Польщённый моими словами, стражник расплылся в улыбке, отпуская нас царственным жестом.
Храм бога с двойным именем нашёлся быстро — располагался он практически в самом центре. У входа в высокое квадратное здание с четырьмя колоннами стоял идол, высеченный из куска скалы. В одной руке мужская фигура держала топор или укороченную алебарду, во второй — что-то похожее на молнию. Статуя была вытесана топорно, даже мужской пол нужно было угадать, тем более что на голове было нечто похожее на женский кокошник.
Слова хетта «рядом с храмом Тешуб-Терку» оказались не совсем верны — Мунтал и его ночлежка нашлись лишь через несколько кварталов. «Постоялый двор» представлял собой пародию на советскую коммуналку. Это было П-образное строение из глины, разделённое перегородками. В середине между боковыми отростками здания находился колодец, с выложенными из камня стенами. Уборных не было — люди справляли нужду прямо за задней стеной, где протекал небольшой арык, уносивший нечистоты в нижнюю часть города. Единственной приватностью были небольшие выступы из задней стены, позволявшие не видеть соседа по нужде. Стена дома напротив была глухая, так что кое-какая приватность была достижима.
Комнатки были микроскопические, немудрено, что за два ше можно было жить весь лунный месяц. Внутри находились две кучки соломы — в представлении Мунтала это был номер «люкс».
— Лучший дом за такую цену во всей Хаттусе, есть даже «ирпик», — палец хозяина указал на небольшую печь в самом углу комнатки.
Выбирать нам было не из чего — переночевать место годилось, главное, что имелся колодец с водой. Если приобрести дрова и котелок, здесь даже можно готовить. Потребовав плату за месяц, Мунтал удалился, громко вознося хвалу Тешуб-Терку за солнце, что позволяет людям греть их тела и душу.
Покинув ночлежку, прошлись по городу, слушая, что говорят люди. Население Хаттуша разделилось: часть была за своих старых богов, восхваляя Ма и понося Инанну, богиню, навязанную им правящим классом. За два часа в городе, останавливаясь среди спорщиков, узнал о хеттах больше чем за год жизни рядом с ними.
Эсоры, по мнению хеттов, проникали в их город, людей, как вода просачивается в камень, неся с собой чуждый уклад жизни и новых богов. Мне уже второй раз встречалось имя этого народа, но на мой вопрос кто такие эсоры — на меня смотрели как на идиота.
— Я живу далеко отсюда, — показывал рукой на запад, — у нас не слышали про эсоров.
Только один старик попробовал объяснить мне, что это за народ, но успеха не достиг. Единственное, что мне было ясно — эсоры пришли с востока, причём не мечом и огнём они насаждали свой образ жизни, навязывали своих богов, а хитростью и лестью. «Уж не евреи ли?», — мелькнула мысль. Обычно так отзывались о народе Израилевом, но Саленко как-то затронул эту тему в одной из бесед. По его словам, евреи как народ ещё не сформировался и большей частью, вероятно находился в рабстве в Египте.
Богиня Инанна, по словам многих хеттов, являющихся сторонниками старых богов — была навязана именно эсорами. Но таких было меньшинство — подавляющее большинство связывали все свои надежды с богиней, которая внезапно оказалась среди людей. Все мои попытки разузнать, где в настоящий момент может находиться богиня, не дали результата. Называли храм Тешуб-Терку, святилище Улликумми, минцар (святилище) Телепину, храм бога грозы Ишкура и ещё несколько мест, название которых было невероятно трудно запомнить.
Отчаялся выяснить, где может находиться Ада, когда услышал, как меня окликнул седобородый старец:
— Если будешь здесь до праздника Достам Кам, увидишь богиню — она освятит праздник.
Достам Кам был праздником единения хеттов, и приходился он на первый день лунного календаря, означавшего начало зимы. Именно в этот день, по преданию, хетты спаслись от полного истребления, перехитрив своего врага.
Дальнейшее не стал слушать — старик даже сплюнул себе под ноги, вероятно удивляясь молодёжи, что не чтит стариков и не умиляется от старых преданий. Главное я узнал — праздник Достам Кам был через десять дней, времени достаточно, чтобы разработать план по спасению.
Что меня реально удивило, так это наличие в Хаттуше закусочных. Именно закусочных, потому что деревянный столик, за которым можно было съесть лепёшку и выпить молока, нельзя было назвать иначе. Этаби съел три порции — хозяин «закусочной» на наших глазах вытаскивал лепёшки из печи, а молоко наливал из кувшина. Мне хватило одной порции и молока из блюдца вместимостью почти литр. Кузнец, лишь умяв три лепёшки и две порции молока, довольно рыгнул. После оплаты одно ше, разменных денег не осталось. Всё остальное было номиналов в сикль, пит сикль и апогей — ит сикль.
На мой вопрос, где можно разменять сикль, глаза торговца загорелись, но в его кошеле монет было мало.
— Как увидишь эсора, иди к нему, у них всегда есть да поразит их всех Ишкур, — зло пробормотал мужчина, теряя к нам интерес. Ишкур, если мне не изменяет память, был Богом Грозы. Оставалось найти этого эсора, разрази его гром — как искать того, кого ты не знаешь? Оказалось всё довольно просто — первый же встречный направил меня к рынку, усмехнувшись на мой вопрос.
— Узнаешь, сразу узнаешь, эсоров все узнают, — оборванец почти открыто смеялся надо мной. Этаби поднял огромные ручищи — мужчинку сдуло, словно унесло ветром.
Эсора я действительно узнал — трудно не выделить из толпы человека с тюрбаном на голове и одетого не в тунику или плащ, как все хетты, а в халат. Первая ассоциация была с цыганами, второе, что пришло на ум — барыга. Эсору было порядка пятидесяти лет — тёмное смуглое лицо было в морщинах, жидкая белая борода делала его похожим на козла. Было в этом человеке что-то отталкивающее, словно он обыграл тебя в напёрсток и откровенно глумится.
Эсор сидел на камне у входа в рынок: на грубо сколоченном столе валялись вытесанные фигурки из камня, одна из которых привлекла моё внимание. Фигурка явно была женская — красной краски у эсора не нашлось, волосы были подкрашены кровью. Покачиваясь на своём камне, старик напевал под нос — полуприкрытые глаза зорко следили за всеми вокруг. Подойдя к эсору, вытащил сикль:
— Поменять на ше? — мгновенно оживился козлобородый. От его расслабленности не осталось следа — теперь он напоминал кошку перед броском. Глаза буквально отсканировали меня и расширились, задержавшись на фигуре хуррита.
— Поменяй, — выхватив сикль из моих рук, эсор проверил её на зуб, после плюнув, растёр о полу халата. Монета буквально испарилась, я не успел заметить куда он спрятал. Вместо неё, из необъятных просторов засаленного халата на свет появилась стопочка медных ше.
Пересчитав ше, поднял глаза на эсора:
— Этого мало, — меняла выдал мне восемнадцать монеток, хотя в одном сикле минимум двадцать. Курс обмена был плавающий, Саленко по моей просьбе это выяснял. За один сикль давали двадцать два — двадцать три ше.
— Сикль больше не стоит, — голос эсора завораживал, мягкий, вкрадчивый и душевный. Так делали цыганки на вокзалах: заговаривали зубы и отнимали последнее.
— Верни мой сикль, — отодвинул стопку ше.
— Ты не из этих мест, — я различил угрозу в голосе эсора. Боковым зрением заметил, как несколько человек направилось к нам.
— Этаби, — хуррит понял с полуслова: загородив подход ко мне, он скрестил руки на груди. «Вышибалы» трезво оценили шансы, мускулы кузнеца бугрились как натянутые канаты. Оценил ситуацию и эсор, выудив из глубин своего халата три монетки.
— Это из уважения к твоему воину, не встречал среди хеттов таких могучих.
— Почему вас все не любят? — на мой вопрос эсор усмехнулся:
— Не любят, но без нас не могут.
— Что вы за племя? — Слово народ я не смог произнести, старик производил неприятное впечатление.
— Мы те, кто везде. Приносим знания, но нас не любят, боятся и без нас не могут, — козлобородого понесло. Его подручные, убедившись, что контакт наладился, довольные вернулись к прерванной беседе — речь шла о Инанне. Причём эти ребята были её явными почитателями. Посетителей на рынке было мало — редкие мужчины проходили мимо нас, одарив неприязненным взглядом.
