Золотой Конвой. Дилогия (СИ) - Соколов Лев Александрович

- Хватит, Екимов. - Позвал Медлявский.

- А? - Екимов оглянулся, глаза у него были осоловелые. - Это ж сколько... Сколько на это хлеба можно накупить?

- Не знаю, - Медлявский неуверенно пожал плечами, - Ценность колоссальная. Здесь не в золоте дело. То есть, - и в золоте конечно. Но историческая ценность несопоставимая. Это история, отлитая в металле.

- Дивное дело. - Екимов машинально вытер иней с усов. - Слыхал я на посиделках всякие побасенки о кладах. Зарыл мол кто-то горшок с червонцами. Горшок, итить! А тут...

Медлявский взял с ближайшего распоротого мешка горсть золотых монет, растер их на руке, водя большим пальцем, будто ком грязи растер. Бросил золотые кружочки обратно, и вдруг тихонько засмеялся.

-Ты чего? - С тревогой глянул на него Екимов. - Умом-то не тронулся?

- Уф, - выдохнув смех ответил Медлявский. - Нет, но... Переть на себе бог знает сколько верст несуществующий клад, чтоб найти настоящий. Каково, а?

Медлявский снова заклокотал смехом. И глядевший на него Екимов, против воли тоже фыркнул.

- Да, шутит-крутит судьбейка... Только, чего мы со всем этим делать будем?

Смех Медлявского затух. Оба вспомнили, что они, в общем-то, по разные стороны.

- Мне для себя золото без нужды, - Сказал Медлявский. Я всю жизнь прослужил, богатства не нажил. Да и не стремился.

- Так ведь и я не барин, - отозвался Екимов. - Я слесарь-лекальщик. Мастер. Своим ремеслом завсегда и себя и семью прокормлю в достатке.

- Тогда, полагаю, это золото государственное.

- Народное. - С нажимом поправил Екимов.

Он упрямо посмотрели друг на друга.

- Гм... Знаешь чего, - Медлявский развел руки - В одном у нас мысли сходятся: золотая лихорадка нас не одолевает. Это уже хорошо. Значит не кинемся тут друг-друга душить за желтые кругляши. Давай тогда твой вопрос отложим. Обсудим, как отсюда выберемся. А пока, подсвети-ка мне. - Он протянул Екимову фонарь.

- Зачем?

Медлявский опустился на один из не распоротых мешков.

- Занесу в свой дневник и на карту данные о кладе. Чтоб потом можно было найти.

Медлявский расстегнул планшетку, вытащил свой дневник. И раскрыв на последней странице, скорописно застрочил карандашом.

- Шибко пишешь, - восхитился Екимов.

- Привычка, - машинально отозвался Медлявский. - Так, теперь сделать метку на карте...

Штабс-капитан вытащил из планшетки карту Гиммера, на которой он отмечал путь конвоя, и хотел внести новые метки. Но в этот момент фонарик в руке Екимова вдруг ощутимо померк, луч совсем потерял силу, наливаясь предсмертной сумеречностью.

- Черт, - ругнулся Медлявский. - Батарея совсем сдохла. Пошли на выход, там дорисую. - Он взял фонарь из рук Екимова. - А то придется наощупь отсюда выползать...

- Пошли, - согласился Екимов. - Интересно все-таки, кто спрятал здесь клад?

- Полагаю, местные. Те, из крепости. Сперва хранили его там. А потом что-то случилось, спрятали его здесь. И уже не вернулись. Это если про людей говорить. А на самом деле, клад наверно - её.

Медлявский бросил угасающий луч к самой дальней стене. И Екимов вдруг в угасающем луче увидел, то, что пропустил раньше. Тусклый свет выхватил из темноты самый дальний конец пещеры, за мешками. Тонких черт лицо, уложенные под корону волосы, полуприкрытые миндалевидные глаза. Статуя смотрела в бесконечность, полутень угасающего фонаря, делала её почти живой.

- Золотая баба!.. - Выдохнул Екимов. - Или... мужик. не разберу...

Свет фонаря стал еще тусклее.

- Живей, - поторопил Медлявский.

Оба заспешили к выходу.

Они прошли обратным путем, свет фонаря почти умер, отбрасывая едва видный отблеск. Но уже светился вперед свет морозного дня. Оба выбрались из пещеры, и подбодренный ветром мороз сильнее ухватил их за лица. Медлявский снова взялся за камни, и начал закладывать тело Краузе. Екимов, подумав, присоединился. Управились быстро.

- Спускаемся, - Махнул рукой Медлявский.

***

- Так значит, - уточнил я, ошеломленно глядя на Ивана, - они нашли другой клад?

- Именно! - Кивнул Иван. - Они столько дней тащили по тайге груз из булыжников. А когда все друг-друга из за них перестреляли и разъехались... Они стали хоронить товарища, и нашли настоящий, старый клад.

- Это... я не смог подыскать подходящих слов. - Это же черт знает что такое!..

- Жизнь богаче любой выдумки, брат.

- Да, - я растерянно кивнул. - Но погоди. Если дед Павла все это знал?.. Почему он сразу не направил его к кладу? Почему он направил нас к пустышке? Мы же могли сейчас просто уйти домой, с дыркой от бублика вместо клада.

Я поглядел на Павла. Он как-то растерянно развел руки.

- А сумка с дневником, по-твоему зачем? - Иван потряс у меня перед носом блокнотом. - Он же её специально оставил. Это подсказка, для тех, кто сможет понять. Фальшивка ведет к настоящему кладу! Я не знаю... - Он повернулся к Павлу. - Может дед говорил тебе в детстве, а ты забыл? У детей бывает, что-то выскальзывает из памяти. А может, он тебя так на сообразительность проверил. - Иван снова залыбился. - А сообразительным оказался я!

- Да, Ваня, - пробормотал Павел. - Ты конечно, голова.

Я хлопнул себя по коленям, и приподнялся.

- Так чего сидим, булки мнем? Куда бежать?!

- Туда! - Иван показал рукой на выдающуюся далеко над лесом скалу. - Даже отсюда видно. Все что нам осталось, дойти туда, подняться, и отыскать ход в пещеру.

- Ну так двинули! - Я вскочил на ноги. - Собирайтесь махом!

Мы побросали консервные банки, собрали рюкзаки. Раскидали и затоптали костерок, добив его пионерским способом. В скором времени мы уже топали от старой крепости вниз по склону, по кедровику, - к скале. Вел нас Иван, и он несомненно был героем дня. Пока я шагал за ним, во мне боролись противоречивые чувства. Я боялся, что очередной виток кладоискательской эпопеи опять закончится пшиком. Другим чувством была надежда. Иногда проскальзывали мыслишки, сколько раз я стукнусь перед Вано лбом о землю, если мы все-таки обретем клад. Надо будет сделать это здесь, в тайге, тут мох мягкий... Паша топал за нами.

***

Оба пошли вниз по горной складке. Мелкие камушки и снег, осыпались из-под ног. Медлявский шел первым. Екимов за ним. Краском смотрел на спину Медлявского в потрепанном полушубке. Спускаться было труднее, чем идти наверх. Медлявский скользил, все неудачно лежавшие камушки доставались ему в ноги. Он старался идти по прошлым следам. Екимову идущему следом, идти было легче. А вот мысли у Екимова были тяжелыми.

'Вот и подошло к концу наше перемирие - думал Екимов, осторожно переставляя ноги. - Как договорились, разойдемся в стороны. А что потом? Он расскажет своим? Я своим? И побегут сюда в догоняйку две команды. Загонять лошадей, и себя загонять, и угощать друг дружку свинцом. Ладно еще, наши придут первыми. И заберут клад. А если - те?

Разойтись - это конечно благородно. Ба-га-ро-дна... Сколько эти сволочи из благородных, сидели на шее у народа. Благородия, высокоблагородия... Упыри кладбищенские. Кровососы. И я, рабочий, должен поступать благородно? С каких дел?

Клад. Все эти блестяшки. Красивые, камешки разноцветные, блюда с непонятными чеканками. Цаточки узорчатые... Клад, - он что? Медлявский о художественной ценности гундит. Придурь. Клад - это хлеб для голодных. Лекарства больным. А еще справная сбруя для наших бойцов. Винтовки. Пулеметы. Вот что есть клад. Это если он нам попадет. А если - тем? Полетят в моих товарищей пули, купленные на этот клад. Лягут в землю парни. И что я скажу их родным? Я позволил убить своих, чтобы прозваться благородным? Не велика ль цена? Нет. Нет у меня такого права. - он убежденно качнул головой. - Есть у меня революционный долг. Этот долг мне все грехи простит. Все искупит'.

Рука Екимова медленно поползла к кобуре. Будто бы сама собой. А он наблюдал только. Медлявский перед ним, тем временем в очередной раз поскользнулся, чуть не упал на спину и беззлобно матюгнулся. Оглянулся. Екимов руку от кобуры успел убрать. Медлявский сверкнул улыбкой.