Генезис - Поселягин Владимир Геннадьевич

– Да что вы? Моего дядю расстреляли без суда и следствия, а он был Герой Советского Союза, и все равно никто не был наказан. Не верю я вам.

Однако сдаться все же пришлось. Мне связали руки, забрали вещи, браслет снять не смогли, я магнитный замок активировал, опция такая. Марту забрали и по приказу полковника отправили в медсанбат. Я внимательно проследил, где он, ночью мое время, посмотрим кто кого. Меня же завели в одну из изб, тут, похоже, жилое помещение. Руки связаны сзади были, многие видели, что я могу голыми руками сделать, и проявили разумную предосторожность. Кстати, орден сорвали, мол, не по чести носить. Какой-то батальонный комиссар из Политуправления был. Майор, если на армейские звания перевести.

– Поговорим? – спросил полковник, усаживаясь за стол, меня напротив посадили.

– С такими подонками, как вы, общаться не намерен.

– С чего же такие категоричные эпитеты? У меня приказ, задержать тебя до прибытия особой группы. Особист бомбардировочного полка уже позвонил, сообщил о твоем побеге, и что, возможно, ты появишься тут, пленница тебя интересовала. Кстати, на тебе еще нападение на командование полка.

– И что? Какое они имели право меня задерживать? Я ребенок, под советские законы не подпадаю. Тем более это командование сгубило моего дядю, Юрия Некрасова. Так что, я их в десны должен целовать за это?

– Дядя что, был расстрелян?

– Повезло ему, нырнул под пули и сиганул в реку. А вот другого летчика убили. Ни за что. Так что НКВД я очень не люблю. А подонками вас считаю по делу. Не за арест, тут есть причина, приказ есть приказ и его нужно выполнять, а за сорванный орден. Меня им наградили двадцать третьего июня за оборону Севастополя. Лично командующий крымскими войсками.

– Этому есть подтверждение?

– В вещмешке наградное удостоверение. В серебряном портсигаре. Трофейном.

Полковник сам все достал, открыл портсигар, газету со статьей обо мне тоже достал и все изучил.

– Действительно, похоже награда твоя. Сейчас принесут орден.

– Можете оставить себе.

– Не понял?

– Моего дядьку, который погиб три дня назад, ночью, трибунал лишил звания и всех наград. Причем за то, что его при попытке расстрела сотрудниками НКВД не достреляли. Тот обиделся, награждал его не трибунал, а лишили за те дела, за которые награды лишать нельзя, за ратные подвиги. Поэтому, когда его восстановили в звании, награды постановили вернуть, он их не принял, а там и Звезда Героя была. Сказал, что раз государство его лишает наград, то для государства эти безделушки, как и ратные подвиги, ничего не значат, они полностью обесценились. И раз государство так относится к боевым наградам, как к мусору, то и он носить их не смеет. В общем, отказался он от них, швырнул в рожу тем, кто их забрал. Я полностью согласен с решением своего дяди. Вот и вам швырну. Ведь и для вас этот орден лишь пустышка, захотел сорвал, захотел вернул. Мрази вы.

– Это сделал не я.

– Без разницы, подчиненный ваш, а раз вы его не остановили, в ответе за сделанное. Поэтому подонками вы все стали с этого момента. А с подонками я разговоров не веду.

Отвернувшись, я отказался общаться с полковником, и меня отвели в другую комнату. Тот повторно начал перечитывать статью в газете. Тут лежанка была, я на нее лег, в комнате дополнительно два командира остались, сидели на лавке, меня стерегли. Пока было время, я на боку уснул, руки-то за спиной связали, и к прибытию тех, кто меня искал, какой-то спецгруппы, успел выспаться. Подняли меня, когда снаружи уже было темно. Снова завели в ту комнату, где ранее полковник пробовал допрашивать. Там за столом сидел знакомый майор госбезопасности, только форма в этот раз была на подполковника РККА. Тот самый, что приходил ко мне, Некрасову, в больницу, описывая все по расстрелу и остальному.

– Проходи, присаживайся, Сергей, – сказал тот.

В комнате были еще два бойца той же структуры, но одетые в обычную форму красноармейцев, только видно, что бойцы серьезные. Один такой на моей гранате ранее подорвался. Вот мне сняли веревки, и, разминая кисти, я подошел к столу и сел. Там стояла тарелка с наваристым борщом, да еще со сметаной. Кучеряво живут авиаторы. Хотя да, сам так питался. Только ложку брать я не стал, а откинувшись на спинку стула, задумчиво изучал майора.

– Что-то не так, не хочешь есть? – спросил он участливым тоном.

– Помнится, майор госбезопасности равняется званию армейского полковника. Вас выгнали из НКВД и перевели в армию? – спросил я.

– Откуда ты знаешь? – насторожился он.

– Память на лица хорошая. Видел я вас раньше. Дядька с вами общаться не особо хотел, не понравилось, что ваши его расстреливали, мы с ним общались, когда тот разведку вел на Северном фронте, вот и я вас недолюбливаю. Мою пленную тоже ваши избили. Поэтому общаться не хочу и не буду.

– Ясно. Где германская субмарина?

– Какая? Их у Германии много.

– Та, на которой ты четырех летчиков в Кронштадт доставил. В их мешках больше трех тысяч солдатских и офицерских финских документов было. Говорят, твоя работа.

– Во-первых, я уже говорил, что не желаю с вашим братом общаться. Во-вторых, какое вам дело до того, где моя субмарина? В-третьих, мне ясно показали, как тут относятся к людям. За то, что я воевал за свою страну, с меня сорвали орден, честно заработанный. Это как плевок в лицо. Дядя Юра был прав, отказавшись от своих наград, они обесценились. Так что вернусь на лодку и отправлюсь в кругосветное путешествие. А что, я шесть языков знаю, не потеряюсь.

– А как же Некрасовы? Твои единственные родственники?

– Очень дальние, – пожал я плечами. – Они меня не волнуют.

Майор пытался дальше вести разговор, но я смотрел в пол или рассматривал ногти, тут да, подстричь надо. Наконец он не выдержал и велел вести меня в машину. Пока там сидел, слушал, как о чем-то долго ор стоял в штабе авиационного корпуса, потом те вернулись с моей Мартой и вещами. Марту явно лечили, повязки были. Она села рядом со мной в «полуторку», и мы покатили под охраной, грузовик бойцов, и броневик, в легковушке майор ехал. Куда-то в сторону Киева двигались. В пути освободил руки, мне их снова связали, быстро вырубил охрану, из шести натуральных волкодавов из осназа никто и дернуться не успел. Марта не связана была, но и помощи от нее ждать не стоит.

Броневик катил впереди, потом легковушка майора, наша «полуторка» и вторая с бойцами. Был бы я один, просто спрыгнул бы и на скорости ушел, но с Мартой так не выйдет. Пришлось брать машину с бойцами, не убивал, просто вырубал, вырубил и водителя нашей «полуторки», заглянул в салон «эмки» и потом экипаж броневика отправил в сон. Дальше забрал свои вещи, проверил, орден нашел в вещмешке, в наградные корочки сунули. Хотел бросить на землю, но передумал, убрал в карман. «Полуторку» я освободил от пассажиров, и мы с Мартой покатили к ближайшему аэродрому. Там у штаба корпуса взлетная полоса была для связных самолетов, и парочка У-2 стояла. Добраться до них («шторьх» брать не стал), укатить вручную самолет в сторону и, взлетев с дороги, убраться подальше было не трудно.

Мы перелетели линию фронта, где я как раз на последних каплях горючего сел около госпиталя Марты. Сопроводил ее к самому входу. Так что мы простились, я извинился за случившееся и подарил ей на память тяжелый золотой перстень с крупным рубином в центре. Снял с руки майора НКВД. Хоть какая-то ей компенсация. Дальше сжег самолет и побежал к ближайшему аэродрому немцев. Где он находится, узнал у фельджандармов, там же позаимствовал тяжелый мотоцикл с коляской.

Аэродром оказался не фронтовым, а подскока, засадным, там было лишь четыре «мессера». Пришлось учиться управлять новой для меня машиной на ходу, уничтожив перед этим летный и технический состав, а также их охрану. Все уничтожил из техники и на одном истребителе, взлетев, полетел в глубь территорий Советского Союза. Через десять минут, как я пересек линию фронта, начало светать. Летел я на бреющем, постоянно крутя головой. Думаю, скоро меня обнаружат, и можно ожидать советские истребители, что выйдут на перехват. Однако время шло, и никто так и не появился, а Москва все ближе. Долететь до нее топлива не хватило, километров триста осталось, поэтому, когда стрелка датчика топлива показала ноль, даже шевелиться перестала, я пошел на посадку. Неподалеку от железнодорожной станции. Загнав истребитель под деревья, забрал вещи и побежал через лес к станции, она с другой стороны находилась. Там, пройдя на вокзал, подошел к кассе на предмет билета.