Да, пусть никто не думает, что настоящего коммуниста можно запугать, можно заставить пасть на колени и выпрашивать пощаду!
Неумолимое время начало отсчитывать последние мгновения перед тем, как в бессмертие шагнет глава народного государства, воздвигнутого им и его соратниками на земле, где южное солнце щедро изливает тепло на густую зелень карпатских гор и широкую синь дунайских вод. И стоящий справа от него родной, верный и любимый человек, разделивший с ним судьбу до самого конца... Его Елена...
И вырвалось из уст поверженного и оболганного, но несдавшегося и несломленного Николае Чаушеску — прямо в лицо изменникам родины:
— Да здравствует свободная социалистическая Румыния! Долой предателей!
И — величественные и грозные слова гимна угнетенных и обездоленных всех стран.
Как напоминание о том, что когда-то уже было.
И как пророчество о том, что грядет снова.
Пусть даже и очень нескоро.
Но грядет неизбежно.
Sculaţi, voi oropsiţi ai vieţii
Voi, osândiţi la foame, sus!
Să fiarbă-n inimi răzvrătirea,
Să-nceapă al lumii vechi apus!
Москва, 22 августа 1991 года
Волин и Беляков наблюдали за толпой, которая бесновалась под окнами.
— Такое ощущение, что они сейчас ломанутся прямо к нам, — сказал Беляков.
— Нет, Андрюша, не беспокойся. Толпа полностью под контролем. Там чуть ли не каждый третий — наш...
Сегодня, как сообщается, был «найден» мертвым один из членов ГКЧП — последний министр внутренних дел СССР Борис Пуго. И рядом с ним жена — также, как и он, с тяжелым, очевидно, смертельным ранением. Во всяком случае, об этом доложила группа захвата — председатель КГБ РСФСР Виктор Иваненко, первый замминистра внутренних дел РСФСР Виктор Ерин, замгенпрокурора РСФСР Евгений Лисов и экс-зампред российского Совмина Григорий Явлинский.
Волин, когда ознакомился с их докладом, удовлетворенно проговорил вполголоса:
— Так. Один есть... — и, еще тише, сверяясь с каким-то списком из своего сейфа, — Кручина... Ахромеев...
Толпа продолжала неистовствовать. Облепила памятник Дзержинскому, кто-то на нем уже малевал что-то оскорбительное...
— Он здесь уже не нужен никому, — сказал Волин, показывая пальцем за окно. — Маски сброшены. Социализм ушел навсегда, и навсегда должен уйти его первый страж. Хотя простые здешние сотрудники его чтут и будут чтить, похоже, еще долго. Не будем пока запрещать им держать его портреты. А вообще, для всей страны, для всего мира — устанавливаются, конечно, новые правила игры, приходят новые ценности и символы.
— Но ведь для нас в конечном итоге ничего не изменилось?
— Да, для нас совершенно ничего не изменилось. Мы какими были все эти годы, такими и остались. Но теперь мы — те, кто задался целью восстановить естественный общественный строй, — у власти уже открыто. И мы будем в дальнейшем утверждать нашу власть жестко и беспощадно, — в голосе генерала армии послышался металл.
— Да, Владислав Степанович. Будем утверждать.
— Мы победили, Андрюша, — снова мягко сказал Волин. — Мы победили. Даже не верится. Всё прошло как по маслу. Они, ну, в смысле, идейные совки-коммуняки, практически все эти годы даже не сопротивлялись. Ну, пытались как-то тыкаться, как слепые котята, не понимая, что вообще вокруг происходит и кто виноват в том, что их мир рушится. Даже жалко их в какой-то степени... Вообще, Андрюша, иногда мне кажется, что я сплю и вижу какой-то чудесный сон. Но нет, это — явь. Мы эту явь отвоевали. Мы завоевали этот мир ради благоденствия уже вашего поколения. Мы передаем его вам. Отныне вы будете владетелями по праву. И ты, и мой, так сказать, крестник четырехлетний. Владик... Спасибо еще раз, что так назвал.
— Спасибо вам, Владислав Степанович! Спасибо за всё!
— Мы делаем общее дело. Ты заслужил всё это. Ты заслужил этот мир. Помнишь ведь, как тебя вытаскивали с того света в нашем минском госпитале? Октябрь восьмидесятого?
— Да. Помню... Боевое крещение.
— Ты прошел его с честью, Андрюша. Своей кровью и болью ты заплатил за собственность на эту страну, за наслаждение властью над ней и над живущими тут людьми. И за то, чтобы потом передать эти права по наследству Владику.
Они помолчали, допивая чай.
Наконец, на площадь приехал кран. Звуки, издаваемые толпой, стали заметно громче.
Волин и Беляков встали со своих мест и подошли к окну, чтобы своими глазами увидеть историческое зрелище.
Скульптуру «железного Феликса» опутали тросами, сняли с постамента, приподняли, после чего под всеобщее улюлюканье погрузили и увезли.
— Ну, вот и всё. Ушла эпоха. Ушла навсегда, — сказал Волин. — Слава Экселенцу, Высшему Отцу! Мы выполнили Его Завет! Выполнили!
— Слава Экселенцу! — незамедлительно откликнулся Беляков.
— В конце этого года над Кремлем опустится навсегда красный флаг. А через пару лет мы додавим красные ошметки, — произнес генерал. — Дабы коммунизм уже никогда больше не возродился ни здесь, ни где-либо еще.
Москва, 4 октября 1993 года
Ну, вот и всё. Так и было запланировано с самого начала. Заведомо обреченный на победу план «сброса» рудиментов советской демократии, которые даже в чисто формальном виде столь сильно мешали хищникам всех мастей, успешно реализован. Представляющее собой ключевую часть этого плана контролируемое «восстание», призванное собрать в одном месте и разгромить всех, кто готов с оружием в руках бороться за интересы простого народа, — столь же предсказуемо подавлено.
Несмотря на то, что в подвалах Дома Советов хранились огромные арсеналы оружия, его так и не выдали людям, пришедшим на защиту законной власти. Руководители медлили, вели какие-то закулисные переговоры, уклонялись от действий по привлечению на свою сторону силовых подразделений. Потом направили толпу, которую сами же отказались вооружить, на бессмысленные штурмы мэрии и телецентра. А как раз там, в Останкино, верные режиму каратели и устроили кровавую резню безоружных протестующих.
А наутро, под рукоплескания «мировой общественности», начался показательный расстрел здания парламента из танков — силами хорошо мотивированных деньгами сводных экипажей элитных дивизий.
Показательно, что «путчистами» демагогически объявили тех, кто протестовал против незаконной отмены действующей конституции — только потому, что она мешала новому классу собственников, присвоивших общенародное достояние. А президент, подписавший нелегитимный указ, соответственно, объявлялся заведомо «законной властью».
По замыслу новых хозяев России, впереди ее ждал новый основной закон, по которому абсолютная, ничем не ограниченная власть должна принадлежать одному-единственному лицу — Борису Ельцину. И всем его последующим преемникам.
По стадиону близ Белого дома, где ельцинские каратели собирали пленных и раненых защитников расстрелянной конституции, по-хозяйски прогуливались трое — генерал армии Владислав Волин, полковник Андрей Беляков и их американский партнер Уильям Бутчер, который привез в Москву экспертов по спецоперациям в помощь российским коллегам и для обретения собственного полевого опыта.
Победа пьянила сама по себе. А здесь еще отчетливо чувствовался запах крови, будивший самые древние инстинкты. Победы, победы. Одни сплошные победы. Зеленая улица. Господа неудержимо наступают, не встречая никакого серьезного сопротивления. А быдло, хлопы постоянно оттесняются назад — туда, где они и прозябали до Октября 1917-го. У низов уже больше никогда не будет власти. Общее имущество и сбережения у них забрали новые хозяева, а сами они отныне и во веки веков на этих новых хозяев обязаны вкалывать за корку хлеба.
