***
Очнувшись, да как-то резко, голова побаливала, но я был в полном сознании. Мысленно пробежавшись по телу, понял, что попал в раненое или травмированное тело. Голова, правое плечо и нога. В отдалении, серьёзно так постреливали, работал пулемёт, опытным ухом определяя, что это были винтовки «Мосина», карабины «Маузер» и редко работал «Максим». Значит, снова та же война с немцами.
Додумать я не успел. Тут меня резко перевернули с живота на спину, да ещё ногой подтолкнули. Аж голова закружилась. Два немца, в обычной форме и амуниции Вермахта. Недалеко, пачкая небо чёрным дымом, догорал немецкий панцер. Аккуратно шевелясь, я сел, осматриваясь. А оказался я на разбитой гаубичной позиции, где в укрытиях стояли гаубицы, три «М-10», на прямой наводке. На дороге перед позицией с десяток немецких танков, разбитых в хлам. Всё завалено телами защитников. Видимо я попал в одного из них. Хм, синие бриджи на мне, значит, командир, на рукаве френча не вижу звезды. Не политработник. Пока же меня обыскали, ремень сняли с кобурой, документы забрали, заставив встать. С трудом смог, в ноге пулевое или осколок, но кость не задета, и материя галифе остановила кровь, и вот шатаясь, двинул куда показывали немцы. Знание их языка я не демонстрировал. В плен взяли, не совсем та новость что порадует, но пока сделать всё равно ничего не могу. Один отвёл к группе пленных, с полсотни сидели под охраной пятерых солдат и пулемётчика. Много раненых было. Там я сел, и стал осматривать раны. На ногу платок, нашёл в кармане, наложил повязку. Плечо травмировано, думаю синяк будет, не ранен. А вот на голове скользящая пулевая рана. Над правым ухом. Мне один боец помогал, френч снял, плечо аж в чёрном синяке. Тот и описывал что видел. Помог голову перевязать, порвал исподнюю рубаху для этого. Мою порвал. Дальше снова френч надел и стал ожидать, потирая плечо. Кстати, судя по френчу, я попал в старшего лейтенанта-артиллериста, да ещё с орденом «Красной Звезды». Снял его и незаметно убрал в сапог. Однако и сам расспрашивал где я и что происходит, говоря, что ничего не помню. Это Седьмая танковая дивизия, бои на дороге Вылковыск-Слоним шли, сегодня двадцать седьмое июня. И попал я в командира гаубичной батареи, Седьмого гаубичного полка, старшего лейтенанта Петрова. Боец из его батареи, механик-водитель тягача, Горохов, всё что знал и описывал. Заслон тут был, им Петров и командовал.
До конца пообщаться мы не успели, хотя боец на удивление много знал о своём командире. Вдруг усилилась стрельба, и у немцев, у двух повозок, куда те сносили оружие с позиции, встал разрыв. Да серьёзный, думаю пушка в семьдесят шесть миллиметров, не «сорокапятка» точно. Немцы забегали, залегли, а к нам приближался с тыла позиции, рёв танковых движков. Пленные расползались, чтобы под раздачу не попасть. Вскоре стреляя из пулемётов, совсем редко из пушек, появилось два «Т-26», и одна «тридцатьчетвёрка». Старая, начала войны. Я уже подполз к убитому солдату, и взяв его карабин, вёл огонь по немцам, подстрелив троих. Главное фельдфебеля, которому, как я видел, передали мои документы. Некоторые бойцы повторяли за мной, находили оружие и тоже стреляли по противнику. Впрочем, те тоже отвечали. А ремень с кобурой закинули во вторую повозку, заберу. Хорошо лошадь раненая билась на земле, не убежала. Два лёгких танка пошли дальше, постреливая, а около взвода стрелков брали в плен немцев. С десяток подняли руки. Я же, шатаясь, используя карабин как трость, дошёл до тела фельдфебеля. В вещевой сумке покопался, и забрал своё командирское удостоверение и партбилет. Кстати, в нём был письменный приказ на счёт заслона. Держаться до ночи. Потом взорвать орудия и уходить. Чем взрывать? Снарядов нет, ещё к обеду закончились. Из «тридцатьчетвёрки» выбрался танкист, подбежал ко мне, спрашивая:
- Петров, ты как?
В вороте комбеза я рассмотрел шпалы капитан, и не жарко ему в боевом отсеке машины? Впрочем, не стал мудрить, я прямо спросил:
- А вы кто?
- Не узнаешь меня?
- Товарищ старший лейтенант память потерял, я рассказывал даже как его зовут, - пояснил, тут же подскочивший Горохов.
Где только прятался? Только что рядом не было. Капитан же растерялся, сбив шлемофон на затылок, несколько секунд меня рассматривал, и потом мотнув головой сказал:
- Грузите раненых на танки, остальные пешим порядком за нами, мы отходим на новую позицию.
Тот стал командовать, я успел передать ему сумку с документами, прибежал командир стрелкового взвода, что пехотной поддержкой сопровождал танки. Я же, прихватив ранец фельдфебеля, фляжку его, успел из повозки забрать ремень с «ТТ», номер совпадал с тем, что в удостоверении было вписано, опоясался, кобуру над правой ягодицей и с Гороховым на позиции. Тот показал командный пункт, я там нашёл вещмешок с вещами Петрова. Его Антоном звали. Подобрал планшетку, ремешок через голову перекинул, полевой бинокль в чехле, его на грудь. Горохов нашёл фуражку, аккуратно надел и допрыгал до танков, те два лёгких возвращались, но мне место нашлось на «тридцатьчетвёрке». Вдали кого-то штурмовали шесть «Лаптёжников», там густые дымы подымались, а мы двинули в тыл, к своей дивизии. Кстати, просил капитана повредить орудия, и тот три снаряда потратил, бронебойными болванками по казённикам. Ещё и ворчал, что итак снарядов нет, одни бронебойные остались. Ну а там в движении, хотел поразмыслить, да не успел. Как-то быстро проехали передовую, а там и до медсанбата подкинули, всех раненых сюда. Там обработка, из ноги на живую осколок извлекли, почистили рану и забинтовали, шить не стали по моей просьбе. Рану на голове вот зашили, четыре шва, плечо осмотрели, мазью смазали и всё. Вердикт ясен, с амнезией и боевыми ранами, в госпиталь. Так что нас погрузили на повозки санитарного обоза, с десяток, реквизированных у населения, зачастую с хозяевами, и вот повезли в сторону Минска. Уже известно, что у нас по тылам шныряют моторизованные группы противника, скорее всего мы отрезаны, но всё равно послали, вдруг пропустят? Какие наивными были в это время. И вот сидя в телеге, так места меньше занимаю, и за воздухом наблюдение веду, ноги свесил, вещи рядом, я и размышлял, о том, как сюда попал.
Это произошло сознательно. Да я сам подставился под пулю, не покончил жизнь самоубийством, мне это претит, поэтому и подставился при бое с украинскими националистами в лесах у Львова. Это было летом сорок пятого, после окончания войны, и полтора года после того, как мелкий осколок от мины, попавший в спину, парализовал меня ниже спины. Да не хотел я жить калекой, вот и повёл бой с бандой, дальше дело случая. И повезло, меня убили. Вообще уйти на вольные хлеба, это было лучшее решение что я принял. Два года я бил финнов и румын, ох как это было здорово. Зимой по финнам работал, их стихия, летом по румынам. Просто смаковал это дело. Со Сталиным я не встречался, к весне сорок второго написал всё что помнил, вышел на радиста корпуса ПВО, передал координаты тайника. В Москве, в центре города он. Следил, приехали и изъяли. Написал и про бункер у Минска и про истребители внутри. Мало ли пригодятся? Ну и воевал. А тут финнов бил, один миномётный расчёт начал сыпать, да просто во все стороны, не понимая где противник. А я обычно пускал големов, сам занимал укрытие получше. Не помогло, получил осколок. Големов отлично за два года прокачал, пять штук уже шесть часов свободно использую. Впрочем, я и дальше продолжил бить, только вернул Эльзу в Хельсинки, заплатив, лекарского амулета нет, лечиться нечем. Чего их держать? Майю в Испанию, там устроилась. И так до сорок пятого, просто решил закончить до конца это дело. Финны запросили мира осенью сорок третьего, Румыны чуть дольше продержались, зимой, к Новому Году запросили мир. Наши им, только полная капитуляция, и те подписали. Я поработал, надавил так. Дальше работал по тылам немцев, по карателям, националистов прореживал, войска СС. Наши войну закончили в декабре сорок четвёртого. Да проредил големами порядка полутора миллиона солдат противника, не удивительно что быстрее шли.
