Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
– Мистика обычно возникает при недостатке фактов.
– Феникс был на орбитальной станции, когда ситуация пошла вразнос, и боевые корабли принялись палить друг в друга, не обращая внимания на гражданское население, которое там гибло пачками, – сказал Азим. – Вот тебе факт.
– Мы спаслись, – не согласился я. – Визерс спасся. Посольство скаари спаслось. Станция взорвалась не сразу, оттуда успело уйти много кораблей, и Феникс мог быть на одном из них. Так что здесь я никакой мистики не вижу.
– Подумай лучше вот о чем, – сказал Азим. – Если Холден – это на самом деле Феникс, тогда с самого начала этой истории вокруг тебя слишком много Феникса. Он присутствовал по крайней мере при трех ключевых событиях твоей жизни, так что я бы не стал говорить о случайных совпадениях.
Моя первая встреча с Холденом состоялась в Белизе двадцать первого века, в результате чего я оказался перемещен в это время. Второй раз мы вместе с Фениксом оказались на орбитальной станции «Гамма», затем последовал визит в Гегемонию Скаари, где Кридон рассказал мне много чего интересного. В третий раз Холден-Феникс нарисовался на Сципионе-3, проследовал с нами на Веннту и дал мне информацию, благодаря которой я снова оказался в сфере интересов и влияния СБА.
Допустим, Азим прав, и это все неслучайно. Но каковы мотивы этого поведения?
Окружающий мир в целом безумен, но в частных проявлениях должна присутствовать хоть какая-то логика. Иначе жить станет уж совсем невыносимо.
На «Устрашающем» Визерс сказал, что считает Феникса регрессором. Веннтунианский врач нашел в наших с Фениксом организмах много общего на физиологическом уровне. Наши организмы моложе, чем должны бы быть, и куда лучше сохранились, чем должны были сохраниться, учитывая тот образ жизни, который ведут их владельцы.
Означает ли это, что я тоже регрессор, пусть и не знаю об этом, и Холден видит во мне напарника? Это как раз пример рассуждения на грани мистики, которая возникает при недостатке фактов.
Что нам известно о регрессорах? Ничего. Мы даже точно не знаем, что регрессоры вообще существуют.
Есть теория Визерса, косвенно подтвержденная словами Кридона, которые в свою очередь ничем не подтверждены и вполне могут оказаться ложью. Учитывая, что теория Визерса строится в том числе и на показаниях скаари, схема получается очень зыбкая.
А мои сложные взаимоотношения со временем, позволяющие мне иногда заглядывать в свое собственное будущее, вполне можно объяснить последствиями темпорального переноса. Поскольку я не представляю физики этого процесса, а те, кто представляет, уже мертвы, это объяснение ничем не хуже любого другого. В качестве рабочей гипотезы вполне подойдет.
– Ты не жалеешь, что во все это ввязался?
Азим пожал плечами.
– Ничто в этом мире не происходит случайно, и на все есть воля Аллаха, – сказал он. – К тому же пока я рядом с тобой, у меня есть хорошая возможность погибнуть в бою, а может ли быть лучшая смерть для воина Аллаха? Если план обороны, разработанный Асадом, не сорвется, Калифат закупорится в своей системе, ощетинившись стволами, и там меня не ждет ничего, кроме тридцати – сорока лет скучного увядания.
– Не так плохо, учитывая альтернативы, – сказал я.
– Ты молод, – сказал Азим. – Ты еще не пресытился жизнью. Кроме того, мы принадлежим к разным культурам, получили разное воспитание и у нас разные жизненные приоритеты.
– А еще я не религиозен.
– Если тебе проще верить в то, что твой путь закончится вместе со смертью твоей физической оболочки, это твое право и твой выбор, – сказал Азим. – Миссионерствовать я не собираюсь.
– Я бы не отказался от душеспасительной беседы накануне завтрашнего дня.
– Аллах позаботится о душе. Я обучен тому, чтобы беречь тело.
– И сокрушать другие тела.
– Таков путь джихада, – кивнул Азим. – Священная война за веру – это не обязательно война с иноверцами, это в первую очередь преодоление себя. Но иногда приходится и крушить.
– Жаль, что завтра тебя с нами не будет.
– Риттер не возьмет меня вниз, и он прав. Троих для этой операции вполне достаточно, и ему вовсе не надо, чтобы численный перевес был на нашей стороне, а сам он оказался заложником. Отказаться от твоего участия он не может, значит, я должен остаться на корабле, несмотря на весь мой боевой опыт и потенциальную пользу, которую я могу принести.
– Думаю, что у Боба тоже хватает боевого опыта.
– Немногие из ныне живущих могут похвастаться, что воевали со скаари.
– Если разведданные не врут, то скаари там, где мы собираемся высадиться, еще нет.
– Разведданные запаздывают, – сказал Азим. – А обстановка на поле боя меняется быстро.
– Ты прямо-таки создан для того, чтобы внушать мне оптимизм.
– Оптимистов в жизни ждут сплошные разочарования, – пожал плечами мой друг. – Зато жизнь пессимистов полна приятных сюрпризов. Подсчитай выгоду и сам реши, кем ты хочешь быть.
После ухода Азима не прошло и пяти минут, как в дверь снова постучали, и на пороге капитанской каюты обнаружилась капитан Штирнер собственной персоной.
«Ястреб» решительно не предназначен для перевозки такого количества людей. Разница между двумя и тремя людьми на борту была практически незаметна и никак не сказывалась на комфорте, но разница между тремя и восемью оказалась весьма ощутима. Уильям постоянно ошивался в ходовой рубке, кают-компания постоянно была занята кем-то из мордоворотов, и даже капитанская каюта превратилась в проходной двор.
Ни минуты покоя. А ведь вполне может быть, что это моя последняя ночь на борту «Ястреба».
– Может быть, я все-таки войду? – поинтересовалась Кира.
– Да, конечно. – Я сообразил, что держать гостью на пороге невежливо, и посторонился, позволяя ей пройти в каюту.
Перед тем как закрыть дверь, машинально выглянул в коридор – очереди желающих поговорить с капитаном в нем не обнаружилось.
Возможно, остальные просто спрятались за углом.
– Нервничаешь?
– С чего бы?
– Действительно, – сказала Кира. – Высадка на планету, с которой мы едва унесли ноги и ситуация на которой с тех пор не улучшилась, – это, конечно, сущие пустяки.
– Такое я проделываю походя, – подтвердил я.
Кира скинула ботинки и с ногами забралась в кресло.
Сейчас она больше была похожа на обычную девчонку, а не на боевого пилота с сотней вылетов за плечами.
Забавно, но до этого момента я не рассматривал ее как женщину. Сначала она была просто объектом, целью спасательной операции, потом – пациентом больницы, из-за которого мы застряли на Веннту до самого штурма, потом – боевым товарищем и партнером. Наверное, что-то со мной не так.
Единственным оправданием мне может служить тот факт, что я был слишком глубоко погружен в попытки найти ключи к происходящему и наконец-то понять, кто я такой.
Довольно слабое оправдание.
Особенно если учесть, что капитан Штирнер – не просто женщина, а очень привлекательная женщина.
– О чем ты опять задумался, капитан?
– О главном вопросе жизни, вселенной и всего остального, капитан, – ответил я.
– И какой же ответ?
– Сорок два [6].
– Ты надо мной издеваешься?
– Нет, – сказал я. – Сорок два – это нормальный ответ. Ничем не хуже любого другого.
– И что он означает?
– Какая разница?
– Действительно, – согласилась Кира. – Я уже поблагодарила тебя за свое спасение?
– И не один раз.
– Это, наверное, глупо, – сказала она. – И, наверное, это мало что для тебя значит, но я хочу тебя поцеловать.
Говорят, что секс – это защитная реакция.
Говорят, что таким образом слабые человеческие существа пытаются заглушить страх перед грядущим, хотя бы на миг почувствовать себя не одинокими в этой бесконечной вселенной, полной опасностей.
Говорят, что это лишь способ сбросить напряжение перед боем, говорят, что такие отношения ничего не значат и выбор партнера не имеет принципиального значения.
