Она обводит взглядом строй и торжественно говорит:
— Артём, подойди ко мне.
Артём, до этого лениво топтавшийся рядом со мной, удивлённо поднимает голову и нерешительно выходит вперёд.
— Ммм… — тянет он. — Тот голшок с цветком вчела сам упал… Я его только головой слека задел.
— Забудь про горшок, — спокойно отвечает воспитательница, нарочито ласково. — Ты отлично прошёл последние тесты. Теперь ты — «лучик».
Она торжественно снимает с него красный галстук.
Ксюня сжимает кулачки, несколько «работяжек» переминаются с ноги на ногу. Даже «лучики», стоящие впереди, переглядываются — они уже привыкли к своим местам, а тут вдруг новенький.
Артём не двигается, будто на прицеле автомата. Воспитательница аккуратно надевает на него золотой галстук, приглаживает, одобрительно кивает:
— Теперь ты встаёшь с «лучиками».
Артёму показывают место рядом с Денисом. Мой друг стоит, как истукан, моргает, переваривая случившееся. Потом медленно оглядывается на меня. Радости в его глазах нет. Только паника.
Но друга надо поддержать. И я подмигиваю ему. Держись, братан.
А как только нас отпускают в игровую, Артём сразу подлетает ко мне.
— Сава! Я ни хотю с ними! Я хотю с вами! И с Жолой!
Совсем скис, бедолага. Я отвожу Артёма в горшочную, а то «лучики» уже на нас косятся.
— Ты будеш лучиком.
— Неть! — Артём трясет головой. — Но я не хотю быть «лучиком»! Я хотю быть «исплавляшкой»!
Я смотрю на него внимательно.
— Незя, ты будеш нашим двояным агентам.
— Чиво? Кема?
Ох, наивная душа. Как же много мне предстоит ему объяснить…
Теперь тащу его за руку в раздевалку. Оглядываюсь, проверяя, нет ли шпионов. Открываю шкафчик. Двумя руками лезу в карман своего уличного комбинезона. Вынимаю ладони, а на них сидит Ден. Паук-булыжник с железными лапками и глазками-бусинками.
Артём замирает.
— О-о-о-у…
Я киваю, глядя на него с самым серьёзным выражением лица.
— Ага. Мы уништожим садик.
Артем выпучивает глаза.
— А кяк?
Объяснение затягивается на десять минут. После нашего возвращения в игровую Денис Миронов зовёт Артёма — мол, ты «лучик», не играй с ними, играй с нами. Артём на секунду зависает, но всё-таки плетётся к «лучикам». Даже пытается с ними играть, но видно — через силу. Глазами всё время косится в нашу с Ксюней сторону. Ну ничего. Терпеть осталось недолго. Уже завтра — затмение.
В столовой воспитательницы усаживают Артёма за стол с "лучиками', а не рядом со мной и Ксюней.
Ксюня грустно смотрит в их сторону, поджимает губки.
— Алтём тепель с нами не будет кушать и иглать… — тихо бормочет с обиженной ноткой.
Я улыбаюсь ей, успокаивающе, как умею.
— Будет. Послезавтла уже будет.
Вечером в раздевалке мы с Ксюней стоим у шкафчиков, ждём Семёна, как вдруг дверь распахивается, и в помещение заходит нежданный хрен с горы — мастер Рогов. За ним тащится Семён, смотрит на Рогова почтительно, будто тот не просто человек, а явление природы.
Рогов ухмыляется:
— Привет, доченька. И тебе, привет, мой ученик. Сегодня я вас решил встретить.
Я хмурюсь, прищуриваюсь:
— Чего тебе, улод? Месяц ешо не плошол.
Рогов смеётся, качая головой:
— Ох ты, какой умный карапуз. Даже понимаешь, что такое месяц.
Он наклоняется ближе, глаза хитрые-хитрые.
— Но я тебе объясню. Мы договаривались, что я не буду приходить в ваш дом месяц.
Пауза. Усмешка.
— Но никто не говорил про садик.
Я понимаю, что это лазейка. И, надо признать, неплохая. Медленно киваю.
— Дя, и плавда.
Семён, стоящий рядом, смотрит на Рогова с уважением. Даже этот огромный дружинник, который эхошакалов, наверное, одной левой разматывает, признаёт силу Мастера.
— Сегодня мы едем есть мороженое, — объявляет Рогов с довольным видом. Кивает Семёну: — Заводи машину, дружинник.
Семён отвечает без пауз, чётко, словно по уставу:
— Да, Мастер.
Рогов скользит по мне взглядом и добавляет:
— Если что, княжич, с твоей мамой-княгиней всё согласовано.
Ну раз так, то ладно. Мороженое так мороженое.
Через десять минут машина рода Опасновых плавно подкатывает к кафе-мороженому. Перед входом Рогов оборачивается к Семёну, бросает через плечо:
— Ты подожди в машине, пока мы поедим.
Семён кивает без тени недовольства:
— Да, Тимофей Тимофеевич.
Рогов берёт нас с Ксюней за руки и ведёт внутрь. Усаживаемся за стол у дверей: я и Ксюня — рядом, Рогов — напротив.
Ксюня смотрит на отца настороженно. Видно, не жалует своего батю. Да и понятно почему. Рогов — тот ещё тип. От него прямо сквозит угрозой, чувствуется, что под одеждой не просто железо, а целый арсенал спрятан. Ножи — это по-любому. А может, и что поинтереснее.
Еще он и маг высокоранговый, сто пудово. Если бы я мог видеть его ядро, то подтвердил бы свои подозрения. Но пока я не умею «читать» взрослых магов так же, как детей. Я просто ощущаю, что Рогов силён. Но насколько? Вот это загадка.
Рогов смотрит куда-то поверх наших голов и говорит тоном, от которого отказы не предусмотрены:
— Ученик, пойдём за мороженым к барной стойке.
Хм. Похоже, на повод отойти для приватного разговора. По душам, так сказать.
Спрыгиваю со стула и иду следом. Рогов молча подхватывает меня за пояс, легко усаживает на высокий стул у стойки, сам устраивается рядом, разворачивается боком, прикрывая нас спиной от зала, чтобы со стороны ни одного слова не проскользнуло.
Оперевшись на стойку, он поясняет:
— Чтобы дочь нам не мешала. По-мужски поговорим.
Я молча жду продолжения.
— Я знаю, что вы аутсайдеры в садике.
Я прищуриваюсь:
— «Исплавляшки».
Рогов лениво машет рукой:
— Да-да, это слово.
Взгляд у него цепкий, тяжёлый, будто насквозь просверливает. Смотрит прямо в глаза, не моргая.
— Ты же понимаешь, что моя дочь не станет водиться с неудачником. Надеюсь, ты это осознаёшь, княжич. — Пауза, короткая, как щелчок затвора.— И я тоже не собираюсь быть учителем для неудачника.
Я хмыкаю.
— Логов, Ксюня не будет «исплавляшкой». Уже послезавтла.
Рогов довольно кивает:
— Я уж надеюсь.
Ставки растут. Я всё понимаю. Рогов использует Ксюню как рычаг давления. Тянет меня вверх через угрозу, но это не просто игра — он может её исполнить. Он может забрать Ксюню. И будет прав, если я не исправлю ситуацию в садике.
Я не переживаю за себя. Пресс ранжирования давит на всех нас, но я и не такое выдерживал. А вот выдержит ли Ксюня? Не факт.
Я не могу позволить, чтобы моя подруга испытывала унижение. Это ниже моего достоинства.
И как мужчина, я должен это прекратить.
* * *
Ночью я вываливаюсь из кроватки и тихо-тихо пробираюсь на кухню. В одной руке железная линейка, в другой я нащупываю коробку с сахаром. Быстро пересыпаю сахар в целлофановый пакет, хватаю несколько коробок спичек, потом залезаю в холодильник, выдёргиваю кусок мяса и тоже пихаю его в пакет. В мусорной корзине нахожу пустую туалетную втулку — ее в отдельный мешок. Как и кусок фольги.
И тут на пороге появляется Ксюня в пижамке. Я не удивлён. Чувствовал её заранее — родовая сеть снова активировалась. Она замирает в дверях, глаза блестят в темноте, пытается понять, чем я тут занимаюсь. Я тихо шепчу:
— Тс-с!
Ксюня понимающе кивает.
— С тобоя можа, Сава? — тихо шепчет.
— Дя.
Теперь нас двое. В пижамках и тапачках неслышно выскальзываем на улицу. Патрули кружат вокруг по периметру. Но это не проблема — родовая сеть подсказывает, где кто ходит, куда лучше не соваться.
Я беру Ксюню за руку и веду её по теням. Первым делом подкрадываемся к подвальному окошку лаборатории. Железная линейка — идеальный инструмент для взлома без шума. Через секунду окно открывается, и мы скользим внутрь.
Гера! Как только оказываемся в лаборатории, налетает змея. Гера обвивает меня, глаза влюблённые, но на Ксюню шипит.
