Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич

«Ну почему эта стерва генетика не могла сделать меня чуточку более складным? Килограмм на пять тяжелее и помускулистее?» — подумал Младший и вылил себе на голову ковш холодной воды, смывая мыло.

После этого вытерся полотенцем, оделся в приготовленную с вечера чистую одежду и присоединился к семье за завтраком.

— С добрым утром, именинник! — пробасил отец, обнял Сашку и потянул за ухо. Не больно, но довольно бесцеремонно. — Расти большой, не будь лапшой.

В Прокопе… да и в Заринске и других заринских поселениях многие мужчины носили бороду — но не лопатой, а покороче, чтоб всякий сор не застревал. Так проще, чем постоянно скоблить харю бритвой. Да и не у всех эти бритвы были. Но вождь на то и вождь, чтоб выглядеть благообразно, поэтому Андрей Данилов или носил аккуратно подстриженную бородку, или ровнял подбородок под «трехдневную щетину», как он увидел в одном старом журнале.

А сам Владимир Богданов, глава Заринска, который последний раз приезжал к ним в село с большим караваном машин и грузовиков когда Сашка был совсем маленьким – носил окладистую бороду. Таким он был и на фотокарточке, и на парадном портрете в мундире, который ему к юбилею нарисовали. Они с дедом были ровесники, и тот говорил, что в молодости правитель выглядел иначе и походил на какого-то актера, но в пятьдесят решил сделать последнюю уступку «духовности». Так он отрастил бороду, усы и еще бакены на щеках.

«Он хотел выглядеть как царь или как патриарх. А выглядит как Дед Мороз. И как он оттуда капусту достает, когда щи хлебает?» — похихикивал дед за ужином. А бабка его осаживала: «Да чего ты ржешь, старый? Не был бы ты таким олухом, до сих пор бы находился возле него, и мы жили бы как у Христа за пазухой! Это только ты пустые щи хлебаешь, а у правителя всегда отбивные на столе, и не собачатина какая-нибудь, а говядина». «Да в чем ты меня обвиняешь? — отбрехивался дед. — Забыла, что из-за твоего папаши нас сюда сослали? За его переворот неудавшийся?» «Да не было никакого переворота, пень ты замшелый. Он же был не умнее тебя. Мы просто под горячую руку правителю попались. А ты мог бы выкрутиться, если бы сопли не жевал!»

Но в этих старых недомолвках Сашка ничего не понимал. Разве только то, что дедушка с бабушкой еще до рождения отца жили в Заринске и дед был там не на последних ролях, а потом что-то случилось, и им пришлось уехать сюда. Вообще говорили, что в войну город вымер до основания, как и все, что находилось севернее какой-то там параллели. Новая Прокопа начиналась как поселение ссыльных, отправленных сюда из Заринска за разные проступки, мелкие и большие.

Заринск… Сашка никогда его не видел. У них вообще мало кто покидал деревню, а уж путешествовать в такую даль… Да что говорить, если в ближней Киселевке бывал от силы каждый третий, а это всего в двадцати километрах, и «ярмарки» у них совместные три-четыре раза в год, где бартером разным занимались.

В Киселевке народу жило не больше, чем в Прокопе. А вот Заринск — город большущий. Там целых десять тысяч человек живут, и есть там и канализация (работающая! Это тебе не яма и не овраг для слива), и даже электрическая станция. Говорили, что до него по дорогам можно добраться за два дня с одной ночевкой — это если на автомобиле. Гонцы, курьеры, снабженцы так передвигались. Но автомобилей в Прокопе не было. Одну машину собрать из трех старых, чтоб кое-как ездила — труд для умельца невеликий. Проблемой была горючка. Ее возили только из столицы. Там в Заринске ее гнали — но из чего и как — это он не знал. То ли это было секретом, то ли сложно сильно. А без топлива — на черта лысого нужны машины?

Были три трактора для крайних случаев, например, завал растащить (землю на них почти не пахали), и один грузовичок, который старики называли «бурубухайкой», но его не гоняли без нужды на большие расстояния. А на телеге, запряженной двойкой лошадей, до Заринска будешь телепаться дней пять, и это если дороги не раскисли. В слякоть — неделю, а то и больше. Все остальные села и деревеньки жались вокруг Заринска, как утята возле мамки. И только Прокопа и Киселевка были на отшибе, в соседнем «регионе».

От отца пахло табачным дымом и одеколоном из старых запасов. Одет он был в новый камуфляж — для похода, а не для обеда. В коридоре висела его куртка и стояли высокие сапоги. А вот дедушки нигде не было.

— Старикан совсем тронулся, — отец быстро опрокинул в себя стаканчик домашней наливки и проглотил последний вареник. Тарелка его уже была пуста. — С утра взял свою палку, рюкзак и убег куда-то в Четвертый микрорайон. Мне, говорит, с городом проститься надо. Волнуюсь, как бы не случилось чего. Он же хилый совсем, да и глаз у него дергался. Вот хочу сходить за ним. Примерно знаю, куда он пошел. И братец меня сопроводит. Ладно… подарок я тебе уже подарил, а вечерком мы еще за столом посидим, чаек попьем. Будут куросаны и халюндрики. И мясо на второе. И салат.

Халюндрики — это творожное печенье. Куросаны — дрожжевые булочки с начинкой. Первоначально с курицей. А под чаем он, конечно, имел в виду иван-чай. Про то, что бывал еще другой, Младший слышал от деда. Но у них запасов не сохранилось, а вырастить такое не получалось. Разве что у бабушки Алисы, когда та моложе была и оранжереей занималась. Какие только растения она там не выращивала из семечек! Но потом у нее случилась очередная зимняя депрессия, самая длинная, и все живое в маленьком стеклянном парнике вымерзло и погибло. Далеко не все удалось восстановить потом из уцелевших семян.

То, что будет выпечка, это хорошо. Если мяса у них часто бывало много, особенно, когда охотники возвращались, то блюда из ржаной муки были праздничным кушаньем.

Да и подарок был хорош. Младшему и раньше доводилось стрелять из ружья (первый раз — лет в девять), но теперь у него будет не просто свое собственное. Будет вещь, которой не стыдно и похвастаться перед теми, кто постарше. Не старая «вертикалка», как у ровесников, а супервещь, да еще «импортная». Только представить — ее когда-то привезли из неведомой дали, куда ехать как сто раз от Прокопы до Заринска.

«Benelli Comfort». Полуавтоматическое ружье с магазином на четыре патрона. Оно выглядело как игрушечка, почти не давало отдачи и совсем не дрожало при выстреле, а цевье идеально ложилось в руку. Пацаны от зависти лопались. Но когда он вчера похвастался перед Кирой, она назвала его мажором и занудой.

«Вот если бы ты его сам собрал из старых деталей… тогда это было бы ружье. Или если бы в бою захватил. А так это просто дорогая игрушка… наследного принца», — хихикнула она.

Вот уж обиднее не могла сказать. Ну почему она считает его неженкой и папенькиным сынком? Чушь это все про наследника. Никто по наследству власть не даст. Тут все сход решает. Да ему и самому это на хрен не надо.

Дед как-то сказал, положив руку Сашке на плечо: «Держись подальше от девушек, которые смотрят на облака. Если смотрит в землю, это хорошо - значит, скромная. Если чуть выше — тоже ничего, значит развратная. Если смотрит в глаза — нормально, будет верным товарищем. Но если на облака — беги. Сразу. Вырастешь, поймешь меня».

С Кирой Красновой они знали друг друга с самого детства, хотя «иначе» Младший стал смотреть на нее только пару лет назад. Вечером он ждал и ее в гости, хотя почти уверен был, что толку не будет. Это он о душевном, конечно. Не о пошлостях каких-то. Кира была младше его на год, у нее были красивые волосы с оттенком рыжины, каких не было ни у кого в деревне. Дед говорил, что раньше таких, как она, на кострах сжигали. Видимо, чтоб бога задобрить.

Тайком от родных Сашка хранил ее фотографию в рамке в ящике стола. И она действительно смотрела на облака, а еще читала книжки — но совсем не такие, как он.

Из кухни, сильно наклонившись, чтоб пролезть в проем, вышел дядя Гоша, с большой миской вареников, над которой поднимался пар. Увидев племянника, он расплылся в улыбке до ушей и стиснул Младшего так сильно, что у того едва не затрещали кости.