— Они ведь могли тебя взять.
— Думал, они покинули Москву после того провала?
— Ну а как же? Это ведь риск какой. А за вновь прибывающими я пригляд утвердил.
— Они бы вряд ли в прошлый раз столь малыми силами вышли меня брать, если бы у них их было вдвое больше. Не так ли?
— Так. — мрачно кивнул Ромодановский. — Проглядел.
— А это можно было не проглядеть? Ладно. Чьи это подворья?
— Купцов. Но их самих уже полгода никто не видел. Сказывали, что по торговым делам отлучились. Обычное дело.
— Обычное. — согласился царевич. — Полагаешь, что в будущем не повторится?
— Кто знает? — пожал плечами князь-кесарь.
— Надо будет общине их купеческой предъявить, что де, снюхались с врагами Отечества. И пустили к себе воров лихих, пытавшихся царевича добыть. И виры с них за то потребовать. Ведь знали шельмецы. Или мыслишь — не ведали?
— Отчего же не ведали? Ведали. Может и не все, но о том, что на трех подворьях отряды собрали, без каравана, точно ведали. Но такое бывает. Например, ежели хранят что ценное. Товар какой. Или готовятся сей товар встречать, али сопровождать.
— Значит не уследить?
— Не уследить. Да и предъявлять купеческой общине не за что.
— Предъявить и можно, и нужно. Вот спрашивать не обязательно. Попугать и довольно для начала. Пущай наперед тебе докладывают о всяких таких сборищах. Чтобы дурного дело не учинилось. А ты, ежели заприметишь странность, уже и сам проверишь.
— Если только. Но чую — загоняют, пытаясь своих недругов со свету сжить. Да и меня с ума свести.
Царевич на это ничего не ответил.
Захват подворий, на которых укрывались злоумышленники, в целом ставил крест на этой истории. Быстро найти новых подельников — задача весьма сложная. А теперь, допросив выживших, Ромодановский почти наверняка выйдет на подельников. И им придется уже сегодня бежать из города. Возможно даже, что уже, взяв руки в ноги, они дали ходу. Наверняка же им доложили о том, чем дело кончилось.
— Думаешь Милославские? — спросил после долгой паузы Алексей.
— Не знаю. На них не похоже. С ляхами они дружны. То верно. Но похищать тебя… Зачем?
— Это имеет смысл в трех случаях. Первое — получение выкупа. Однако подобное можно смелось исключать. За такие проказы потом все одно найдут и накажут. Второе — вынудить моего отца к каким-то поступкам. Я ведь, все-таки единственный наследник. Это вполне себе дело. Ведь у поляков сейчас выборы. Государь наш Петр Алексеевич продвигает Августа саксонского. А ему далеко не все рады. Вот и, прихватив меня, можно было бы убедить папу отказаться от сего.
— А третье?
— Если задуман переворот и злоумышленникам нужно взять меня в заложники. Чтобы потом как-то свой успех оформить. Например, как регентство. Оттого я про Милославских и спросил.
— Они, конечно, воду мутят, но на такое вряд ли пойдут.
— Думаешь?
— А если и пойдут, то иначе. У них здесь много своих людей и подворий. Все эти игры с купцами им устраивать нет никакого смысла. Только возня лишняя.
— Ладно. Допустим. А с кем эти купцы сбежавшие дела вели? Есть у них что-то общее?
— Ты думаешь они тут не сами по себе?
— Даже если и сами по себе, то надо понять — кто их купил. И установить особый контроль над людьми, союзных нашему недругу. Или тебе нужно третье повторение попытки похищения? Рано или поздно у них может и получится…
Часть 3:
Первый экзамен
— Если пощечины не работают — давайте взятку, или сажайте на перо. Но не забудьте взять чек, у нас тут не мафия…
к/ф «Рок-н-рольщик»
Глава 1
1698 год, март, 25. Москва
Алексей нервно выхаживал по помещению.
Думал.
Совершенно погруженный в мрачные мысли.
Сегодня в Москву пришли выборные от четырех стрелецких полков, стоящих в Великих Луках. С челобитными в Стрелецкий приказ, дабы им выплатили задержанное жалование и выдали кормление.
На первый взгляд — ничего такого.
В реалиях XVII века обычная история. Правительства редко выполняли свои финансовые обязательства в срок. Даже перед своими войсками. И те, в ответ, нередко бунтовали. Так что прибытие с челобитной выглядело крайне позитивным развитием событий. Алексея же это объяснение ничуть не грело. Скорее, напротив — пугало.
— Началось, судя по всему. — произнес он во время разговора с Ромодановским. — Теперь это точно Милославские.
— Думаешь? — со снисходительной улыбкой спроси Федор Юрьевич. — Сейчас стрельцам выдадут все запрошенное и они отправят восвояси с миром.
— Было бы славно. Но мне кажется добром это не кончится.
— Отчего же?
— Помнишь я тебе сказывал, что стрельцов на бунт так просто не поднять? Им жизнь в принципе нравится их. И лишний раз воду мутить им не с руки.
— Ты мне много раз о том сказывал. Все уши прожужжал. Мы про это так много говорили, будто сами задумали что неладное.
— Они пришли, потому что их лишили денежного довольствия и кормления. Тебя это не смущает?
— Бывают перебои. Редкий год без них обходится. А они все люди опытные и пустого творить не станут. Ничего ведь непоправимого не произошло.
— На первый взгляд — да. Но отца моего, Государя Петра Алексеевича в России уже почитай год как нет. Отчего люди расслабились. Вон — ропщут, дескать, долгая служба у стрельцов. Что домой, к семьям не пускают их. Ой как неспроста это. Да и все прочие подготовительные дела Милославские вели не просто так. Они ведь столько старались. Думаешь, просто так откажутся?
— И какая связь между ними и этими недовольными стрельцами?
— Я, как ты мне позволил по приказам ходить, стал особо следить за Стрелецким. Опасность ведь великая. Шестнадцать лет назад они вон что учинили…
— А мне о том не сказывал?
— А о чем там сказывать? Сам приказ отпускал на содержание полков все как полагается. Во всяком случае по бумагам. А стрельцы оказались в столь тяжелом положении. Это как понимать? Неужто разворовали по пути? Или полковники? Или в бумагах муть писана обманная? Понимаешь, к чему я клоню?
— А к чему? Разворовали. Так-то не редкость. Но Милославские к этому какое дело имеют?
— А кому это выгодно? Берем воровство, вынуждающее стрельцов послать выборных. Добавляем к нему то, что папа уже год как не в державе своей. И это многим голову кружит. А потом предположим, что к стрельцам тем поиздержавшимся кто людишек послал, да смущает их умы речами. Что получится?
— Так не послал же никто.
— Так мы и не знаем о том. А вдруг? Ты, кстати, слышал новые слухи?
— Слышал, — нехотя согласился Федор Юрьевич.
— Немцы дескать сгубили царя нашего и подменыша ему поставят. А я — одержимый нечистой силой по колдовству немецкому. Чуешь чем это пахнет?
— Эти слухи редкие. Их мало кто пересказывает. Поддержки среди людей они не имеют.
— Но семена сомнения сеют. Разве нет?
— И что ты от меня хочешь? — устало вздохнув, поинтересовался князь-кесарь. — Чтобы я на основании твоих измышлений взял под арест кого из Милославских?
— Почему кого из? Всех.
— Ты ведь понимаешь, что это невозможно?
— Понимаю. Но ведь желать и делать все ж разные вещи.
— Какой им резон устраивать бунт? Софья — старая баба. Мужчин с правами на престол у них никого нет.
— Если поставить Софью царицей, то потом, после можно выдать какую из дочерей Иоанна Алексеевича за сына Августа саксонского или за самого Карла шведского. Как понимаешь — дело верное. Ежели они согласятся, то Россия попадет в личную унию. И, главное, это даст Милославским серьезную силу. Либо в лице шведской армии, либо польско-литовской.
— Эко ты завернул, — покачал головой Ромодановский. — Август на такое не пойдет. Если бы не отец твой, то не видать ему польского престола. А совсем уж неблагодарной скотиной он не является. Карл же молодой того хуже.
