Сломанный Клинок (СИ) - Корзун Кирилл

Красочное видение посетило меня во время поездки в город, впечатавшись в память настолько отчетливо, что вспомнить то зрелище я смог бы в любой момент своей жизни. Главным штрихом во всем этом великолепии, пронизанном поэтическим откровением, для меня стали громоздкие на вид хлопья снега — они не падали, они рушились с неба, меняя траекторию по воле ветра и рассыпаясь на десятки составляющих их снежинок; они осыпались так, словно кто-то там, в небесах, грубо и ожесточенно вытрясал тучные громадины облаков, опустошая их с жадностью варвара, пожелавшего украсить свои владения и превратить их в сказочную страну. И в этом неизвестный творец преуспел как ни в чем другом, создав шедевр… И мелькали белые росчерки в сгущающейся тьме, укрывая сплошным белым ковром всё, до чего могли дотянуться. И кружились в потоках и столбах света блестящие вихри крупинок, подхваченные у самой земли ветром, который всё никак не мог наиграться.

— У меня удивительный внук. Редкостная бестолочь, напоминаешь мне себя же в мои юные годы, гораздо более юные чем твои, и тем не менее, ты всё чаще и чаще приятно меня удивляешь. Раскрываешься с тех сторон, которых я и не чаял в тебе увидеть. — сварливо заметил дух предка, выслушав мои попытки передать ему увиденное таким, каким оно предстало передо мной. — Пока ты не начал говорить, я словно не видел этого города. Смотрел, как и ты, но не видел. Спасибо, что открыл мне глаза…

— Рад что могу тебе дать повод для гордости своим потомком, дедушка Хандзо. — поддел я его, специально наступая на любимую мозоль старика. Слишком уж, на мой взгляд, он любил потешить своё самолюбие величием рода и его представителей. — Пусть даже такой бестолочь как я…

Вести с ним диалог при Алексее мне изначально казалось не лучшей идеей. Но стоило нам отъехать от КПП ВКШ, как друг извинился и, одев гарнитуру связи, полностью погрузился в два дела одновременно — вел машину и разговаривал с кем-то. Довольно резко и отрывисто, раздавая распоряжения и внимательно слушая то, что ему говорят. Провести почти полчаса в подобной компании мне, если честно, нравилось ещё меньше и я решил, что негоже изменять сложившейся привычке разговаривать со стариком по вечерам, тем более что в течении дня тот и так почти не высовывался, предпочитая копаться в моей памяти и знакомиться через неё с изменившимся миром заново. Сконцентрировавшись на разговоре с ним, чтобы не дай боги, не сболтнуть лишнего вслух, я полностью переключился на предка и…как-то разговорились. Впервые не о тренировках, а просто о жизни…

— Прости меня, Лео. — неожиданно выдал старик и выжидающе замолчал. Дым от только что прикуренной сигареты попал не в то горло и я закашлялся от неожиданности, стуча себя кулаком в грудь.

— Чего это вдруг? — опасливо поинтересовался я у него, подозревая какой-то подвох, но просчитался. Старика охватил приступ сентиментальности…

— Я был излишне высокомерен с тобой. Ты — дитя другого времени, иной эпохи, настолько отличной от всего что я знаю, что многие мои критерии уже неуместны. Нельзя было судить тебя так строго, как я позволил себе это поначалу. Сейчас всё несколько иначе, и это меняет многое. Раньше нас с детства воспитывали только как воинов. Каллиграфия, медитации, созерцание, литература — всё это было направлено только на это. Слишком узко, слишком специализированно, неприменимо в обычной жизни. А вы уже другие. Вы стали универсалами в широком смысле этого слова, не утратив воинского духа и умений, но и не отказываясь от иных знаний. Поэтому я прошу у тебя прощения, Лео…

— Эммм… Не знаю что сказать, дедушка Хандзо. — неуверенно промямлил я, всерьёз шокированный его заявлением. Эгоцентричный, сварливый и вечно орущий старик, знакомый мне по последним дням не был таким…дедушкой. — Мне не за что тебя прощать. И вообще, мне не по себе от того что ты извиняешься! Хватит! Забыли, не было ничего, ладно?

— Спасибо, внук…

Повисло молчание. Нам нужно было немного побыть в тишине, чтобы переварить все бурлящие в нас мысли. Задумавшись, я погрузился в неглубокий транс, отстраненно глядя в окно, за которым жил и дышал ночью многолюдный город. Упорядоченный хаос, каждая частица которого движется по заданной траектории, но в любой момент может сойти с неё и тогда… Ничего не изменится, всё остаётся в привычных рамках, лишь создавая иллюзию свободного выбора. Хаос, каким бы мы себе его не представляли, каким беспорядочным он бы не выглядел в нашем понимании, хаос — это всего одна из форм порядка, постичь которую в определённом смысле нам пока не дано.

— Уроки каллиграфии еще не забыл? Как вернешься домой, запиши эту мысль. Мне кажется, она более чем достойна, чтобы её прочли когда-нибудь и твои потомки. — от комментировал услышанное старик и опять довольно закряхтел: — Вроде бестолочь, но талантливый! Весь в меня!

***

Пришёл в себя я от того, что Алексей энергично тряс меня за плечо и орал дурным голосом:

— Просыпаемся! Станция Имперский Банк! Хватаем сумки и на выход! Вокзал отходит!!!

— Какой еще вокзал? — я откровенно затупил, не соображая что же происходит на самом деле и захохотал глазами, уставившись на покатывающегося со смеху товарища. — Ах ты, мелкий пас…

— Ни слова больше, друг мой. Вставайте, граф, нас ждут великие дела!

Говоря это он приосанился, выдвинул вперед подбородок и распахнув дверь, бесцеремонно вытолкал меня на обочину, возле которой, оказывается стояла его машина, припаркованная с соблюдением всех правил.

Этот город положительно мне нравился и… одновременно подавлял. Не успев привыкнуть к монструозным громадинам учебных корпусов, я начал было думать, что уже ничем меня так больше не ошарашит, пока не увидел здание Центрального Имперского Банка. Этот великан устремлялся ввысь десятками колонн, подпиравшими его крышу, а с фронтона и парапетов на проходящих мимо людей грозно посматривали сотни и сотни запечатленных в камне гаргулий.

— Как они здесь вообще живут?

— Они здесь работают. — ответил староста на мой вопрос, заданный почему то вслух и потащил меня к банку, приобняв за плечи. — Увидев их в первый раз, сам поначалу спал плохо. Мне лет пять было, и тут это "роскошное" произведение искусства. Потом ничего, привык. Если тварюшек когда-нибудь всё же уберут, мне их начнет не хватать, уверен.

— Вы все тут больные. Правильно мама из России уехала. Ой, бляяяя… — схватился я за голову, осознавая насколько мне еще более непонятен стал этот народ.

— Что, впечатлен перспективами? Ничего-ничего, мы из тебя сделаем человека…

В банке нас встретили приветливо, несмотря на то, что до конца рабочего дня оставалось от силы минут десять. Улыбчивый администратор, услышав от меня фразу "депозитная ячейка ВИП-класса", растворился в воздухе и вместо него как по волшебству появился управляющий банка. Ему для понимания ситуации понадобилось лишь взглянуть на тонкий ободок платинового кольца, украшенный витеватым узором из серебристой пыли.

— О! Прошу Вас за мной, господин Хаттори. Ваша ячейка дожидается Вас в хранилище.

— А его с собой можно? — спросил я, указывая на Алексея. Управляющий смерил того подозрительным взглядом, что-то взвесил там, внутри своей черепной коробки и пришёл к положительным выводам, о которых сообщил коротким кивком, после чего чётко, по военному развернулся на 180 градусов и зашагал в направлении уходящей вниз винтовой лестницы, видной даже из вестибюля здания.

— Круто. Признателен тебе, потому что в самом хранилище я никогда не был. — шепнул сне на ухо Леха, устремляясь за нашим проводником. — Не отставай.

Когда-то в детстве на мою долю выпала весьма интересная участь — в возрасте от четырёх до шести лет за мной часто присматривали мамины друзья из посольства Российской Империи. Именно тогда в мою жизнь вошли сказки о неведомых мне тогда существах навроде троллей, эльфов и прочих сказочных народов. Поэтому, увидев управляющего, во мне ни на долю секунды не возникло сомнений — передо мной самый настоящий гном. Тучный, низенький, с кучерявой бородой до пояса, небрежно заткнутой за широкий, золочеными бляхами пояс, перехватывающий долгополый сюртук, в современных коридорах подземелья банка этот гном смотрелся чужеродно, словно сошел со страниц сказок из моего детства. Но ориентировался он в переплетении коридоров так, словно для него не существовало множество поворотов, спусков и неожиданных подъемов. Вывел он нас в просторное помещение, выложенное одинаковой плиткой из непонятного материала, и остановился перед центральной экспозицией этой комнаты — гигантской, этак метра три на три, крышкой от люка.