— Вы, судрь, действительно поэт. Мне бы, судрь, тоже хотелось бы в лес. Понять не могу, что там такое было. Но теперь путь туда мне закрыт. Сам виноват, судрь, планшет потерял, и вот.
— Вас серьёзно пыталось съесть какое-то хищное растение?
— Не то растение, не то животное. Не то съесть, не то… Эх, судрь, не важно, всё равно я туда не попаду. Но, судрь, как будто бы тянет меня туда. Как будто я забыл что-то… Ну, всё, вот ваш трамвай. Пойду я.
Трамвая обратно ехал полупустой, лишь старушка со странной тележкой сидела в дальнем углу салона. Егоров не заметил, как уснул.
Проснулся он от того, что его схватили за плечи и стали трясти.
— Эй, гражданин уважаемый, подъём! — сказал хмурый смуглокожий матрос. — Уже два круга прокатился. Пьяный, что ли? Ну-ка дыхни! Салымбаев, он пьяный. В трезвяк его.
В вагон вошёл и подскочил к Егорову высокий молодой парень-матрос с длинными волосами, видимо, из малого народа неформалов. Вместе с первым они подняли Леонида с сиденья и начали заламывать руки за спиной.
Смуглый же остановился и стал внимательно вглядываться в лицо Леонида. Поэт вспомнил времена, когда ещё был офицером запаса. Слегка протрезвел и попытался вывернуться из захвата.
— Я Егоров Леонид Ромуальдович. Старший Лейтенант гардемаринского полка Его Императорского Величества. В отставке, — под алкоголем снова включилась уверенность, решил покачать права. — Сейчас — гражданин Союза Планет и поэт. Прибыл на гастроли. А вы представьтесь, уважаемый?
— Мичман Корольков. А это матрос Салымбаев. Отряд внутреннего транспорта. Смотри-ка, Салымбаев, а он и вправду одет как-то по-имперски, не находишь?
— Ага, точно. Шпион, наверное. Технические секреты воровать от конкурентов пришёл.
— И это может быть. В общем, в трезвяк, а там разберёмся.
При слове «вытрезвитель» у Леонида в голове возникали мрачные ассоциации с парой древних фильмов и книг, где подобное заведение является чем-то средним между каторжной тюрьмой и больницей для умалишённых.
В нём проснулся гардемарин. Включились инстинкты самосохранения.
Левая нога пошла по дуге и подсекла стальной сапог Салымбаева. Матрос ослабил хватку и полетел вперёд, на сиденья трамвая. Егоров в развороте толкнул его связанными руками вперёд, наклонился. Рука Королькова пронеслась над головой, вторая впилась в локоть. Егоров навалился плечом, прижал руку мичмана к противоположной стенке и на миг освободился от захвата. Быстро шагнул через проход, болезненно стукаясь о спинки крайних кресел. Прыгнул к открытым дверям вагона и едва не свалился с ног. Трамвая стоял на монорельсе в длинном узком ангаре, а перрона впереди не виднелось.
Прыгать с завязанными руками с полутораметровой высоты — особое искусство. Разум Леонида, ещё не до конца протрезвевшего, оценил, что с искусством этим ему справиться под силу. Организм доказал обратное.
— Стой! — крикнули сзади.
Через секунду после прыжка равновесие он всё же потерял. Свалился на стальной пол, ударился коленями. Попытался подняться, но поздно — в ногу и спину впились электроды шокера. Разряд прошёл по телу.
Дальше всё было в лёгком тумане. В следующий раз Егоров пришёл в себя в кресле в белом зале с кафельными облупленными стенами. Запястья были пристёгнуты к подлокотникам, ноги держали захваты. По рукам осторожно похлопали тонкие ладошки.
— … Его надо разбудить, мало ли что, иначе может не проснуться, сам знаешь, — вещал хрипловатый женский голос.
Голосу внешность не соответствовала. Перед ним стояла хрупкая девушка в бело-синем халате с минироботом-шприцом наперевес. Рядом стоял Салымбаев.
— Эй! Что вы собираетесь делать?
Ответа не последовало. Матрос с девушкой общались между собой, как ни в чём ни бывало.
— Много сегодня было?
— Четверо за смену, скучно. Один особо буйный. В арму закованного привели. У тебя как дела?
— Ничего особенного, — пожал плечами мичман. — Три драки, два ограбления. Одного чувака поймали. Посадили на пять суток. Ещё на одном из челноков нашли дыру и капсулу на внешней стороне. Разбираются парни.
Капсулу? Егоров напрягся.
— Так, он проснулся. Ты его просканировал?
— Ага. Какой-то поэт с Перми. Перепил так, что говорит, будто знает капитана. Дебоширил, тоже, своего рода, неподчинение стражам порядка, все дела.
На него наконец-то обратили внимание. Давить связями — что-то на грани между унижением и хвастовством, промелькнула мысль. Но выбора не было.
— Я знаю капитана! — сказал Егоров. — Чёрт возьми, мне же завтра выступать. Да позвоните же вы ему…
— Позвоним. Обязательно позвоним. А пока что…
Робот-шприц сел на руку, нашёл вену и воткнул иглу. Что-то прохладное потекло по жилам.
Через минуту Егоров был полностью трезв.
— Так, — сказал он. — Расстегните запястья и ещё раз прочтите мой мультипаспорт.
— Драться будешь? — спросил Салымбаев. — Считай, одно нарушение у тебя всё равно есть, чувак. Я должен тебя сейчас на пять суток посадить.
— Успеешь посадить. И не «тыкай» мне, пожалуйста. На вот, прочти.
Салымбаев нехотя принял из рук мультипаспорт и прочитал.
— Ну, да, Егоров Леонид, и так далее… Что тут такого?
— Планета и район рождения, м?
— Рязань, так, Суздальский сектор, Полевской макрорайон, микрорайон… — матрос заподозрил неладное, и голос зазвучал менее уверенно.
— А теперь зайди в базу высшего офицерского состава. И сравни такие же с микрорайоном рождения Артемьева Артёма Ольгердовича.
Салымбаев почесал шею.
— Хочешь… хотите сказать?…
— Мы одноклассники. С соседних улиц. Друзья детства, — по поводу последнего Егоров приврал, но прозвучало это правдоподобно. — А теперь, пожалуйста, зайди в афишу городских событий, или что у вас там есть. И посмотри, что за мероприятие ожидается завтра в обед в вашем киноклубе.
Девушка отозвала матроса в сторону, показала планшет, но Егоров всё равно услышал их шёпот. Возможно, девушка не учла, что от введённого препарата у доселе пьяного поэта мог улучшиться слух.
— Слушай, я же его действительно видела. На афише в главном коридоре квартала. Пару часов назад обновилось. Завтра выступает в этом… в клубе, в котором папаша этого…
— Ага, ясно. И чё делать? Меня же, наверное, оштрафуют, да?
— Ну, расскажешь всё, как было…
Салымбаев повернулся.
— В общем, Леонид Ромуальдович, приношу вам искренние извинения в связи с, судрь, инцидентом в трамвае. Понимаю вашу обеспокоенность, и всё такое. Вы тоже поймите, что не, это самое, вот.
— Извините, правила же такие, — повторила медсестра.
— Понимаю. Я тоже в случае разбирательств расскажу всё, как есть. Теперь проводите меня, пожалуйста, в носовой отсек.
— Сейчас мы позвоним куда следует, и за вами придут. Самостоятельно я из сектора несения службы отлучится не вправе. Не верите? Прочитайте корабельный устав — глава номер три, «офицерский состав», параграф, э-э, три, статья четыре, точка, хм, двадцать семь. Пункт «вэ». Вторая строчка. «Не вправе отлучится».
На «пункте вэ» девушка не выдержала и прыснула со смеху.
Издеваются. Ленятся сопроводить и просто придумывают, понял Егоров. Хотя цитирования номера устава и показалось забавным, он изобразил на лице обиду, вырвал из рук Салымбаева мультипаспорт, встал со стула, размял конечности и направился к выходу. Спросил у девушки:
— Я так понимаю, что с синяками — это не к вам? Впрочем… пусть они останутся подтверждением вашего ко мне обращения.
— Погодите, погодите!…
Эффектный уход Леонида испортила заблокированная дверь вытрезвителя. Пока он ждал ввода пароля и повторно выслушивал извинения медсестры, Салымбаев куда-то звонил. Как потом выяснилось, в головной отсек. Напоследок девушка стянула маску с лица сказала:
— Сейчас идите направо, там сектор лифтов, вас проводят. А меня Екатерина Сергеевна зовут. Забегайте, ежели что.
— До свидания, — холодно ответил Егоров.
А про себя подумал, что девушка весьма недурна собой. Особенно если учесть изолированность и архаичность её народа.
