Ротмистр Гордеев - Дашко Дмитрий Николаевич

– Тогда русская экономика вылетит в трубу, – горестно вздыхает Шамхалов. – Это ж какие деньжищи за минуту выстреливает один пулемёт. А если их будет по несколько штук в каждом взводе, как вы хотите… Такими темпами мы разорим страну.

– Массовое производство удешевляет продукцию. К тому же у нас нет выбора. Не мы, так наш противник обязательно перевооружит армию. На самом деле эта война только пролог к другой, более масштабной…

– Типун вам на язык! – злится командир. – Разобьём япошку, и тогда ни одна сволочь к нам больше не сунется.

У меня для непосредственного отца-командира масса неприятных новостей, но ему пока рано, а то и вовсе не стоит знать, кто я на самом деле. Аккуратно выруливаю на другую тему, умудряюсь выпросить дополнительные боеприпасы для прожорливых (этого у них не отнять) «максимок», заканчиваю встречу предложением перекусить чем бог послал.

У домового наряду с его многочисленными талантами есть ещё и кулинарный, так что ужин удаётся и потому проходит в тёплой, практически дружеской обстановке. Прощаемся чрезвычайно довольные друг другом.

Вызываю Жалдырина, спрашиваю, кто из бойцов лучше всех проявил себя в качестве пулемётчика. Он быстро называет полдюжины фамилий. Отбираю из них четырёх.

– Вот тебе два расчёта. Пока гоняй в хвост и в гриву этих, дальше посмотрим.

За сутки до наступления нас переводят на передок. Сразу бросается в глаза, что атака будет жиденькой: людей явно не хватает даже на один ударный кулак. С правого и левого фланга наши соседи – изрядно потрёпанные в сражениях сибирские стрелки. Все грезят о свежих дивизиях из России, но они где-то застряли.

После слабенькой артподготовки идём в атаку. Японцы ещё не успели толком закрепиться на этих позициях, поэтому особых препятствий нет: ни минных полей, ни «рвов с крокодилами».

На адреналине врываюсь в окоп, из револьвера снимаю бегущего на меня с примкнутым штыком японца. Благодаря маленькому росту он кажется подростком, почти шкетом, только глаза и изборождённая морщинами кожа лица выдают его настоящий возраст – мужику хорошо за тридцать.

Расстреляв весь барабан, выхватываю заговорённый клинок. Амулет и внутреннее зрение молчат – выходит, воюю с обычными людьми. Шашка сносит им головы не хуже, чем демонам.

Спину прикрывает верный ординарец, он ловко управляется со знаменитым русским гранёным штыком. У меня на глазах протыкает им, как вилами, какого-то самурая, а потом ударом ноги в живот снимает того, словно мясо с шампура.

Захватив первую линию, идём к следующей. Часть солдат противника испуганно драпают из окопов, оставшиеся смельчаки вступают с нами в короткий и кровавый бой. Надо ломить, пока ломится, но начальство думает иначе. Мы прорываемся к крупной железнодорожной станции Вафангоу, и тут поступает приказ занять оборону.

По нам бьёт артиллерийская батарея японцев. Первый снаряд ложится в паре десятков шагов перед нами, второй незначительно перелетает – классическая вилка арты. Следующим залпом нас накроет и смешает с землёй.

– Отходим, братцы! – ору я. – Быстрее, быстрее!

Мы едва успеваем уйти из-под удара, а вот сибирякам везёт меньше: японцы открыли беглый огонь, и на наших глазах под взрывами шрапнели погибает целая рота. В контрбатарейную игру наши играть ещё не умеют, к тому же русская арта осталась позади, так что японцы щёлкают пехоту, как в тире.

Мы залегаем.

– Бубнов!

– Тута я, вашбродь! – отзывается унтер.

– Делай что хочешь, но нужно, чтобы японцы мазали! Ты же видишь, как они нашу пехоту расхреначили. Кузьма! – зову уже ординарца.

– Что, вашбродь?

– У тебя во фляжке есть водка?

– Никак нет…

– Кузьма, твою мать!

– Так точно, есть. Чуть-чуть, для сугрева.

– Дай Бубнову хлебнуть.

В глазах солдата немой вопрос.

– Делай что приказано!

После небольшой передышки артиллерия японцев начинает лупить правее, примерно туда, где к нам во фланг пытается прорваться их же пехота. Даже отсюда слышим крики погибающих от дружественного огня самураев.

Бубнов на какое-то время выбывает из строя, но главное он успел сделать. Японцы откатываются назад, однако мы их не преследуем: приказано закрепиться и готовиться к обороне.

Появляется делегация от стрелков. От их роты осталось меньше взвода, все офицеры выбиты.

– Вашбродь, – просит щербатый унтер, – возьмите нас, покуда начальство не определится, к себе. Мы ж видели, как вы воюете, зазря никого под пули и снаряды не ложите.

– Что с вами поделаешь… Ладно, будем воевать вместе.

Через пятнадцать минут прибегает посыльный – господ офицеров требуют на совещание. Проводит его Али Кули Мирза. Вид у подполковника откровенно неважный: офицер бледный, говорит через силу, его качает как лист на ветру.

– Что с ним? – спрашиваю у одного из взводных нашего эскадрона, штабс-ротмистра Третьякова.

– Сердце больное, – поясняет тот. – Сегодня приступ был, едва откачали.

Персидского принца откровенно жалко: он и как человек хорош, и как командир выше всяких похвал. Но не с его здоровьем, конечно, воевать. Комбриг уже в курсе о приступе у подполковника, поэтому Али Кули Мирзе приказано отбыть в тыл и лечь в госпиталь. На его должность временно назначается… командир 3-го эскадрона ротмистр Коломнин. Плакали мои патроны к пулемётам, понимаю я.

Наше наступление, как и следовало ожидать, застопорилось. У начальства осталось в резерве всего два батальона, с таким войском успех не разовьёшь, только заткнёшь дырку на опасном участке.

– Но мы свою задачу выполнили, – невесело говорит подполковник.

– Говорят, приступ у подполковника случился после того, как он получил разнос от начальства, – шепчет на ухо Третьяков.

– За что? Мы ведь прорвались к Вафангоу…

– Оказывается, генералом Куропаткиным нам предписано не доводить дело до решительного столкновения и не допускать израсходования своего резерва в бою, пока не выяснится обстановка.

– И как тогда атаковать? – не понимаю генеральской логики я.

– Никто не знает, и наш командир полка тоже. Но приказы надо выполнять.

После офицерского совещания возвращаюсь на позиции и сразу провожу летучку среди своих.

– Диспозиция следующая: мы тут, похоже, надолго, поэтому необходимо приготовиться к обороне. Поэтому приказываю…

Про десантников принято шутить: три минуты – орёл, а остальное время – ломовая лошадь. Пехота же практически всегда вынуждена рыть землю, словно кроты. И чем лучше ты выкопаешь и укрепишь окоп, тем будет легче.

Взвод и поступившие на время под моё командование сибиряки вгрызаются в твёрдую, полную камней почву. Копаем, как говорится, отсюда и до обеда. И это не просто окопы, а фортификационные сооружения по военной науке будущего – полного профиля, ломаной линией, с оборудованием фланговых позиций для пулемётов.

Соседи уже несколько часов как закончили работы, а мои по-прежнему пашут не разгибаясь. То и дело к нам подходят офицеры разных частей, недоумённо качают головами, порой пускаются в диспут со мной.

– Зачем такие сложности, штабс-ротмистр? Всё, что надо, предписано уставом.

Объясняю, как могу, но мои соображения кажутся коллегам надуманными. Они ещё не представляют, что такое полноценная позиционная война, когда противник с утра до вечера лупит по тебе артой. И что самое хреновое, меня никто не воспринимает всерьёз, для них мои приготовления – блажь. Не удивлюсь, если кое-кто в душе считает меня трусоватым: в представлении большинства офицер должен стоять во весь рост под градом пуль и снарядов. Разве что Третьяков проникается и пытается перенять мой опыт, уже что-то…

Японцам хорошо досталось, поэтому они пока не дают о себе знать. Накапливают где-то там, впереди, силы и готовятся атаковать. Одно радует: часть войск таки переброшена ими от стен Порт-Артура.

Одними окопами я не ограничиваюсь. С минами у нас напряг, если быть конкретней – нет от слова совсем. Приходится пускать в ход смекалку. Охотников среди моих и среди сибиряков хватает, поэтому быстро проводим мозговой штурм на предмет скрытых ловушек для противника.