— Что… — промямлил я. — Что случилось?
Стоило мне задать вопрос, как ответ сам собой пришёл в голову. Рузеля похитили, а вмести с ним и его способность управлять всеми кровокожами испарилась. Баланса больше нет. На улице сражались наши против чужих. А чужих, как мне показалось, было раза в три больше.
— Осси, — сказал я, собравшись с мыслями, — забирай людей и поднимайтесь на крышу.
— Что с Ансгаром? — спросила она, даже не думая ни куда уходить.
Я посмотрел на грудь парня. Никаких изменений, тёмно-багровая кровь рывками изливалась наружу. Каждый удар сердца лишал изувеченное тела шанса на выживание. Какая страшная ирония.
— Роже, — бросил я, — почему не получается?
— Я не знаю, — заревела девочка, — у меня не получается…
Ансгар дёрнулся, из приоткрытых губ послышался протяжный выдох. В испуге я вновь откинул край доспеха, чтобы взглянуть на сердце. Оно не билось! Дерьмо!
— Роже! Он умирает!
— Я не знаю… я не могу его исцелить. Его кровь… она не подчиняется мне.
— СУКА! — закричал я. — Кровь!
Неподвластная кровь! Проклятье! Истинное проклятье! Больше ему никто не поможет. Теперь было окончательно ясно, что юный правитель погиб, с гордость сражаясь за своих людей. И друзей.
Я приподнял его испачканную кровью голову и затряс.
— Ансгар! Не умирай! Ты мне нужен! Я не справлюсь один с Анеле! Ты слышишь меня…
Он молчал. Предательски молчал, даже не думая пошевелить губами. Потускневшие глаза смотрели на меня, но стоило мне опустить его голову на пол, как взгляд уставился куда-то в потолок. Я опусти его веки, чтобы не видеть в его глазах лица Инга, готовой вот-вот разрыдаться.
— Ансгар умер! — крикнул я Осси. — Он умер!
Осси собиралась уже уходить, как я окликнул её:
— Постой! Мне нужна твоя помощь.
Я уже хотел распустить всех, отправить на крышу, где мы вместе дожидались бы своей смерти, но безумие в моей голове сумело породить еще большее безумие. Только конченный псих на такое решиться. Последний безумец, который просто не имеет права упустить шанс. Один на миллион. Живём один раз, надо всё попробовать.
— Осси, — сказал я воительнице, когда она встала рядом. — Когда тело Ансгара начнёт извиваться и дёргаться, словно охваченное огнём, ты должна его губы подставить к моим. Понимаешь?
Она в недоумении мотнула головой.
— Так надо, мы совершим последний поцелуй ради наших жизней.
— Инга, что ты задумала?
— Поверь мне, так надо! Ансгару уже не помочь, но я попробую кое-что от него забрать, — я повернул голову к стоящей рядом толстухе. — Бэтси, когда я поцелую Ансгара, ты должна схватить меня и держать крепко, очень крепко! Понимаешь?
Тучная голова на пружине из жира с трудом сдвинулась с места, изобразив кивок.
— Я буду орать, кричать, звать на помощь, но ты не должна обращать внимании. Держи меня крепко. Обхвати челюсть пальцами и не дай ей закрыться, это очень важно! Можешь даже её сломать, лишь бы она не захлопнулась, а когда Ансгар охватит озноб, вы соедините нас в поцелуе, это понятно?
Обе кивнули мне в ответ.
— А что делать мне? — спросила Роже.
— Отвернись!
Я нагнулся к Ансгару и страстно присосался к еще теплым губам.
Глава 32
Как там говорил Дрюня? Если хочешь завладеть телом и разумом — многого не требуется. Приложи совсем немного усилий. Всё просто, вспомни что-нибудь приятное из прошлой жизни: запах женских волос, первый поцелуй, секс с желанной бабой, первую драку, из которой ты вышел победителем. Первое убийство, подарившее облегчение. Вспомни тот момент, когда твой гормональный фон разбух до такой степени, что вот-вот хлынет наружу из всех щелей.
Но если ты хочешь забрать силу человека — придётся потрудиться. Придётся окунуться в самые кошмарные воспоминания, и лишь настоящий ужас, оставивший грубый рубец на твоей психики, поможет высосать всё. Забрать всю силу, которая только есть в теле, в котором тебе повезло очутиться. Или не повезло, это уже зависит от того, из какого угла тебе удалось глянуть на происходящее.
В моей жизни было так много ужаса, что другой бы на моём месте давно поехал головой. Поседел, замкнулся и не выходил бы на белый свет, боясь снова оказаться в той ситуации, после которой жизнь теряет какой-либо смысл. Самое страшное, когда снова ты говоришь себе — ну почему опять это произошло? Опять! Не-нет-нет! Только не это, я с трудом пережил тот кошмар, и вот снова! Но вся прелесть в том, что на десятый раз твой кошмар перестаёт быть кошмаром. Обыденность — теперь это так называется. Происходящее вокруг меня стало обыденность, и я взирал на ужасы войны пустым взглядом, не испытывая ни страха, ни переживаний, ни состраданий.
Мой ужас стал нормой.
И сейчас, оказавшись в кишках Ансгара, мне было очень сложно погрузить свой разум в топи ужаса. Я медленно тонул, захлёбывался, а ужас в глаза так и не появлялся. Но был один момент, который я никогда не смогу принять за норму. Это никогда не станет привычкой. И какой бы сукой и последней тварью она не была — она вырастила меня. Она не моя родная мама, но она мне мать, вытащившая мой разум из ада. Подарившая новую жизнь. Подарившая…
В тот день меня выписывали из больницы.
Лечащий врач пригласил меня в свой кабинет, где уже сидела она. Меня прикатила медсестра. Каждый день в меня вливали литры успокоительных, и тот день не был исключением. Солнце только встало, а я уже стоял с горстью таблеток, приём которых стал привычкой.
Она запихнула меня в психиатричку. Мне не было и шестнадцати, как моя домашняя комната сменилась на белые стенами лечебницы. Моя мягкая койка сменилась жёсткой кровать с накрахмаленным до хруста бельём. Вместо плакатов мои кумиров — унылые лица пациентов, ставшие моей новой семьёй.
Она запихнула меня сюда за убийство. Мне нужно было держать себя в руках, говорила она, но я не смог. Ты не умеешь себя контролировать, и мне страшно с тобой жить. Ты понимаешь, Тёмчик? Я боюсь за себя. Пусть мне сняться кошмары, но я не буду переживать перед сном, что будущая ночь может стать для меня последней.
Меня определили в психиатрическую больницу, специализирующуюся на травмах, полученных в детстве. Но я не считал себя больным, или поломанным, как выражались злые няньки. Я чувствовал себя здоровым, и не видел в своих поступках ничего криминального. Я решал вопросы так, как меня научила жизнь. Просто мне никто не сказал — что хорошо, а что плохо. Поломанные. Это они были поломанные своими родителями, которые привили в них злость и ненависть к детям. К детям, удушивших своих родителей. К детям, отравившим одноклассников. К детям, обрубившим тормоза у всех машин во дворе. Все наши деяния были обусловлены защитой, а не агрессией, как они пытались нам доказать. А потом эти люди пытались нас излечить от того, чего у нас нет.
Пухлая тётя выдаёт мне горсть таблеток, а затем пристально наблюдает, как я закидываю их в глотку и проглатываю все до единой. Из бумажного стаканчика я делаю глоток, вполне хватившего, чтобы все пилюли моей новой здоровой жизни попали в желудок. Первое время я давился, кашлял, часть таблеток вылета изо рта и падала на грязный линолеум. Влажные от слюны пилюли становились магнитом для грязи. Меня заставляли поднимать с пола таблетки, на которые налипали волосы, крошки, чужая слюна пациентов, поперхнувшихся до меня.
Каждый день я обязан проглотить все таблетки. Неотъемлемое условие содержания меня в чистоте и сытости в подобном учреждении.
В тот день я достиг своего совершеннолетия. Она решила забрать меня по одной простой причине — выживать в стае проще.
Когда санитарка вкатила меня в кабинет доктора, я услышал знакомый голос. Мягкие волосы, пахнущие свежесрубленной розой, рассыпались по моим плечам и упали на лицо. Обдолбанный утренним приёмом таблеток, я бессмысленно пялился в стену, но до боли знакомый запах вынудил поднять глаза.
Она смотрела на меня сверху со зловещей улыбкой. Наши кончики носов практически касались, и я мог видеть в её глазах своё отражение. Моё лицо напоминало выстеленную скатерть на кухонный стол — такое ровное и безразличное. Но придут гости, и после ужина скатерть уже не отстирать. Ей место на помойке. Но она решила забрать меня.
