Тропы зазеркалья (СИ) - Шарапов Кирилл

Да, интересный оказался островок. Помимо танка тут имелись и другие отголоски далекой войны. На пятом этаже в пробитой амбразуре в истлевшей телогрейке лежал красноармеец, рядом с ним стоял совершенно целый дегтярь, даже ржавчины не было, словно только что почистили. Рядом три полных диска.

Радим не тронул ни медаль «За отвагу», ни орден Ленина, которые боец нацепил на гимнастерку, просто постоял, помолчал, поминая павшего, и пошел дальше. Пока спускался, Вяземский обнаружил еще три тела, один наш, с ППШ, и два немца, с МП40. Вот на этот раз он не удержался, на поясе у одного из них висел самый настоящий кинжал SS, хотя странно, форма у того была обычная, пехотная. Плюнув на загадку истории, Радим снял неплохо сохранившиеся ножны и сунул их в рюкзак. Трофей не на продажу, так, для коллекции.

Выйдя на улицу, Вяземский повертел головой и, не обнаружив опасности, тронулся к королевскому тигру. Забрался на броню, заглянул в открытый командирский люк. Ну, что сказать? Наши поджарили фрицев качественно, все внутри выгорело, причем, похоже, вместе с экипажем.

В танк Радим не полез, ему было достаточно, что он постоял на самом настоящем королевском тигре, ощутил единение с теми, кто его сжег, великий подвиг предков. Спрыгнув на землю, он перебрался через завал и направился на поиски портала. Как ни странно, больше он на этом островке никого не встретил, как, впрочем, и на следующем. Там вообще оказалось пусто, ни людей, ни теней, ни даже строений. Это было обыкновенное старое сельское кладбище с заросшими могилами, покосившимися крестами. Радим добрался до перехода и, поудобней перехватив кукри, шагнул на зеркальную дорогу.

— Точно по адресу, — смотря на хижину, крытую дерном, и разглядывающего его хозяина, до которого было всего шагов двадцать, подвел он итог первого осознанного путешествия. — Главное, теперь договориться без мордобоя, — добавил он мысленно.

Но пока хозяин агрессии не проявлял, а только пристально смотрел прямо в глаза, и Радим посчитал это хорошим знаком.

— Мир вашему дому, — крикнул он и сделал шаг навстречу, но сразу же остановился, давая хозяину возможность отказать в визите.

— Рус? — с небольшим акцентом поинтересовался мужчина, было ему на вид лет пятьдесят. Неровно постриженные, хотя, скорее просто, обрезанные ножом черные волосы с явной сединой, длинная неопрятная борода и посох, действительно посох, и дерево по текстуре и цвету точно такое же, как у него на рукояти его кукри — герегор, темно-красно, словно в крови артериальной вымазанное.

— Да, русский, — подтвердил Вяземский. — Поговорим?

— Подойди, — с расстановкой, медленно, как говорят люди, для которых язык не родной, разрешил мужчина и уселся на лавку возле каменной стены. Но при этом Радим ощутил, что он напряжен и готов вступить в бой, ему не доверяли.

На это Радим демонстративно убрал кукри в кобуру под мышку и, кинув рюкзак с притороченными к нему мечами к стене, уселся рядом, после чего достал сигарету и прикурил.

Незнакомец скосил глаза.

— Дрянь у тебя табак, рус, — заметил он. Затем выудил из складок темно-синей хламиды искусно вырезанную трубку в виде головы черта и, набив ее из кисета ароматными табаком, раскурил от пальца, используя руну, как зажигалку. — Ты — новичок тут, — заметил хозяин, говорил он медленно, осторожно подбирая слова, но абсолютно понятно. — Но ты не боишься, тебя не пугает то, что ты видишь, и ты знаешь про черных. Ты ходок?

— Да, я ходок, — подтвердил Радим, — зови меня Дикий.

— Я — Стефан, рунник расколотого мира. Не спрашивай, почему он такой, никто не знает ответа на этот вопрос, просто прими это. Иногда появляется новый остров, а тот, что радом, исчезает. Куда и откуда — без понятия, но так бывает. Тот, на котором ты красных положил, возник тут с сотню лет назад. У расколотого мира нет истории, тут нет времен года, есть тьма и свет. Я здесь очень давно, уже сбился со своим календарем примерно лет двести назад.

— По тебе не скажешь, — прокомментировал Вяземский, делая затяжку.

— Ни по кому не скажешь, — ответил собеседник, — тут нет смерти от старости, тут все застывают в том возрасте, в котором попали сюда. Старики не выживают, хотя бывают исключения. Особенно среди русов, онизаботятся о своих.

— Как тут вообще все устроено?

— Выхода отсюда нет, во всяком случае, для нас. Для ходоков, не знаю, изредка бродят слухи о попавших сюда, но я не владею информацией, чтобы кто-то из них вернулся домой. Зачем ты пришел?

— Кто-то увел через зеркало моего приятеля, его жена попросила вернуть. И вот я тут. Ты знаешь этих красных, которые за мной гонялись?

— Конечно, люди маркизы де ля Валет. Но все их зовут лягушатниками, на что они оскорбляются и кидаются с ножами, если ситуация позволяет.

— Понятно, мой приятель в крепости. Я убил четверых, много их еще?

— Десятка полтора, они не слишком сильный клан. Хотя у нас тут мало сильных. Только русы вместе держатся, остальные разрознены. Вот русов много, несколько сотен, пожалуй, они — сила. Но это только воины и рунники, хотя тут сражаются все, но женщин я все же не считаю. Хотя маркиза, которая тут уже больше трех сотен лет, очень сильная ведьма. Руны знает преотлично, усилилась за годы. С ней не рискуют связываться. Прими совет, забудь своего друга и, если можешь уйти, уходи, а если не сможешь, иди к своим, ты сильный боец тебе будут рады.

— Я все же попробую, — усмехнулся Радим и отправил бычок в полет. Тот описал дугу и скрылся за краем острова. — Ты знаешь про зазеркалье?

— Конечно. Тоже безрадостное место, иногда оттуда к нам проваливаются и люди, и двойники, даже местные, не ходоки.

— Странное дело, Стефан, я прочитал множество дневников ходоков, но ни один не писал про ваш расколотый мир.

— Об этом мало кто знает. Может, не попадали, а может, не выбирались. Дорога-то сюда куда труднее, чем в обычное зазеркалье. Слишком многое должно совпасть. Здесь, в расколотом мире, есть проклятые зеркала, их немного, штук пятьдесят, они соединяются с другими зеркалами там, в твоем мире, и иногда в зазеркалье. И вот когда это происходит, сюда может провалиться человек. Так что, народу сюда, не сказать, что много, валится. Но все же тысяча-полторы в год выходит. Некоторые гибнут, другие, наоборот, выживают и становятся сильнее, поскольку от старости мы не мрем, только убивать, то многим тут за сотню лет. Но есть отдельные зеркала, их еще меньше, штук двадцать пять. Они блуждающие, сегодня в одном месте, через месяц в другом. Это ворота, через которые можно провести сюда человека, сложно, но можно. Видимо, де ля Валетам повезло, и они обнаружили такое зеркало, раз прихватили твоего приятеля, ну и ты следом явился.

— Стефан, зачем он им?

— Такие служат только для одного — ритуал накопления. Скоро его принесут в жертву и заберут его жизненную силу. Если он молод и крепок, много силы, если стар и слаб, то не очень. Но все в копилку.

— Для чего эта сила служит?

— Все просто, есть легенда, что так можно пробить проход в ваш мир и получить возможность шастать туда, когда захочется. Но, насколько мне известно, это еще никому не удалось. Объединить хранилища нельзя, а вот уничтожить можно.

— Понятно, — подвел итог Радим. — Тогда вопрос, я поднимаю с трупов руны, это и есть усиление?

— Да, верно, — кивнул Стефан. — С каждого убитого, будь то тень или человек, что-то да выпадет. Тех, кто посильнее, побольше, со слабых, соответственно, поменьше. Есть редкие руны, есть простые. Но каждая дает небольшую прибавку. Если раньше человек не знал руну льда, то сможет ей овладеть. Самые сильные рунники владеют сорока-пятьюдесятью рунами, какие-то усилились, какие-то остались начальными. Силу ловкость, обычно продают воинам.

— А это что за руна? — рисуя на земле единственную незнакомую, спросил Вяземский.

— Это энергия. Во-первых, она восполняет резерв, во-вторых, она понемногу его увеличивает. Это хорошая руна, особенно для таких, как я, наверное, самая важная. У тебя есть такие?