В регистратуре заявили, что Веселова Алексея выписали день назад — сразу после визита Караева в больницу. Совпадение? Тимур не верил в совпадения. По обоим адресам, и Веселова, и Шорохова выписавшийся пациент не появлялся. Но хуже было другое. Дело с огнестрелом Веселова никто не вёл. А должны были вести. Обязаны. О всех убитых или раненых с применением любого оружия больницы сообщали в военный сектор. Эта больница не сообщила. И теперь дело принимало совершенно иной оборот…
Лейтенант ждал. Его красивое лицо не выражало никаких признаков нетерпения. Хороший боец.
— Вызовите ко мне майора Бублика. — Караев всё-таки принял решение, загнав сомнения в дальний угол.
— Слушаюсь, товарищ полковник, — бодро козырнул Жданов и вышел.
Нельзя сказать, что дело по поимке Савельевской девчонки застопорилось или зашло в тупик, но оно затянулось, и Тимуру это не нравилось. Да, Верховный дал ему карт-бланш, сказав, что генерал Рябинин будет предупреждён, и что согласовывать свои действия с ним полковнику не потребуется, но в реальности обещание Верховного не имело и половины веса. Всё упиралось в формальности и бюрократические проволочки, и, если Рябинин и был предупреждён, то все остальные отделы, ведомства и подразделения, куда Тимуру приходилось обращаться для решения своих вопросов, предупреждены, конечно же, не были, и каждый раз повторялось одно и тоже нехитрое действие: сначала звонок Рябинину и только после этого всё остальное.
До Тимура дошло не сразу — два дня он с упорством осла ломился в закрытые двери, которые хоть и отворялись, но не сразу, и ниточки управления этими дверями были отнюдь не в его руках. Но и это было бы полбеды, если бы вчерашний вечер не принёс полковнику Караеву ещё одно неприятное открытие.
После восьми полковник заходил с ежедневным докладом к Верховному. Сергей Анатольевич был на редкость щепетилен в вопросах соблюдения установленного порядка, и, независимо от того, чем он был в этот момент занят, положенные десять-пятнадцать минут на выслушивание вечерней сводки всегда выделял.
Вчера, когда Тимур явился к Верховному, тот был не один.
Едва перешагнув порог бывшей Савельевской квартиры, полковник Караев услышал женские голоса, смех, вплетающийся тонкими нитями в короткие мужские реплики, сочащиеся знакомым самодовольством и спесью. Один из охранников, отправившийся доложить о его приходе Ставицкому, быстро вернулся и отрапортовал, что господин Верховный ждёт его в голубой гостиной. Это слегка удивило, на его памяти у Верховного в первый раз были гости, но Тимур никогда не страдал рефлексией — попав ещё мальчишкой в военный сектор, он твёрдо усвоил одно: приказы вышестоящих не обсуждаются, — поэтому он быстро последовал по коридору, зашёл в гостиную и замер, дожидаясь дальнейших указаний.
При его появлении разговор на короткий миг оборвался, едва заметно споткнулся, но тут же, словно опомнившись, снова полился шумным, весёлым ручейком.
— Ну же, Юра, что ты замолчал? А дальше?
— Дальше? Дальше, милая Анжелика Юрьевна, всё было банально и просто…
Рябинин хохотнул, залпом осушил бокал и откинулся на спинку дивана, с силой вдавив её своим жирным телом. Караев отметил про себя, что генерал был изрядно пьян. Впрочем, пьян он теперь был всегда, правда днём перед подчинёнными старался держаться. Это Рябинину давалось нелегко — отдавая приказы, он всё чаще сбивался и путался, злился и в приступе злобы орал, багровея лысиной. Это особо никого не пугало, разве уж совсем зелёных курсантов, те ещё как-то тушевались и робели. Остальные же посмеивались, и насмешки день ото дня становились всё смелее и откровеннее. Тимуру, несмотря на всё то презрение, которое он испытывал к рыхлому и слабому Рябинину, такое положение дел не нравилось: отсутствие дисциплины и разболтанность он на дух не переносил, хотелось закрутить гайки, прекратить пересуды и пошлые, грязные анекдоты и сплетни, которые уже поползли по военному сектору прилипчивой, быстро растущей плесенью. Такое нарушение субординации полковник Караев переживал остро, как будто оно касалось его лично. Зато самого генерала это ничуть не трогало. А в данный момент он выглядел и вообще вполне довольным собой и жизнью, растёкся потной тушей по мягкой обивке дивана и с упоением накачивался алкоголем.
Женщина, к которой он обращался — она сидела в кресле напротив, крутя тонкими пальцами ножку высокого хрустального фужера, — повернула красивое ухоженное лицо к другой дамочке, небрежно примостившейся рядом, на подлокотнике, и пропела:
— Наташа, твой Юра всегда так меня смешит.
В ровном и мелодичном голосе не было никакого веселья, но её подруга (вряд ли у кого возникли бы сомнения, что дамочки были подругами) рассмеялась в ответ, как будто услышала что-то жизнерадостное и остроумное.
Полковник Караев знал всех здесь присутствующих. Та, к которой обращался Рябинин, была Бельская Анжелика Юрьевна, министр юстиции, а баба, сидящая рядом, — Юрина жена. Обеих Тимур относил к разряду опасных сук, и, будь его воля, таких баб следовало бы давить и сгибать, пока не согнутся или не сломаются.
Соседнее кресло, придвинутое к камину, занимал сам Верховный, а за спинкой кресла, слегка опираясь на неё, стояла тоненькая девушка в чёрном коктейльном платье — дочка Рябининых и невеста Ставицкого. Девочка мило и заученно улыбалась, а её глазки, одновременно и глупенькие, и хитрые, то и дело перебегали на мальчишку, которого вместе с единственным здесь стулом задвинули в самый дальний угол. Мальчишку Караев тоже знал, тот постоянно мелькал при Марковой. Вялый и малоинициативный пацан, типичная жертва, в которую уже судя по всему, если не вонзила, то собралась вонзить коготки маленькая и невинная невеста Верховного.
Ставицкий задумчиво смотрел на всполохи искусственного огня за каминной решёткой и, казалось, не обращал никакого внимания на светский разговор в своей гостиной, но при появлении Караева вскинул голову, сверкнул стёклами очков и негромко произнёс:
— Полковник? Есть новости?
Его голос, мягкий и вкрадчивый, заставил всех присутствующих встрепенуться. Генерал Рябинин попытался то ли встать, то сесть ровнее — кажется только сейчас до него дошло, что перед ним стоит его подчинённый, — но так и не смог. Последний выпитый залпом бокал подкосил его окончательно. Его жена, напротив, ещё больше выровняла спину, как будто стремилась своей прямотой компенсировать нестояние мужа. А вот Анжелика Бельская после слов Ставицкого повернула свою хорошенькую головку, бегло ощупала полковника взглядом, задумчиво теребя правой рукой серёжку — несколько крупных белых жемчужин на длинной серебряной нити.
Караев коротко доложил, что явился для вечернего доклада, не желая вдаваться в подробности перед всеми. Ставицкий его понял, поднялся со своего места, вежливо извинился перед дамами и сделал знак полковнику последовать за ним в кабинет.
Что-то во всём этом было неправильным, и уже в кабинете, докладывая о всех своих передвижениях и догадках, до Тимура дошло что. Он невольно стал свидетелем эдакого камерного междусобойчика, где все были своими — и красавица Бельская, и надменная сука Рябинина, и её юная дочурка, и пьяный и опустивший Юра, и даже этот бледный пацан — и только он, полковник Караев, сюда никак не вписывался. И то, что Ставицкий утром пообещал ему генеральские погоны после поимки дочери Савельева, не значило ровным счётом ничего. Да, к его мнению Верховный прислушивается, да, он ему доверяет, ценит, как профессионала, но этого недостаточно. Чтобы стать своим — недостаточно.
Всё это Тимуру не нравилось. И пока единственным выходом виделось физическое устранение Рябинина, хотя, может быть… может быть, это и не потребуется. Он опять вспомнил вчерашний вечер в голубой гостиной: мягкий, приглушённый свет, всполохи ненастоящего пламени, играющие бликами на толстых стёклах очков Верховного, умный взгляд холодных синих глаз красивой и равнодушной женщины, парень на стуле в углу, растёкшийся по дивану пьяный Рябинин. Такое ощущение, что все действующие лица и статисты в сборе — можно начинать.
