— Нет, подавитесь вы своим колхозом. Шоб я туда пошел, там скотина дохнет, зерно на полях гниет, вот, в прошлом годе как обмолотили, так пудов триста на поле и сгнило. Не пойду!
— Нет, так нет, Карпо, тогда я тебе, как цыганка нагадаю: светит тебе, мил человек дорога дальня, вот только не казенный дом, а свой собственный, но жить вы будете в Казахстане. И работать там предстоит, не в колхозе, чего уж там, кем придется, тем и будете работать. Да не дёргайся ты так, есть постановление партии о создании защитных лесополос в степи, вот этим и займешься. А там видно будет.
А в сельсовете разговор был совсем другой, да и разговаривали там тоже другие люди. Опять-таки — двое дознавателей, но эти оба были точно товарищи из ОГПУ, причем один из них достаточно серьезный товарищ. Невысокий, грузный, в нём чувствовалась власть, он мешками не занимался. Он разговаривал с председателем колхоза, щуплым, невзрачным мужчиной под пятьдесят лет, с жиденькой бородкой и суетливо бегающими глазками.
— Гражданин Килимнык, так как получилось, что было потеряно триста пятьдесят шесть пудов зерна?
— Так получилось… обмолотили, а тут непогода… вот, уже не было смысла убирать…
— Значит, погода виновата?
— Она, проклятая…
— А вот у меня есть данные, что до непогоды почти месяц был, весь этот месяц зерно пролежало на поле, и никто в ус не подул, чтобы его убрать и отвезти на приемный пункт?
— У нас с транспортом проблема, товарищ уполномо…
— Я тебе не товарищ, извольте-ка обращаться гражданин начальник. Понятно?
— Понятно… — и злобно так зыркнул.
— Значит, транспорта не было, лошадей в колхозе тоже не было, в МТС заявку подавали на транспорт?
— Мы обращались…
— Когда, к кому, заявку писали? Где она?
— Так эта… обращались. Да, вот… И в район я писал.
— Что писал?
— Просил уменьшить план по хлебозаготовке.
— Ладно, тогда вопрос — почему отчитались о том, что засеяли сто процентов площадей, хорошо так отчитались. По факту у вас засеяно двадцать четыре процента.
— Так вот поэтому и писали, что надо уменьшить план по заготовке… а нам встречный план, на тридцать процентов больше чем в прошлом году. Об этом и писали.
— Нет, не уходите от вопроса, гражданин Килимнык. Сколько вы засеяли в процентах? Сто или двадцать четыре?
— Зерна не хватило, лошади в колхозной конюшне пали за зиму, кормов не хватило. Сколько смогли, столько и засеяли.
— Сколько смогли, а отчитались за сколько надо?
— Так район требует… вот и отчитались…
— Кто конкретно требовал?
— Галущенко требовал, еще этот… Развозов. Точно, он тоже требовал.
— Они требовали чтобы отчитались, или чтобы засеяли?
— Чтобы засеяли. Торопили, район план не выполняет, мы тебя сгноим, если не выполнишь. Я и отчитался.
— Хорошо. Понял. А теперь такой вопрос: почему Марчак Степан Трофимович получил по трудодням восемьдесят четыре пуда зерна, хотя имел тридцать шесть трудодней, а вот другие колхозники получили по шестнадцать пудов, хотя имели сто сорок трудодней и больше?
— Так это… На них не хватило, пришёл встречный план, мы отгрузили в район дополнительное количество зерна, вот на остальных и получилось всего ничего.
— Так, себя не забыли? Девяносто три пуда зерна, голова сильрады — шестьдесят семь пудов, вот эти «колхозники» по семьдесят два пуда. Список из шести фамилий ничего не говорит?
— Так я же объясняю…
— Хорошо, а вот гражданин Павличко Михаил Иванович, он получил шестьдесят три пуда зерна, вот только он вообще в колхозе не состоит? Это как объяснить?
— Ну это… оказывали помощь в связи с тяжелым материальным положением, Михал Иваныч человек уважаемый, вот общество и решило общим собранием…
— А где протокол этого собрания? Мы его не обнаружили?
— Не может такого быть! Точно есть! Я уверен!
— Значит, поищите документы, замечательно. Вы заодно поищите документы о том, куда пропали триста семьдесят пудов зерна, которые вы отправили в район по встречным планам на заготконтору. Вот только никакого встречного плана не было. И по документам в заготконторе это зерно туда не пришло. Как сможете объяснить?
— Это в конторе что-то мутят, не иначе.
— Кто конкретно мутит? Заведующий заготконторы товарищ Портнов утверждает, что ваш долг по заготовкам, несмотря на то, что вам были сокращены нормы сдачи, составляет четыреста шестьдесят шесть пудов. Где они?
— Так я же объяснял, что у нас не было зерна даже чтобы засеяться!
— Хорошо, а как вы можете объяснить, что вместе с этим Михал Ванычем состояли в банде Махно? Что, пригорюнились, Иван Иванович Сорока, или думали, что не найдем, что забудется? Нет, Ваня, ни тебе. Ни Поплавскому, который тут у тебя Павличком прячется от карающей руки пролетариата не уйти. И всё вы, гниды. Расскажете. Как и зачем вы тут колхоз разваливаете, зачем народ голом морите! И почему у вас в колхозе дети в школе горячие завтраки не получают. Опять скажешь, не получали постановления из района? И куда дели сто пудов зерна, которые выделили вам в качестве помощи голодающим. Это мы тоже выясним!
— Ничего я вам, сукам большевистским не скажу!
— Ох, Иван Иванович, очень глубоко заблуждаешься! И не такие как ты пели у нас, поверь! Так что ты сейчас хорошо подумаешь. А потом петь начнешь, очень красиво петь. Даю тебе на раздумья пять минут, больше извини, не получишь. А петь ты захочешь, потому как от твоей песни будет зависеть — пойдешь ли ты на нары за бесхозяйственность или попадешь под расстрельную статью за саботаж советской власти. И выручать тебя никто не будет. Неужели ты думаешь, что о твоих гешефтах с заготконторой никто ничего не знает? Наивный чукотский мальчик…
* * *
Киев. Особняк Закса.
25 мая 1932 года
Довольно большой особняк в центре Киева бурлил. Когда-то он принадлежал разным богатым людям, после революции сюда вселилось ВЧК, позже тут жил командующий киевским особым военным округом Якир, сейчас тут разместилась Особая комиссия. Я приехал сюда, чтобы взять интервью с человеком, с которым мне совершенно не хотелось встречаться. Если честно, я его боялся. Нет, понимаю, что написанное про него — неправда, ни те, кто безумно восхвалял, ни те, кто обвинял во всех грехах — они лгали. Но подсознательно, встречи с Лаврентием Павловичем я боялся намного больше, нежели с самим товарищем Сталиным. И что с того, что Берия сейчас один из руководителей Грузии, он не так давно ушел из органов на хозяйственную работу и за очень короткий срок смог сделать в своей маленькой республики очень много, реально улучшая жизнь трудящихся. Всё это меркнет по сравнению с тем, что он будет делать в будущем. Блин! Накручиваю себя, как истеричка-интеллигент времен перестройки. Хватит Миша, хватит, возьми себя в руки! Кабинет руководителя Особой комиссии на втором этаже. Замечаю, что в его аппарате много кавказцев, ну да, Берия привез с собой людей, которым может доверять, и у которых нет местечковых связей, всё ради объективности. Вхожу в кабинет. За столом сидит невысокий худощавый мужчина с большой лысиной, если бы не лысина и пенснени за что бы не узнал! Он еще очень молод и совершенно не похож на те портреты, фотографии, что привычны мне по литературе и кино.
— Здравствуйте, Лаврентий Павлович! Михаил Кольцов, корреспондент газеты «Правда».
— Здравствуй, Михаил Ефимович! Меня предупредили, что ты хочешь взять интервью. Давай, поговорим. Только прошу учесть, что времени у меня очень мало. Очень.
— Лаврентий Павлович, скажите, что вызвало приезд такой серьезной комиссии на Украину?
— Дело в том, товарищ Кольцов, что тут, на Украине, наши товарищи оторвались от жизни, оторвались от народных масс и стали жить какими-то своими, не понятными никому интересами. Отчитываются о победах, о сдачах хлеба государству, в то время, как народ голодает! И это не просто слова, это реалии!
— То есть, ситуация с голодом действительно очень острая?
