Кир нёсся по коридору, что было мочи, споткнулся о развязавшийся шнурок, чудом удержался на ногах.
— Да стой ты, идиот! Куда? — загрохотал сзади Литвинов.
— Кирилл! Стой! — это уже отец, Кир узнал его голос, но всё это было сейчас неважно. Важным было докричаться до Савельева.
— Третий насос! Слышите? Третий!
Савельев его не слышал. Белый халат Павла Григорьевича скрылся в проёме, ведущем к лестничному маршу — насосы были на третьем ярусе паровой.
— Третий! — Кир добежал до лестницы, и ему в лицо дохнуло жаром. Он остановился, дыхание сбилось, обжигающий воздух тут же забрался в лёгкие. Спина Савельева маячила на самом верху. Кир схватился за металлический поручень — он был ощутимо горячим, и быстро стал карабкаться по ступеням, снова наступил на шнурок, чуть не растянулся и не слетел кубарем вниз. — Павел Григорьевич! Третий насос!
Наверху было совсем жарко. В гул работающих машин вплеталось что-то ещё — Кир не понимал что. Какая-то смесь тревоги и необычного шума. К тому же вокруг стоял плотный, вязкий туман, он ощупывал лицо и тело жаркими влажными ладонями, футболка под спецовкой взмокла и прилипла к спине. Пар — догадался Кир. Откуда-то из дальних уголков памяти всплыли рассказы, то ли отца, то ли его отцовских приятелей, о разных происшествиях, несчастных случаях — стало страшно, но именно этот бестолковый страх и двигал вперёд, не давал стоять на месте. Кир, аккуратно лавируя между оборудованием, поспешил к насосам, пытаясь одновременно разглядеть сквозь пар, где Савельев, но неожиданно, почти уткнулся тому в спину.
— Третий, Павел Григорьевич!
Савельев наконец обернулся, удивление на лице быстро сменилось привычной гримасой злости и раздражения.
— Ты? Твою ж мать, Шорохов! Ты куда припёрся? Пошёл вон отсюда! Немедленно!
— Третий насос! Третий бустерный насос! — Кирилл тяжело дышал. — Там утечка… мы вчера…
Савельев всё понял. Коротко выругался, метнулся в сторону насосов и тут же крепко приложился плечом о торчащую поперёк дороги трубу. Кир вспомнил, что вчера Данилыч тоже то и дело стукался об неё, а Савельев габаритами если и уступал его наставнику, то ненамного. Павел Григорьевич наклонился, попытался пробраться через препятствие, но Кир его опередил, юркнул вниз, ловко пролез через узкий проход и уже через полминуты был у насосов.
— Ну? Видишь там что? — Савельев продирался следом.
— Тут она! — Кир подскочил к трубопроводу. Тому, под которым он вчера и обнаружил пятно.
— Перекрой обратные клапаны! — заорал Савельев. — Два синих вентиля! Видишь?
— Вижу!
— Поворачивай давай! Против часовой!
Кир схватился за ближний вентиль, и тут в ладони словно впились миллионы раскалённых игл. Он громко вскрикнул, отдёрнул руки.
— Рукавицы ж, мать твою! — короткая матерная фраза отрезвила, и Кир тут же полез в карман, стараясь не обращать внимания на боль. Слава богу, рукавицы были на месте, он быстро натянул их, морщась и сжав зубы. Снова вцепился в вентиль и принялся крутить, вкладывая в эти движения все силы.
Где-то сзади матерился Савельев, в узкий проход он, видимо, не пролез и теперь пробирался в обход.
— Перекрыл?
— Один есть, — Кир шумно выдохнул.
— Второй давай! Да не спи на ходу! Быстро!
Кирилл переключился на второй вентиль, один круг, второй, ещё чуть-чуть. Он дожал до упора и выдохнул. За спиной уже возился Савельев, что-то проверял. Ящик с инструментами был открыт, и Павел Григорьевич ловко совершал какие-то операции.
— Иди сюда! — Савельев, не оглядываясь на него, словно шестым чутьём угадал, что Кир на него смотрит. — Не стой столбом. Инструмент подавай.
Следующие десять-пятнадцать минут, показавшиеся Кириллу вечностью, он был у Савельева на подхвате. Павел Григорьевич действовал быстро и чётко, на какое-то мгновенье Киру даже показалось, что перед ним Данилыч, уверенно и негромко отдающий команды — ключ, отвёртку, индикатор, сальник… Савельев уже не ругался, перед Киром был другой, совершено незнакомый ему доселе человек — сосредоточенный, собранный, напряжённый, как сжатая до упора пружина. Злость и раздражение исчезли, осталась только жёсткость, врезавшаяся глубокими морщинами в потемневшее лицо, в серых глазах — Никиных глазах — застыло холодное упрямство, светлые пряди волос, выглядывающие из-под каски, прилипли к мокрому, красному лбу. Он прикрикнул на Кира всего один раз, когда тот придвинулся ближе, сунул лицо к предохранительному клапану.
— Назад! — рявкнул Савельев, больно оттолкнув его в сторону. — Куда суёшься, недоумок? Не видишь, пар горячий стравить надо. Хочешь, всю рожу себе ошпарить?
— А вы?
— А мне не жениться, — буркнул Павел Григорьевич.
* * *
— Вышли! Оба! Живые!
Голоса доносились до Кира как сквозь вату. Ноги тряслись и руки не слушались — мозг, только сейчас осознав всю пережитую опасность, включил защиту и упрямо требовал от Кира присесть, забиться куда-нибудь в угол, подальше от всех, чтобы его не дёргали и ни о чём не спрашивали. Людей он видел, как в тумане: лица мешались, расплывались, превращаясь в неровные и радужные пятна, и сквозь эти пятна проступало то лицо Литвинова, неожиданно помолодевшее и ожившее, то лицо отца, почему-то закаменевшее, с упрямым ртом-складкой, то лицо Анны Константиновны, по-прежнему неживое и застывшее.
— Откуда?
Кирилл не сразу понял, что Савельев обращается к нему. Стальные и злые нотки, вернувшиеся в голос Павла Григорьевича, сбивали с толку. Кир стоял и тупо моргал глазами, пытаясь сообразить, что от него хотят.
— Откуда ты знал, что течь в третьем насосе?
— Я? — из ушей словно выдернули затычки, и голос Савельева, неожиданно громкий, оглушил, ударил в раскалывающиеся от боли виски. — Так там… вчера мы… пятно же под тем трубопроводом…
— Вчера? Ты, дебил тупоголовый, понимаешь, что наделал? — Савельев схватил Кира за плечи, сжал, случайно задев незажившую рану, встряхнул с силой. — Ты, мать твою, хоть иногда соображаешь? Ты вообще в курсе, что тут могло произойти?
От резкой боли, пронзившей плечо, у Кира потемнело в глазах. Лицо Павла Григорьевича было совсем близко. Кирилл видел капли пота, блестевшие на его изрезанном морщинами лбу, едва наметившуюся щетину на щеках и подбородке, стальной блеск глаз, холодный и острый, жёсткий рот, искривившийся в злой гримасе.
— До тебя, недоумка, хоть доходит, что мы чудом катастрофы избежали, — продолжал орать Савельев. — Чудом, мать твою! Ещё бы немного, и нас бы тут всех разнесло, это-то ты понимаешь?
— Паша, ты погоди ты! — сбоку послышался голос Литвинова. — Что ты орёшь. Дай ты хоть слово сказать парню …
— А ты, Боря, лучше не лезь. С тобой я ещё поговорю. Тоже мне, адвокат выискался. Всё, делайте, что хотите, но, чтобы я этого идиота здесь больше не видел! Заприте его куда-нибудь. От греха подальше. Пока из-за него Башня не рухнула — этот сможет, даже не сомневаюсь. Ходячая катастрофа. Где бы ни появился — сразу всё через задницу! Он же знал про утечку! Знал и ничего никому не сказал!
— Стойте! — худенькая женская фигурка в белом халате ввинтилась между ним и Савельевым. — Да погодите вы! Павел… Григорьевич, не кричите! Отпустите его, убьёте ещё сгоряча парня.
Маруся, а это была она, отодвинула Савельева, повернулась к Киру, внимательно вглядываясь в глаза.
— Кирилл. Ты что, забыл вчера записать в журнал про утечку?
— Я… не забыл. Я записал, — проговорил Кир.
— Точно? — Мария Григорьевна прищурилась. — Точно записал?
— Точно, — кивнул Кир.
— Где журнал? — крикнула Маруся. — Ну?
— Записал, конечно, — Павел Григорьевич не желал сдаваться, хотя напор сбавил. — Чёрта лысого он записал! Ещё одна защитница тут… вашу мать…
— Да погоди… те, — отмахнулась Маруся. Кир подумал, что она тут, похоже, единственная не боялась Савельева, остальные, даже Литвинов, под его горячую руку лезть опасались. — Где журнал?
— Вот он, Мария Григорьевна, — к ним подбежал Гоша. — Вот журнал!
