Бежецкий дернул за веревку, и пару минут спустя, чуть ли не ему на голову, раскорякой сполз Перепелица.
Вся группа собралась внизу через десять минут. Бойцы сопели, перешептывались – большинству было впервой такое экстремальное действо. Александр мимолетно пожалел, что прихватил с собой снайпера Емельянова с его «СВД» – толку от этого оружия в пещере не было никакого, но, подумав, махнул рукой. Слава богу, гранатомет не сподобился захватить!
– Вводная такая… – Направив луч фонаря вверх, чтобы он, отражаясь от свода пещеры, создавал рассеянное освещение, офицер собрал бойцов вокруг себя: в косых отсветах их лица казались застывшими масками. – Максимов скорее всего при падении не пострадал… Или пострадал, но не критично, – опередил он возможные вопросы и догадки. – Двигаться может самостоятельно. Предположительно, он отправился искать выход отсюда, чтобы выйти к заставе снаружи…
– А почему тогда не вышел? – не выдержал один из бойцов.
– Неизвестно, – отрезал лейтенант. – Может быть, ход уходит дальше, в глубь горы, или не имеет выхода на поверхность вообще…
Он тут же пожалел, что так сказал: солдаты начали обеспокоенно переглядываться.
– А может быть, – как ни в чем не бывало продолжил Александр, – выход всего лишь расположен где‑нибудь в отдалении. Честно говоря, – добавил он, – я уверен, что эта штольня проточена водой. А куда может деться водяной поток? Только наружу!
Этот вывод не имел ровно никакого обоснования: мало ли подземных рек текло, не выходя на поверхность! Но своей цели лейтенант достиг – бойцы несколько взбодрились от того, что карабкаться на кручу по веревке не понадобится.
А немного погодя он и сам убедился в правоте своих слов – навстречу дул ровный прохладный ветерок…
– Не понял… – Бежецкий посмотрел на свои «Командирские» часы, потряс их, приложил к уху: нет, надежный механизм, еще ни разу не подводивший владельца (на задней крышке, под ремешком имелась гравировка, сделанная два года назад: «Будущему генералу от майора» – часы подарил в день выпуска из училища отец), тикал исправно.
Но обе стрелки почти слились на цифре «один», а из округлого туннеля за плавным поворотом струился мягкий предутренний свет!
– Перепелица! Сколько на твоих?
Сержант подвернул рукав и, продемонстрировав щегольские электронные «Сейко» на металлическом браслете (клялся‑божился, что никаким мародерством тут и не пахнет, а часы честно куплены в кабульском духане, но лейтенант ему не верил – брезгливостью хохол не особенно отличался), объявил:
– Час ноль семь.
– Что там, прожектор светит, что ли? – пробормотал офицер, ничего не понимая, и осторожно выглянул наружу.
Над горами занималась заря, и через всю долину к кишлаку протянулись длинные синие тени.
Но изумляться необъяснимому чуду природы было некогда: где‑то вдалеке бухнул выстрел, ему ответил другой, и поднялась канонада, дробящаяся и множащаяся эхом в тишине утра.
– Это Максимов, – вычленил опытным ухом из мешанины выстрелов короткие «калашниковские» очереди лейтенант. – Отделение, слушай мою команду!..
* * *
Боек звонко клацнул впустую, и Вадик торопливо передернул затвор, чтобы выбросить давший осечку патрон. Увы, магазин был пуст. Надеясь на чудо, боец перебрал по очереди все четыре, но ни в одном не было видно оливково‑зеленого тельца с медной остроконечной головкой. Боеприпасы закончились.
«Гадство какое. – Максимов перевернулся на бок и левой рукой выскреб из нагрудного кармана последний, припасенный на всякий случай патрон: правое плечо, отбитое отдачей, ныло тупой ломящей болью, острыми уколами отдавая по всей руке до кисти – столько стрелять, да еще в таком темпе, солдату не доводилось даже в учебке. – Я думал, дольше удастся продержаться…». Часов у него не было – не положено «салаге» такого богатства по неписаным армейским законам, но с того времени, когда он с радостью увидел, что от его первого одиночного выстрела мешком завалился на бок первый бородач, минуло никак не меньше полутора часов. Вон и солнце успело выкатиться на небосвод, било в глаза так, что больно было смотреть.
Скольких душманов удалось уничтожить, Вадим не знал. Агрессивные поначалу, они быстро умерили свой пыл и на рожон больше не лезли, предпочитая расползтись, как тараканы, по укрытиям, и оттуда постреливать в сторону неуступчивого русского, выжидая, когда у того закончатся патроны. И азиатское терпение их не подвело…
– Руси, садавайса! – в сотый, наверное, раз выкрикнул чей‑то высокий надрывный голос из‑за небольшой россыпи камней метрах в пятидесяти от Вадикова укрытия: даже удивительно, как за ними удавалось скрыться человеку, а пряталось там, как минимум, трое – это Максимов знал точно.
– Хрен вам, – пробормотал солдат, вставляя патрон в «рожок» и примыкая последний к автомату. Действовать приходилось левой рукой, потому что правая, нывшая от плеча до пальцев, окончательно отказалась слушаться. – Русские не сдаются…
«Синяк, наверное, во все плечо», – подумал он и сам удивился: тут последний патрон остался, а он о синяке каком‑то размышляет.
Теперь он лежал, удобно опираясь на камень затылком, и перед ним открывался весь склон, до самой вершины. Сощурив глаза, Максимов различил далеко‑далеко нескольких букашек и даже ощутил некоторую гордость: он выполнил приказ лейтенанта и прикрыл его отход насколько смог. До вершины беглецам оставалось всего ничего, и душманам, даже если они очень захотят этого, их уже не догнать. И обойти Вадикову позицию им тоже не удалось – несколько тел пыльными мешками валялось там, где их настигли пули верного «АКМСа».
Наверное, от злости на не желающего отдаться им в руки живым русского солдата афганцы вдруг подняли беспорядочную стрельбу, но ему на это было уже наплевать.
Вадик поднял глаза вверх и посмотрел в бескрайнюю синь над собой. В высоте лениво кружились на широко распластанных крыльях две птицы – может быть, орлы или ястребы, а может быть – какие‑нибудь грифы, ждущие, когда внизу закончится заварушка и можно будет спуститься, чтобы спокойно позавтракать еще теплым мясом.
«Не торопитесь, – подумал паренек, укладывая автомат на живот, чтобы обрез ствола был под самым подбородком. – Никуда от вас пожива не денется…»
Палец лег на гладкий, вытертый до белизны металл спускового крючка. Скосив глаз, юноша заглянул в черный зрачок ствола, как в колодец. Он еще до конца не верил, что сейчас оттуда на огромной скорости вынесется кусочек металла, которому суждено оборвать его, Вадика Максимова, короткую жизнь.
«Может, плюнуть на все и сдаться? Поднять руки, выйти из‑за камней… Может быть, пощадят?»
И сам знал, что нет, не пощадят. Сразу бы сдался – может быть, и пощадили бы, а теперь… Нет уж: пусть кромсают на куски уже мертвое, бесчувственное тело.
«Интересно, как это будет? Больно или сразу – бах, и нет меня? – независимо от воли шевелились в мозгу странно медленные мысли. – Чернота и безмолвие, как пишут в книгах. А может быть, не врут попы и там действительно что‑то есть?..»
Больше всего ему сейчас хотелось спать. Закрыть бы сейчас глаза и забыться сном без сновидений – целую вечность уже без сна. Только попавшей в сеть мухой зудело, беспокоило какое‑то не доведенное до конца дело…
– Максимов! Максимов, ты живой?
Что же это за дело‑то? Маленькое какое‑то, легкое…
– Максимов!!!
Ах, да! Надо нажать пальцем на спусковой крючок. Всего‑то…
Но автомат, едва не сломав палец, вырвался из рук и исчез. Обидно. Такого маленького дельца и не сделал… Вадик проваливался в сон все глубже и глубже, как‑то отстраненно ощущая, что его вроде бы бьют по лицу. Зачем? Ему так хорошо дремлется, тело наполняется покоем…
– Очнись, Максимов, мать твою!
Вадик с трудом разлепил налитые свинцом веки и увидел над собой знакомое лицо.
– Товарищ лейтенант… – счастливо улыбнулся он. – Вы вернулись…
