Планета бессмертных - Гарднер Джеймс Алан

Мы оказались не единственными, кто жаждал встретиться с капитаном. Пока мы шли по коридорам, к нам присоединялись другие члены экипажа. Никто из них не разговаривал; не знаю, что произвело на них столь сильное впечатление: моя красота, высокое звание Фестины или оранжевый цвет кожи Уклода, но они вели себя словно пугливые лесные создания – просто следовали позади на почтительном расстоянии. Это их молчание казалось мне ужасной глупостью. Если бы я уже не знала, что темнота – результат какой-то непонятной компьютерной трагедии, то, конечно, непременно спросила бы:

– Что случилось?

С другой стороны, я не из тех, кто испытывает особое почтение перед машинами. Может, эти люди были так огорчены свалившейся на их корабль бедой, что полностью погрузились в свою печаль. Хотя, не исключено, что они вовсе не горевали, а, напротив, трепетали от волнения и поэтому молчали. Есть что-то сверхъестественно-волнующее в том, чтобы идти по тихим коридорам лишь при свете крошечной сияющей палочки, осознавая, что на световые годы вокруг лишь тьма и пустота. Возникает ощущение, будто спустя мгновение что-то должно непременно случиться, и даже если это «что-то» несет в себе опасность, такое ожидание все равно предпочтительнее, чем просто лежать на полу оттого, что у тебя устал мозг.

Рискованное приключение всегда лучше сонной безопасности – всегда-всегда-всегда-всегда!

В КОРИДОРЕ

Не знаю, сколько люков отделяли нас от капитанского мостика… зато я точно поняла, когда открыла последний. Толкнув его, я увидела свет вдали и услышала негромкие голоса. Там стояли пятеро, сгрудившись вместе и слушая шестого, темнокожего человека в зеленовато-голубом костюме, стоящего чуть в стороне от остальных. В руке он держал такую же сверкающую палочку, как у Фестины. Когда открылся люк, рукой с палочкой он как раз сделал жест в нашем направлении. От этого движения тени на стенах коридора запрыгали, вызвав восхитительное ощущение бегущих по спине мурашек. Увидев нас, однако, человек перестал махать рукой.

– Адмирал! – голос у него был громкий и взволнованный. – Надо полагать, вам неизвестно, что произошло?

– Диверсия, – ответила Фестина. – С помощью обманного маневра главный компьютер заставили выполнять «последний приказ капитана». Боюсь, что корабль…

– … разваливается от носа до кормы, – закончил за нее человек в голубовато-зеленом костюме. – Надеюсь, когда меня будут судить, вы подтвердите, что я тут ни при чем, адмирал? – Он одарил Фестину грустной улыбкой.

– Конечно, капитан… если мы до этого доживем.

По-видимому, это и был капитан Капур, прежде общавшийся с нами по интеркому. Как «властная фигура», он не произвел на меня особого впечатления: ниже ростом, чем я, с тонкими черными волосами и усами какой-то небрежной формы. Я не слишком хорошо разбираюсь в усах – у наших людей волосы как таковые вообще не растут, есть всего лишь подобие волос, являющееся частью стеклянного черепа – но если бы я имела усы, то постаралась бы подрезать их ровно с обеих сторон и не допустила бы, чтобы они превратились в неопрятный клок шерсти, заметно съехавший влево.

Тем не менее совсем глупым этот Капур не казался. В уголках глаз у него собрались морщинки, как у людей, склонных посмеяться… и вопреки заметно сгустившемуся в воздухе напряжению, он не казался раздраженным или расстроенным. Хотя, возможно, его переживания просто уже перехлестнули за грань возможности внешнего проявления; что ни говори, это его корабль терпел бедствие в глубине «неумолимого Космоса».

– Полагаю, вы хотели бы услышать отчет о текущем состоянии дел, – сказал он Фестине. – Ну, адмирал, коротко говоря – всё «ушло в „ох, дерьмо“».

Многих навигаторов смутили его слова. Я, однако, знала, что «уйти в „ох, дерьмо“» означает смерть. Выражение связано с тем обстоятельством, что многие разведчики выпаливают: «Ох, дерьмо!» за мгновение до того, как с ними случается нечто ужасное. Видимо, Капур использовал эту фразу, желая продемонстрировать Фестине, что знаком с терминологией разведчиков. Наверняка он подлизывался к ней, хотя, по-моему, получилось это у него очень мило.

– Всё? – спросила Фестина. – А связь?

– Связь – особенно. В коммуникационных системах полно ифраторов, обеспечивающих высший уровень секретности: не просто, чтобы кодировать информацию, но для переключения с частоты на частоту несколько сот раз в секунду. И потом есть еще… – Он бросил укоризненный взгляд на тех из нас, кто не имел отношения к навигации. – Уверен, вам известно, адмирал, что на «Гемлоке» имеется тьма защищающих наши сообщения устройств, о работе большинства которых никто из нас понятия не имеет. «Последний приказ», естественно, уничтожает подобное оборудование в первую очередь. Не осталось ничего, кроме расплавленного пластика и обгорелой биомассы.

– Неужели нет больше никакой возможности вещать? – удивился Уклод. – Что-то, работающее на батарейках, то есть в автономном режиме. На гражданских судах на случай аварии имеются по крайней мере три передатчика SOS. Значит, на военном должно быть… – Он прищурился, глядя на Капура. – У вас нет такого передатчика?

– Конечно есть. – Капитан тут же занял оборонительную позицию. – Просто он нас не спасет. Внеземному флоту не нравится идея, что сигнал бедствия может услышать кто угодно. Это плохая реклама – оповещать весь свет о том, как часто наши корабли выходят из строя. Хуже того, по закону о спасении первый нашедший нас может заявить свои права на «Гемлок». Адмиралтейство не хочет, чтобы какое-то гражданское судно или, упаси бог, чужаки поймали сигнал бедствия, взяли корабль на буксир, отволокли к себе домой и выставили в качестве экспоната на лужайке. В результате наш ава-275 рийный передатчик вещает исключительно на флотских частотах.

– Ничего себе! – воскликнул оранжевый человечек.

– В высшей степени «ничего себе», – согласилась Фестина. – Потому что мы как раз меньше всего заинтересованы в том, чтобы Адмиралтейство узнало о наших проблемах. Они пошлют сюда корабль – один из тех, что предназначены для выполнения всяких грязных делишек, – и именно его мы увидим последним в своей жизни.

Уклод с отвращением фыркнул.

– Выходит, у вас нет ничего, чтобы послать сигнал о бедствии?

Капур пожал плечами.

– На корабле прекрасные спасательные модули, снабженные сигнальными огнями… но вот радио на них установлено старого образца. Пройдет пять лет, прежде чем посланный ими сигнал достигнет ближайшей обитаемой планеты. И передвигаться в них можно лишь с обычной скоростью – они не снабжены двигателями ССС. Правда, они могут погрузить вас в стасис, и время пройдет незаметно, но возвращение к цивилизации займет столетие.

– Глупо рассчитывать даже на это, – сказал Уклод, – пока шадиллы болтаются поблизости. Эти ваши допотопные спасательные капсулы с аварийными маячками… «Вот он я! Приходите и берите меня». – Он прислонился к стене и закрыл глаза. – Вот уж влипли, так влипли.

Фестина некоторое время разглядывала его, потом перевела взгляд на капитана.

– Можно, конечно, проверить все системы на предмет того, не уцелело ли что-нибудь. – Он опять пожал плечами. – Однако «последний приказ» затрагивает все, даже склады с запасными частями. Мы не в состоянии произвести ремонт.

– Ну, и сколько же мы просуществуем без работы системы жизнеобеспечения? – спросила Фестина.

– Не знаю. – Капитан повернулся к стоящим рядом членам экипажа. – Кто-нибудь когда-нибудь подсчитывал, насколько хватит кислорода в тяжелом крейсере, если на нем половина экипажа? – Ответа не последовало. – Ну, адмирал, если бы это был приключенческий сериал, капитан сделал бы мрачное лицо и заявил, что кислорода хватит на двадцать четыре часа. Черт меня побери, если я знаю, насколько это близко к реальности, – может, в нашем распоряжении всего два часа, может, две сотни, но давайте исходить из традиции жанра, пока наши легкие не заявят, что дело обстоит иначе.