Война этажерок (СИ) - Буланов Константин Николаевич

Михаил не горел желанием ссориться со всем этим количеством бравых вояк, но и оставлять им свои законные трофеи и естественно, славу, тоже не собирался, потому приказал всей колонне направляться прямо по полю к замершему на нем биплану. Естественно, появление новых действующих лиц не осталось незамеченным, тем более что столь редкого в войсках зверя, как броневик, многие доселе еще и не видели вживую. Подкатив вплотную к аэроплану, до того как новая группа желающих запечатлеть свой образ на фоне трофейной машины займет свои места, колонна замерла и из кабины грузовика выбрался разодетый в щегольскую летную форму без знаков различия Михаил.

— Ты этого сбил? — не крича, но достаточно громко, чтобы слышали все окружающие, поинтересовался он у выглядывающего из кузова Георгия.

— Так точно, Михаил Леонидович! — играя на публику, вытянулся по стойке смирно пилот.

— Молодец! Орел! — солидно кивнул ему Михаил, принявшись уже хозяйским взглядом осматривать аэроплан и австрийских летчиков, в свою очередь с интересом изучающих вновь прибывших.

— А с чего вы решили, господа, что данный аэроплан был сбит вами? — Естественно, тут же нашлись недовольные тем, что появились новые лица, претендующие на факт захвата вражеского аэроплана, и способные отнять уже было примеряемые к груди ордена. К прохаживающимся вокруг подбитого Альбатроса пилотам протолкался лихого вида офицер. — Штабс-капитан Зверев, Александр Николаевич. 121-й Пензенский пехотный полк — пижонски козырнул он.

— Заместитель командира Добровольческого авиационного полка Императорского Всероссийского Аэро-Клуба, пилот-охотник Дубов¸ Михаил Леонидович, — представился в свою очередь Михаил, даже не пытаясь показать намерения вытянуться по стойке смирно, а лишь лениво козырнув в ответ. — А это один из моих летчиков. Пилот-охотник Янковский. Именно он автор сей замечательной победы одержанной в воздухе. И чтобы не разводить никому не нужные споры, предлагаю сразу проверить, какие повреждения были нанесены данному аэроплану. Судя по тому, что я могу лицезреть несколько десятков пробоин в радиаторе системы охлаждения двигателя и в масляном баке, данный аэроплан был сбит, либо из пулеметов, либо залповой стрельбой полнокровной роты, все бойцы в которой, как один, великолепные стрелки. Ведь больше в аэроплане не наблюдается ни одной пробоины. Ни в крыльях. Ни в фюзеляже. У вас, господин штабс-капитан, в полку имеются пулеметы оснащенные станком для стрельбы по аэропланам?

— Никак нет, — даже слегка растерялся от такого напора Зверев.

— В таком случае, я полагаю, мы должны искренне поздравить вас с обладанием столь отменными стрелками. Это надо же! Сколько там попаданий вы насчитали, Петр Николаевич?

— Ровно сорок три! — тут же отозвался изучавший подбитую машину Нестеров.

— Сорок три попадания в движущуюся со скоростью 100 верст в час мишень, находящуюся к тому же на высоте в полверсты! Причем попадания все, как одно, в наиболее уязвимые места аэроплана! Здесь есть чем гордиться! Не так ли? Не покажете ли мне тех молодцов, что умеют столь точно стрелять? Я бы с превеликим удовольствием взял их к себе хвостовыми стрелками!

Штабс-капитан сначала покраснел, потом побледнел, потом пошел пятнами и, наконец, рявкнул, чтобы к нему доставили отличившихся стрелков. Уже через полминуты перед ним стояли навытяжку трое увальней успевших присвоить всю славу себе.

— Вот это я понимаю! Настоящие богатыри! Истинные воины земли русской! — покивал головой Михаил. — Это надо же, наделать во вражеском аэроплане за какие-то полминуты сорок три пробоины! Из винтовки Мосина! Орлы! Нет! Беркуты! Ну, так как, дорогие мои, будем сознаваться?

— В чем вашбродь? — вступил в разговор, по-видимому, самый смелый. Или самый наглый.

— Как в чем? — показательно опешил Михаил. — Откуда у вас, голуби сизокрылые, такие таланты в стрельбе! Я бы сказал — это настоящая ювелирная работа! — он махнул рукой в сторону поврежденного аэроплана. — Даже более того! Натуральное волшебство! Как же у вас получилось, имея боевую скорострельность в 10 выстрелов в минуту, произвести, как минимум, сорок три на троих и все буквально в одну точку?

— Быстро стреляли, вашбродь! — вытянулся еще больше все тот же солдат. — Целились и стреляли!

— Мне бы так! — покачал в восхищении головой Михаил. — Может, покажите? Во-о-он там дерево, как раз в полуверсте стоит. Видите, береза раздвоенная? Продемонстрируйте нам свои восхитительные способности. Уважьте старика.

Вполне ожидаемо, вся бравада с лиц стрелков мгновенно сползла, оставив лишь легкое недоумение и обиду. Мгновенно поняв по лицам подчиненных, что те наврали с три короба, штабс-капитан так зыркнул на них, что солдаты мгновенно побледнели. Дабы не продолжать этот спектакль, он под конец поинтересовался совсем вялым голосом.

— Вы хоть раз в аэроплан стреляли?

— Стреляли, вашбродь. Разок, — промямлил все тот же солдат, уперев взгляд в землю.

— Ну-ну, — очень многообещающим тоном закончил разговор штабс-капитан. — Свободны!

От командирского рыка бойцов, как ветром сдуло. Сам же Зверев принес извинения за своих солдат, польстившихся на присвоение себе чужих заслуг, и первым из собравшихся пожал руку истинному победителю. Вслед за ним к зардевшемуся от посыпавшихся поздравлений Янковскому выстроилась целая очередь, которая вскоре вновь вернулась к аэроплану и, прервавшаяся было фотосессия, возобновилась с новой силой. А в качестве фона к подбитому аэроплану добавился броневик, что лишь придало еще больше мужественности и брутальности будущим фотографиям.

В результате, трофей удалось забрать лишь через полтора часа, и то по той простой причине, что у фотографа закончились все материалы, а за новыми надо было ехать чуть ли не за две сотни километров. Австрийских летчиков, слегка пришибленных, но безмерно счастливых, что удалось выжить, Михаил с барского плеча презентовал пехотинцам, предварительно вызнав у них все, что было возможно по тонкостям управления и обслуживания их аэроплана, а также о месте дислокации их 11-й авиационной роты. Как итог, все расстались довольные друг другом, обещая на прощание дружить полками.

Первоначально, притащенный на аэродром трофей вызвал настоящий ажиотаж. Все пилоты и механики один за другим облазили немецкий Альбатрос DD, являвшийся лучшей машиной Императорских и Королевских Воздушных войск Австро-Венгрии, но неизменно уходили от него с презрительной ухмылкой на лице, столь отсталой им казалась конструкция, как планера, так и двигателя, по сравнению с их боевыми машинами. Михаил и так знал это, но вот покопаться в двигателе их конструкторскому отделу никак не помешало бы, да и пофорсить перед публикой первым сбитым аэропланом, было очень даже полезно.

Вернувшийся в районе семи часов на свой аэродром Михаил с удовольствием отметил, что все машины были в наличии, но вот чрезмерное копошение техников вокруг четырех из них, ему крайне не понравилось, и, приказав замаскировать трофей на краю поля, он пошел разбираться с причиной подобного сборища. Все оказалось до банального просто — звено У-2Б, в очередной раз вылетевшее для обработки переднего края австрийских позиций стальными стрелами, встретили с земли таким частым и плотным ружейным огнем, что в каждом из бортов механики насчитали по два-три десятка пробоин. И только наличие броневых плит спасло одного из пилотов от верной гибели. Одну машину механики обещали вернуть в строй в течение пары часов — там надо было лишь поставить заплатки на крылья, да подождать пока подсохнет клей. А вот с тремя остальными предстояло повозиться подольше — в каждом из них требовалось заменить по несколько расщепленных пулями деревянных деталей конструкции, благо машины ПАРМа в наличии имелись, как и потребные материалы.

До наступления темноты оставалось пару часов и потому их отряд успел сделать еще один массовый вылет в составе двух эскадрилий, доведя количество высыпанных за этот день на головы вражеской пехоты стальных стрел до семидесяти тысяч, так что даже этих сравнительно простых и дешевых в изготовлении боеприпасов осталось не более половины от имевшегося к началу боевых действий. И это вгоняло в оторопь, ведь запасы бомб и флешетт они начали создавать еще полгода назад, а значительная часть оказалась растрачена менее чем за неделю не самых интенсивных боев.