«Да она издевается!» — дошло до Литвинова.
— Ну что вы, Маруся, я никого не жду, — Борис быстро оглядел свою комнату, точным и незаметным движением ноги отправил под кровать невесть как очутившийся на полу носок. — Просто… я как-то не ожидал…
— Да ну?
Она прошла вглубь комнаты, чуть отодвинула его плечом — в стандартном узком номере на двоих между кроватями проход был такой, что разойтись, не задев друг друга, представляло проблему. Но она всё равно сделала это нарочно, Борис видел. Развернулась к нему лицом, окатила насмешливым взглядом.
— Что ж вы, Борис Андреевич, у нашего коменданта обстановочку подходящую не выбили? Для встреч с дамами? Кровать, я гляжу, узковата. Неудобно, наверно?
— Не могу знать, Марусенька, — Борис сделал шаг ей навстречу. Опасный шаг. Она не отступила. Стояла, не сводя с него насмешливых глаз, с дурными, прыгающими чёртиками. — Пока ещё не пробовал.
Её лицо было совсем рядом. Она сама была рядом. Дразнила. Играла с ним. Провоцировала.
Борис обхватил её руками за талию и резко привлёк к себе. Она упёрлась кулачками ему в грудь, и Борису на миг показалось, что сейчас она вырвется — игра оборвётся, так и не дойдя до финала, — но она неожиданно расслабилась, ладони, маленькие и мягкие, заскользили по его груди, плечам, коснулись лица. Она прижалась к нему, и Борис сквозь тонкую ткань футболки ощутил её горячее, зовущее тело.
Борис подставил лицо упругим струям тёплой воды и вдруг поймал себя на мысли, что улыбается. Хотелось петь, орать что-то дурное во всё горло, что-нибудь бравурное, духоподъёмное, и от этой совсем уж подростковой выходки удерживало только то, что там, за тонкой стенкой, на узкой койке спала Маруся, уставшая после рабочего дня, уставшая после него, Бориса.
Она заснула почти сразу — уткнулась в подушку и засопела, совсем как ребёнок. А он какое-то время лежал рядом, разглядывал её лицо, светлый завиток, упавший на лоб, касался пальцами губ. Потом затекла рука — койка всё-таки был узкой, не рассчитанной на двоих, хотя кому и когда это мешало, — и Борис осторожно так, чтобы не разбудить Марусю, выскользнул из постели и направился в душ.
Думать ни о чём не хотелось, ни о предстоящих переговорах, ни о других насущных проблемах. На краю сознания промелькнула мысль о Пашке — теперь он его точно убьёт. «Ну и пусть убивает, оно того стоило, — решил Борис про себя. — Тоже мне поборник нравственности нашёлся. Сам-то небось тоже там с Анной не в шахматы играет. Моралист чёртов!»
При мысли о том, что они, по сути два главных заговорщика, запертые на этой станции в самом низу Башни, по ночам, словно ошалевшие от гормонов юнцы, крутят романы, Борис развеселился. Представил себе Савельева, который сейчас тоже наверняка… а кровать-то у него не в пример Борькиной, одноместной — Борис сам у коменданта выбивал. Надо будет завтра потрясти ещё этого старого лиса, наверняка в запасниках ещё найдётся, ему теперь тоже надо.
И от того, что ему — нет, им с Марусей — теперь тоже надо, Борис заулыбался ещё шире, чувствуя себя идиотом, но это чувство ему неожиданно даже понравилось.
Долго принимать водные процедуры Борис не стал, наскоро намылился моющим средством, тщательно смыл, выключил воду, насухо растёрся полотенцем и, всё ещё вытирая голову, вышел из закутка, играющего тут роль санузла, и тут же в недоумении остановился.
Маруся стояла у двери, одной рукой держась за ручку, а второй поправляя то ли съехавший носок, то ли неудобно надетый в спешке ботинок. Ещё чуть-чуть — Борис понял — и он бы опоздал, она бы выскочила за дверь, оставив его одного, а так… она просто не успела. Маруся повернула к нему лицо, в серых глазах Борис уловил что-то похожее на панику.
— Ты куда?
Он остановился как вкопанный, почему-то почувствовал неловкость от того, что стоит перед ней голый — хотя какая теперь-то уж неловкость, но всё же. Борис чертыхнулся и торопливо обвязал бёдра полотенцем.
— Я к себе пойду, — она опустила взгляд.
— К себе? Погоди, Маруся, ты что? Тебе неудобно? Это из-за кровати? Ну давай придвинем вторую, а завтра я добуду у коменданта нормальную. У него сто процентов есть. Ну ты что, Маруся?
Она молчала. Борис почувствовал, что начинает нервничать и раздражаться. Что опять-то?
— Марусь, ты меня слышишь?
— Слышу, — её рука всё ещё лежала на ручке двери. — Вы, Борис Андреевич, завтра собрались добывать у коменданта новую кровать.
— Мы опять на «вы»? — Борис стал припоминать, что он мог сделать не так. Что? Всё же было прекрасно, нет, чёрт возьми, всё было просто идеально. Борис руку бы дал на отсечение — в таких делах он никогда не ошибался. — Да что происходит-то? Я чем-то тебя обидел? Что-то не то сделал?
— Ну что вы, Борис Андреевич, вы были на высоте, — она наконец-то посмотрела на него. Взгляд серых глаз, в которых он тонул совсем недавно, каких-то минут двадцать назад — Маруся была не из тех женщин, которые закрывают глаза, отгораживаясь от партнера — сейчас был чужим и холодным. — Но если вы решили потрясти коменданта из-за меня, то не стоит утруждаться. Хотя… кровать у вас действительно так себе. Другим может не понравится, мало ли кого вы пригласите ещё.
Борис не верил своим ушам. Что она несёт?
— Марусь, я не знаю, что ты там себе придумала, но я не собираюсь приглашать сюда больше никого… — слова прозвучали глупо, как детское оправдание, и Борис осёкся.
— Это меня не касается. Вы, Борис Андреевич, можете делать всё, что вам захочется. И приглашать сюда, кого захотите.
— Вообще-то я планировал приглашать сюда тебя, — взвился Борис. — Но если я тебя разочаровал…
Маруся фыркнула.
— Ах, вы об этом? Ну что вы, Борис Андреевич, не переживайте. В этом смысле всё было хорошо. Можете расслабиться и поставить ещё одну галочку в вашем списке побед на сексуальном фронте.
— Тогда, может, ты мне объяснишь? Если в постели было всё хорошо, то в каком смысле всё было нехорошо?
— А что вас не устраивает, Борис Андрее…
— Прекрати называть меня Борисом Андреевичем, — рявкнул Борис. Он редко терял контроль над собой, почти никогда. Но сейчас сорвался — слишком уж велик был контраст между Марусей, той Марусей, что легко и просто шагнула к нему, не думая об условностях… вообще ни о чём не думая, и этой женщиной, с плавающими острыми льдинками в глазах, которая обращалась к нему на «вы» и старалась задеть побольнее.
— А с чего бы? — резкий тон Бориса Марусю не смутил. — Что поменялось? Что мы переспали? И? Как там было в одном старом фильме: вы — привлекательны, я — чертовски привлекателен, чего зря время терять? Вы ведь так и привыкли, правда? С разбега и в койку? И отступать не в ваших традициях. Ну и вот. Вы своего добились. По-моему, всё прошло прекрасно. Чем вы опять недовольны?
— А что я должен был сначала в любви признаваться или предложение тебе сделать?
— Упаси меня бог от ваших предложений! Послушайте, Борис Андреевич, вы что, действительно так уверены в своей неотразимости? Серьёзно? Вы и вправду считаете, что любая женщина только и мечтает, чтобы вы осчастливили её своим предложением?
— А чем я так плох? — Борис даже опешил от Марусиного напора. — Ты же ничего обо мне не знаешь…
— Это вы обо мне ничего не знаете. И даже не попытались ничего узнать. Потому что вам ведь не это надо — ах, какие глаза, пожалуйте в койку. Зато я о вас наслышана. Вы, Борис Андреевич, в Башне фигура известная. Даже слишком известная. Или вы думаете, что если вы тут в друзьях у моего братца ходите, то все ваши прежние подвиги как бы не считаются? Или вас оклеветали? И все эти истории с наркотиками, производство которых было под вашим непосредственным руководством, с сотней людей, которых вы чуть не уморили на том карантине — это всё что, происки врагов? А на самом деле вы белый и пушистый?
Борис молчал. Внезапно на него навалилась усталость. Почему он вообще всё это выслушивает? Да пошла она к чёрту, эта Маруся!
— Мне пора, — она нажала на ручку двери, дверь подалась, чуть скрипнув, но Маруся внезапно остановилась. Уже не глядя на него, добавила. — А коменданта всё-таки потрясите, Борис Андреевич. Кушетка эта действительно неудобная. А вам для ваших будущих подвигов не помешает иметь достойную кровать. На станции много женщин, уверена, найдутся те, кто с удовольствием с вами её разделит. И вы поставите себе ещё много галочек в вашем списке. Эта высота взята — вперёд, к новым свершениям. Спокойной ночи!
