Рождение Клеста (СИ) - Ключников Анатолий

Внутри шатра стоял душный полумрак: мы приехали в стойбище поздно, и летние сумерки уже вовсю подавляли дневной свет. Отверстие в центре потолка даже в полдень бы не осветило такую большую площадь, а сейчас, вечером, и подавно. Жилище дикарей освещалось, как и подобает, плошками с горящим вонючим жиром: разница лишь в том, что у здешнего хана эти плошки стояли не на полу, а на вычурных бронзовых треногах.

Хозяин шатра полулежал на горе грязных подушек: такое ложе позволяло ему не крючить ноги под себя, как это делают бедняки, которым приходится сидеть на голой земле, а располагаться вполне вольготно. Засаленный халат показывал нам полуобнажённую волосатую грудь; Хан на наших глазах как раз закончил её почёсывать своей пятернёй. Блохи у них тут, ясное дело, при такой-то грязище.

Сказки про полуобнажённых танцовщиц явно не подтверждались, как и рассказы про изобилие всяческих блюд, коим положено окружать ханский престол. Но, быть может, эти девицы прятались от чужих глаз за цветным пологом, огораживавшим значительную часть помещения? — было видно, что там кто-то движется. И еду они с собой, что ли, унесли? — возле хана стояла лишь одна простая глиняная тарелка с мясной строганиной и такой же глиняный кувшин.

Голова хана была обмотана длиннющим полотенцем, хитро перекрученным в жгуты — получился довольно замысловатый головной убор, напоминавший плотную повязку раненого в маковку. Но, наверное, в жару ходить с такой повязкой очень удобно: всё же это тебе не лист лопуха, который надевают бедные сельчане.

На поясе Хана висел длинный нож: такое оружие легко выхватить даже в сидячем положении, а также он удобен, скажем, наколоть тот же кусочек строганины и поднести ко рту, не склоняясь с подушек к тарелке на полу. Хозяин сидел босой, показывая нам огрубевшие ступни ног. Туфли с поднятыми носами стояли в сторонке; в таких удобно продевать ноги в стремена: носы в этом случае работают как обратные крючки, удерживая седока.

Хан, прищурившись, как от яркого солнца, посмотрел на нас, вытирая ладони о подол халата, и что-то спросил. Мой провожатый, почтительно склонившись, встал на одно колено и ответил ему; меня сзади насильно поставили на обе колени, да ещё и согнули крючком.

— Говоришь, привёз лекарей? — переспросил Хан уже на нашем языке, вполне сносно, с простительным акцентом, недоверчиво меня оглядывая.

— Мой господин, — ещё раз поклонился мой спутник, — они уверяют, что лекарем у них является молодая женщина, которая ехала с ними.

Хан откинулся на подушки и захохотал. Это был не жирный, но уже грузнеющий мужчина, и смех его зазвучал утробно, а тело затряслось из-за колыхания солидного брюшка. Затрепыхалась и тонкая бородка, как будто её сквознячком закачало. От уголков глаз Хана сразу же зазмеились глубокие морщины.

Мой конвоир тоже послушно засмеялся, поддерживая своего владыку, но при этом не спуская с меня пронзительного взгляда и не убирая руку с рукояти меча, как будто не доверял тем, кто сзади прижал меня коленями к земле.

— У этих городских всё не как у людей, — заговорил хозяин шатра, когда его пузо перестало трястись. — У них женщины занимаются лечением и другими мужскими работами. Мужчины сами готовят еду и даже воду носят. Это правда, парень?

Слово «парень» из уст этого степного жителя зазвучало совершенно неестественно, с неправильной интонацией. С подобным ударением это слово только девчонки говорят, но ведь не взрослые же дядьки…

Однако, у меня было не то положение, чтобы кого-то поучать тут хорошим манерам, и я только кивнул в ответ:

— Бывает, что и мужчины у нас стряпают. А воду ведь тяжело таскать — вот они и помогают. Что ж тут такого?

Хан снова захохотал, но уже не так самозабвенно, как в первый раз, а только лишь для того, чтобы выразить своё отношение к такому невероятному положению дел. Я ответил ему вежливой улыбкой. А как ещё может общаться схваченный ягнёнок с матёрым волком?

Отдышавшись, Хан продолжил беседу со своим нежданным гостем:

— Вай, вай, удивительный вы народ. Никогда не знаешь, что от вас ожидать. Говоришь, что ваша женщина — лекарь?

— Да, хан.

— И ты готов поручиться за её мастерство?

— Конечно. Она вылечила много воинов, — ответил я, полагая, что этот аргумент в глазах воителя будет иметь значительный вес.

— Что ж, — Хан поудобнее устроился на подушках. — Если ваша женщина умеет лечить людей, то что умеешь ты? Вас захватили с оружием в руках; ты — воин?

— Это оружие нам дали жители степей, — быстро ответил я. — Моя сестра вылечила жену их старосты, и нас в награду накормили и вооружили.

Боже, а если Малька начнут допрашивать отдельно от меня?! Он, пожалуй, наговорит такое, что мама не горюй. Нас же на куски порежут, вызнавая правду!

— А почему я должен вам верить? — спросил Хан, прищурившись. — Быть может, вы — лазутчики? А?

— Достопочтимый изволит шутить, — отвечал я с достоинством. — Лазутчики не едут на телегах с горшками, да ещё и с женщиной. Мы — беженцы из Гренплеса.

— Язык твой подвешен хорошо, — то ли похвалил, то ли вынес приговор Хан. — Очень хорошо для беженца, да ещё и молодого…

— Моим учителем в гончарном ремесле был человек из южных краёв, — я ещё раз поклонился. — Он научил меня особенностям ведения мудрых речей — пусть его годы будут долгими.

— А скажи мне, гончар, — снова вкрадчиво прищурился Хан, — зачем вы потащились в наши края? Неужели вам не нашлось места в ваших деревнях?

— Уважаемый, моя сестра с мужем хотели непременно жить в тех местах, где нет нихельцев. Мы пытались дойти до тех мест в обход, где нет их армии.

— Нихельцы… Дети шныргов, — нахмурился владыка и, злобно выхватив и вонзив нож в строганину, снял с острия наколотый кусочек и начал неспешно его жевать.

Он умолк надолго, жуя вяленое мясо, запивая его из кувшина и задумчиво глядя вверх — наверное, в то самое отверстие в потолке. Захвативший нас командир тоже почтительно молчал; тем более помалкивали те, кто держал меня за плечи. Я стоял коленями не на голой земле, а на ковре. Хоть и пыльный, грязный, затоптанный, но всё-же ковёр. У нас такой купить не каждому под силу, а у Хана таких валяется по всему пространству шатра чуть ли не в два слоя…

— Хорошо, твоя сестра будет лечить, — наконец заговорил он, глянув на меня в упор. — Но учти: если она не сможет вылечить нужного человека, то тогда вы все будете казнены как презренные лжецы.

Он сказал это безо всякого скоморошьего пафоса или позёрства, — просто перед фактом меня поставил. И я сразу понял, что спорить тут бесполезно, даже если нам попадётся изначально безнадёжный больной. Вот такие в здешних местах действуют деловые договоры: извольте принимать, как есть.

— А если вылечит? — быстро спросил я, нутром поняв, что надо обязательно получить некую гарантию на случай успешного завершения лечения, иначе сделка будет неравноправной.

Хану как будто на больную мозоль наступили: он сморщился. Ага, попался, голубчик: рядом с ним стоял не последний человек из его племени, и любое слово из-за этого получало дополнительный вес.

— Если вылечит, — ответил он так, как будто я из него слова клещами вытягиваю, — то тогда я отпущу вас с достойной наградой, как и полагается по законам нашего гостеприимства.

Хан отмахнул в мою сторону кистью руки, отвернувшись, — меня мигом подхватили и потащили к выходу. Высокая аудиенция была закончена.

Нас с Мальком поселили как раз в простеньком таком конусообразном шалашике, а Солнышке выпала великая честь жить в самом ханском шатре. Мой друг аж зубами скрипел от злобы и лютой ревности, но ничего не мог поделать. Свидания нам запрещали; мы могли видеть девушку лишь случайно, издалека. Кого она там лечила?! — мы изнывали от замысловатых догадок. Я попытался разыскать и расспросить того командира отряда, который нас сюда затащил, но он мне никак на глаза не попадался, сколько я ни кружил по становищу. Наверное, опять ушёл в дальний дозор: никто мне ничего не сказал. То ли дикие степняки вообще наш язык не знали, то ли им говорить с нами было запрещено, но на мои расспросы все лишь мотали головами, улыбаясь или хмурясь.