– А как же международные договоры? – удивился поручик. – В Кабуле вон сплошь немецкая да французская техника.
– Нам эти договоры неведомы, – выпустил клуб сизого дыма станичник. – В Кабуле, может быть, и немецкими драндулетами балуются, а нам тут это ни к чему.
«Смотри, какие молодцы, – растроганно подумал Александр, сам не одобрявший перестраховщиков из командования. – Начхали на запреты и живут, в ус не дуют. Нет, право, казаки – молодцы! Почему только во всех остальных нет их сметки и презрения к опасности?..»
Атмосфера Кабульского «фронтира» здесь, после того как он увидел настоящий «фронтир», авангард Державы, уже не казалась ему такой уж восхитительной. Вольница, либерализм – да, но все равно какой‑то выхолощенный, скованный по рукам и ногам запретами, кому‑то в далеком Санкт‑Петербурге кажущимися необходимыми… Бежецкий сейчас остро завидовал лихому парню, может быть, его ровеснику, не боявшемуся в этой жизни ни Бога, ни черта, разве что атамана своего, да и то – самую малость, как велят традиции. Именно такие сорвиголовы чаще всего спасали честь Империи в войнах прошлого, выручали в тех случаях, когда вымуштрованная и подготовленная по европейскому образцу российская военная машина давала сбой.
– Заодно в мастерские, кстати, заскочу, – как ни в чем не бывало продолжил урядник. – Батя велел без починенной радиостанции домой не возвращаться. «Семь шкур, говорит, спущу, коли не найдешь спеца, чтобы трещалку эту в божеский вид привел!» Так что буду искать, где эту хреновину отремонтировать. Вы, вашбродь, часом не присоветуете, где мне такого спеца найти?
Все восторги поручика развеялись, как дым: никакого особого почета, стало быть, ему оказано не было. Старый хитрован просто воспользовался случаем, чтобы обделать попутно свои делишки.
«Еще ведь и заправит под эту дудку вездеход свой, – с досадой подумал он. – Привез, мол, вашего офицера – извольте! Да, практичности этой братии не занимать…»
– Заодно и машину заправлю, – простодушно подтвердил его сомнения казак, вынимая из кармана вышитый кисет и сложенную вчетверо газету. – В баке солярки осталось всего ничего, а жрет этот паразит ненасытный уйму целую. Вы уж, вашбродь, распорядитесь, чтобы мне плеснули в бак от щедрот казенных.
– Попробую, – буркнул Саша, отворачиваясь: облик истинного рыцаря степей, было выкристаллизовавшийся в его воображении, заметно скукожился: меркантильность спутника в возвышенной душе юноши никак не уживалась с благородством.
– Это дело! – обрадовано вернулся казачок к своему занятию, рачительно следя, чтобы ветер не выдул из газеты крупно нарезанную махорку. – Батя соляру бережет, как зеницу ока. Только по нужде и выдает, да в обрез. А налево смотаться – ни‑ни. Мол, верхами скачи, коли приспичило! Верхами! – презрительно фыркнул он. – Двадцатый век на исходе, а мы, как дураки, верхами!..
Пулемет прервал его речь, басовито ругнувшись короткой очередью куда‑то вправо, в сторону возникшей из‑за невысокого холма «зеленки» – довольно густой, хотя и не отличающейся яркой, зеленью, полосы растительности, в которой как по собственному опыту знал Бежецкий, легко можно было укрыть хоть батальон.
– Пардону просим, вашбродь! – суетливо запихал кисет за пазуху камуфляжной куртки урядник, сползая под прикрытие борта. – Давайте сюда!
Оба молодых человека висели, держась за скобы, над мчащейся под колесами щебенкой несколько минут, но продолжения не было. То ли померещилось чего стрелку, то ли со скуки пальнул в белый свет, как в копеечку… Саша собрался было выбраться обратно на броню, но казак отрицательно помотал головой:
– Не суйтесь, барин! Федьку я хорошо знаю: он просто так патроны жечь не станет…
И в этот самый момент по броне загрохотали пули…
* * *
Вездеход промчался по сонным улицам полуденного Кабула, распугивая испуганно жмущиеся к обочинам и стенам домов «бурбухайки», оставляя позади опешивших от невиданного зрелища столичных полицейских, разодетых как павлины, и замер возле мастерских.
– Ну что ты будешь делать! – огорченно хлопнул себя по ляжкам урядник Ильинских, изучая правый борт своего стального чудовища, словно автомобилист – поцарапанное в дорожно‑транспортном происшествии сверкающее авто. – Опять всю краску попортили! – с досадой провел он ладонью по пулевым выщербинам, обильно украшающим правую «скулу» вездехода: защитного цвета краска там была содрана до сизого металла. – Снова крась! Ох, мазурики!
«Была бы тебе краска, – подумал Саша, тоже спрыгивая на пыльный асфальт. – Если бы с гранатомета зарядили! Догорали бы сейчас возле той „зеленки“ без связи – и весь сказ! Тут радоваться надо…»
Но казак и не думал радоваться, матеря на чем свет стоит неведомых туземцев. Видимо, краску атаман тоже отпускал весьма экономно.
«Укачало, что ли? – Александр с удивлением ощутил, что земля ощутимо покачивается под ногами. – С чего бы это вдруг?»
Перемещаться на вездеходе в таком экстремальном режиме – вися за бортом, как клещ, уцепившись руками в скобу, а ногами – в борт в опасной близости от бешено вращающихся великанских колес – ему еще не доводилось. Но такие последствия… Голова кружилась, во рту ощущался противный привкус железа, в глаза словно песку насыпали…
«Что‑то ты совсем расклеился, – подумал он, расстегивая кобуру с одолженным у казаков пистолетом – на этот раз без затей – видавшим виды германским „люггером“, еще более внушительным на вид, чем „федоров“. – Просквозило, что ли, на броне?»
Сейчас ему было на руку, что он – один. Раненого фон Миндена – казачий медикус определил у поручика травму позвоночника – нельзя было трогать с места, а Линевич, добравшись до относительно спокойного местечка, наотрез отказался двигаться дальше без подобающей его статусу охраны и комфорта. Так что, избавленный от необходимости доставлять своих подопечных до места, Бежецкий мог быть спокоен – шпиона он не спугнет. А если все‑таки ошибается (он не допускал, правда, подобного ни на миг) – большой огласки это не получит.
«Разберусь с этим, и можно будет заняться собой…»
– Вы не подстрахуете меня, урядник? – спросил он, передергивая затвор «люггера» и пряча его в кобуру.
– А чего? – вылупил бесстыжие глаза казак, отряхивая измазанные зеленой красочной шелухой ладони. – Тут тоже стреляют?
– Обычно – нет. Но если вы все же услышите стрельбу…
– Не извольте беспокоиться, вашбродь! – выудил из люка автомат Ильинских. – Прикроем в лучшем виде!
– Надеюсь на вас… – вздохнул поручик.
– Может, с вами пойти?
– Нет, не стоит…
Саша пересек знакомый до мелочей двор, пустынный по причине полуденного зноя, и толкнул незапертую дверь. Под крышей было не так жарко, как снаружи: где‑то лениво урчал вентилятор, прогоняя по помещениям волны относительно прохладного воздуха, насыщенного ароматами металла, машинного масла и краски. Помещения тоже были пустынны – ремонтники, пользуясь «сиестой», должно быть, набились в оснащенную кондиционером бытовку и резались там в «козла» или просто дремали в холодке, предвкушая скорый обед. Но тот, кто был нужен поручику, конечно же, был на своем месте – издалека доносилось металлическое побрякивание.
Он не обернулся даже тогда, когда Александр остановился в дверях: прямая, как доска, спина, широкие сутуловатые плечи…
– Добрый день, – сказал Саша, кладя ладонь на рукоять пистолета.
Спина не дрогнула, лишь голова, сидящая на короткой шее, начала медленно поворачиваться, будто танковая башня…
9
Вадик вернулся в палату, чувствуя себя выжатым, как лимон.
Не замечая любопытных взглядов товарищей по палате (его уже три недели как перевели из реанимации в просторную, двенадцатиместную, правда, заполненную лишь наполовину палату), он, не раздеваясь, прямо в пижаме, улегся на койку и отвернулся к стене. Теперь, когда гипс был снят и осталась лишь повязка, это можно было сделать без посторонней помощи.
