— Я, как бы, раненый, — пояснил Азов, показывая носом на бинты, — Так что заботься, охраняй и лелей.
— Да позабочусь, — махнул я рукой, — Только на хрена тебе это самому? Мог бы во дворце своем лежать, в тепле и безопасности. Эйны бы пятки чесали.
— Нет, — качнул головой Костя, — Политика. Я там появился, пленных швырнул в камеры, да пропал. Без моего приказа даже отец не может их освободить. Как-то так. Так что я у тебя останусь. Ничего?
Ответить я не успел, дверь распахнулась и в спальню ворвалась встрепанная и заспанная Пиата, вовсю размахивающая своей большой и еле прикрытой грудью. Зеленка аж зашипела, зарываясь под одеяло, хотя и сама была отнюдь не плоской.
— Хозяин! Вы как⁈ — накинулась роскошная блондинка на побитого жизнью блондина, — Что болит⁈ Скажите!!
— А что ты хотел? — пожал я плечами, встречаясь взглядом с обнимаемым и тискаемым другом, — Она все это время почти ничего не делала, знаешь, сколько энергии накопилось?
— Врала, жульничала, воровала, жаловалась и обжиралась? — обреченно уточнил Азов.
— Ну, ворует теперь плохо, — уточнил я, стараясь не обращать внимания на начавшуюся женскую борьбу на битом теле сына графа, — Так что не переживай, теперь ты будешь окружен заботой и любовью. Надеюсь, выживешь.
— Ты что меня — бросишь⁈ — ужаснулся Константин, сын Георгия, сражающийся с левой грудью липнущей к нему блондинки. Правой тщетно противостояла Зеленка, уже, вроде, подумывающая начать кусаться.
— Я вам сову оставлю, — щедро пообещал я, уходя, — Не учите её плохому.
Мне необходимо было вернуться на Гарамон и провести ревизию оставшихся запасов кавара. Изначально, только «распробовав» это вещество, я велел гоблинам составить его запас в одном из подвалов замка, но теперь, учитывая, что этот запас вполне грозил оказаться единственным и неповторимым, хотел узнать, на что я смогу рассчитывать для минирования драконьей сокровищницы, а также дальнейшей жизни.
Опасная дрянь, опасная только лишь своим наличием, но, тем не менее, уникальная и необходимая.
В подвале на глазок лежало порядка тысячи свертков по килограмму. Порции, которыми я платил «налог» императору. Кстати, нужно бы узнать, сколько денег уже должна мне налоговая. Мы там использовали хитрую схему — кавар Петру Третьему поставляется тайно, налоги я плачу, чтобы не выбиваться из коллектива налогоплательщиков, а затем мне их возвращают. Или Кристина уже озаботилась?
— Господин! — очередная стражница в «бегемоте» заговорила сразу, как только я появился в зале, груженый первой партией смолы, — В двери кто-то стучится!
Действительно, не успел я вынуть револьвер, как в забаррикадированные двери вновь раздался стук. Ровный такой, размеренный. Ну, раз стучатся, значит откроем. Приняв решение, я взялся за снятие брусьев с двери, пока обе девчонки занимали огневые позиции у меня за спиной.
За дверью оказался… Петр Васильевич Красовский. Исхудавший, бледный как смерть, с повязкой, закрывающей один глаз, на кустарном кресле с колесиками, снабженном одеялом, закрывающим ноги и сложенные на коленях руки, но… несомненно он.
И он даже белозубо улыбался прямо мне в опешившее лицо.
— Привет, дружище, — выдохнул он, — Будь добр, закати меня внутрь. Только очень аккуратно, мой зад сидит на большой бомбе с каваром.
Что, Кейн, тебя переиграли?
Красовский продолжал улыбаться, пока я, напрягаясь, закатывал его тяжеленный и неудобный транспорт внутрь, матеря себя последними словами. Вовсе не за то, что своими руками вкатываю бомбу туда, где она принесет максимальные повреждения, а из-за своей наивности. Я знал, что гоблинам нельзя доверять, что они вполне могут выкинуть что-то несмотря на все грядущие для них проблемы, но, видимо, всё-таки мерил их человеческой меркой.
— Я рад тебя видеть, Петр, — выдохнул я, закладывая первый из засовов на дверь.
— Несмотря на…? — с усмешкой произнес сидящий спиной ко мне человек, на которого были наведены стволы двух пулеметов.
— Несмотря, — вздохнул я, становясь напротив него, — Несмотря ни на что. Девочки, не стрелять. Это приказ.
— Даже если я скажу, что должен угрозой смерти вынудить тебя подождать, пока твоя дочь не откроет портал, а затем забрать её туда? — поморщившись, кивнул бывший питерский бандит себе за спину.
— Конечно, — пожал я плечами, — Мы оба знаем, что я этого не сделаю. Мы оба знаем, что гоблинам нечем было тебя купить или запугать. Так что, напрашивается лишь один вывод. Ты сбежал из плена. Верхом на бомбе.
Больше минуты мы молча пялились друг на друга. Напряжение нарастало, а я, между делом, некстати подумал, что от этой ситуации мой гримуар должен быть в восторге. Еще одна мысль проскользнула в голову, но оформиться не успела, потому что господин Красовский, оскалившись, цапнул зубами прикрывающую её рогожу, резко дёргая в бок. Выплюнув начавшую самостоятельно сползать ткань, он хрипло пробормотал:
— Верхом на бомбе, без рук, ног и одного глаза. Учись, Дайхард!
Кисти и ступни моего друга были… удалены. Скрипнув зубами под наглой усмешкой Петра, я сдержался, небрежно спросив:
— Знаешь, как разоружить бомбу?
— Они собирали её под моим руководством, Кейн, — продолжал скалиться искалеченный человек, которого, очевидно, долго пытали, — и да, она не взорвется. По крайне мере в ближайшее время.
— Отлично, — глубоко вздохнул я, слыша, как в респираторы своих доспехов выдохнули и девчонки, — Тогда план действий таков — снять тебя отсюда, показать врачу…
— А можно просто пулю? — неожиданно серьезным тоном спросил мой друг, — Кейн, серьезно… давай присядем, поговорим, я тебе кое-что расскажу, а потом ты мне окажешь ту же милость, что и Парадину, а?
— Ты придумал этот фокус с бомбой лишь для того, чтобы умереть? — еле сдержался я.
— Ну… там мне этого так и не дали, — развел обрубками рук Петр, — Как видишь.
Кажется, мои планы придётся дополнить. Убивать друга, которого я уже похоронил, было бы совсем уж жестоким делом, хотя бы по отношению к себе самому. Безумного, суицидального, бесконечно храброго, капитально ненадежного, но при этом зверски упрямого.
Я молча встал, налил в баре два стакана виски покрепче, один отнес Петру, с готовностью прижавшего культей ёмкость с алкоголем к губам и начавшего жадно пить. Сам тоже не стал тянуть, выдул всё, что было налито, поставил опустевшую емкость, забрал такую же у калеки, а потом, глядя ему в глаза, сказал:
— Мы можем сделать это по-разному. Можно так, как ты хочешь. А можно по-моему. Знаешь, как это будет? Я дам тебе доспех, который вернет тебе возможность ходить и стрелять. Дам время к нему привыкнуть. А потом… потом возьму с собой на охоту за драконом. Настоящим драконом с размахом крыльев в полсотни метров, Петр Васильевич. С самой смертельной и самой сволочной тварью из всех, когда-либо существовавших на Сердечнике.
Снова долгая тишина, за время которой изрядно погасшие глаза изнемогающего от боли человека оживают. Буквально вспыхивают, хоть и с долей страха. С немалой такой долей.
— Но мне придётся её увидеть, да? — горько вздыхает Петр.
— Еще как придётся, — уверенно киваю я.
— Сволочь ты, Кейн. Но я согласен. Платить нужно по всем счетам.
— Хорошо. Тогда, уж извини, мы тебя снимаем с этой недобомбы, а потом оттаскиваем ко мне в Чикаго. Врач там неподалеку. Мне тут нужно кое-что закончить, так что поговорим после осмотра.
— Я бы отказался, — бормочет Красовский, — но мне что-то так по мозгам дало… Эх, князь, будь по-твоему. Пусть будет дракон. Даже два дракона.
— Ага, — киваю я, — пусть будет.
Больше я не говорю ничего, лишь отношу Красовского в ту же комнату, где валяется Азов и суетятся Пиата с Зеленкой. Молча возвращаюсь, чтобы снять с кресла почти пять килограммов кавара, смешанного с острыми стальными осколками. Молча начинаю перетаскивать свои запасы антимагической смолы. Труд, занимающий у меня несколько часов.
Мне очень хочется поговорить с Красовским, но этот разговор, в принципе, уже не изменит ничего. Ему вообще в таком состоянии много говорить нельзя. Восстановление и все дела. Так что, думаю, нужно принять меры, чтобы сократить нашу будущую беседу.
