- Сохрани, Пресвятая Богородица, нашего дитятку в добром здравии, дай ему долгих лет, отврати от кровопролития и всякой скверны. Да прибудет мир в доме его.
[1] Дощаник – здесь небольшая плоскодонная лодка.
ЭПИЛОГ
Вот-вот начнется Большой Совет, за широким столом в напряженных позах уже сидят старейшины, гетманы обеих берегов, войсковые полковники, епископы. Ждут господаря с митрополитом. Шляхта шумит, спорит, все говорят на повышенных тонах, еще чуть-чуть и с губ начнет срываться брань. В комнате жарко, воздух искрится.
Кароль еще с лестницы слышит истошный крик Черного: «Он против своих не пойдет, увидите, руку на отсечение даю!»
- Шумят чада, - мягко сокрушается митрополит.
- Едят досыта, силушки много, чего ж глотки не драть.
Кароль почтенно распахивает перед старцем дверь, ждет пока митрополит пройдет в зал Совета и займет свое почетное место, и лишь потом неспешной твердой походкой, бросив в дверях тяжелый взгляд поверх голов, входит сам. Знать поспешно вскакивает, ухо режет тишина, никто не решается подать голос. Господарь садится на золоченый трон, можно начинать Совет.
- О чем спорите, почтеннейшие? – Кароль иронично приподнимает бровь.
- Дозволь мне молвить, государь, - первым подает голос сутулый Кучка.
- Говори.
Кароль знает, Никифор Кучка будет убедителен, он всегда заранее готовит речи, начинает издалека, бьет аргументом, за аргументом. Противостоять ему сложно.
- Король Игнац уже год как в могиле, но у крулов все нет мира. И Матей, и Коломан оба объявили себя государями, страна расколота, шляхта грызет друг другу глотки…
- Это ты мне сейчас напоминаешь, думаешь я запамятовал? – с усмешкой на лице прервал его Кароль. – Так я еще не стар, чтобы умом оскудеть.
- Прости, государь, я просто хотел донести это до тех, кто до сих пор дрожит как осиновый лист при слове «крул», - Кучка многозначительно глянул на гетмана Левобережной Ладии Георгия Пыжа.
- Я трусом никогда не был! - сразу завелся Юрась, сотрясая кудрявую голову.
- Уймись! – осек его Кароль. – Далее, - махнул он Кучке.
- У крулов война, они обескровлены. Два короля – это хуже, чем ни одного. Время идти на Дарницу, отмстить за наших павших, за разоренные земли, показать им, кто здесь хозяин, - Кучка картинно сжал кулаки. – Кровь предков взывает к отмщению!
Часть шляхты одобрительно зашумела.
- Господь сказал – не мсти, - подал голос митрополит.
- Отче, они окрепнут и снова будут нам угрожать. Такого врага под боком опасно иметь, раздавить нужно гадину. Это святая война!
- Святая война – города жечь, поля топтать? - не выдержал и все же влез Юрась. – Живем мирно, чего еще надо?
- Гетман, который войны не хочет – плохой гетман, - усмехнулся Черный, оглаживая седые усы.
- Не тебе судить о моих гетманах! – сверкнул глазами господарь. – На крулов не пойдем.
Елисей Черный окинул всех красноречивым взглядом: «Ну, я же говорил».
- На крулов не пойдем, - повторил Кароль, - не хочу, чтобы Елисейка без руки ходил. Станешь всякий раз руки в залог ставить, так и в носу поковыряться нечем будет.
Прокатилась волна хохота. Елисей побагровел от злости. «Так тебе, сука. Не будешь тявкать!» - господарь был доволен.
- Не пойдем, и не потому, что я по отцу крул, и не потому, что я забыл обиды, нанесенные народу моей матери, и не потому, что они слабы. Мы не отстроили свою землю, чтобы идти, забирать чужую. Ладия еще не встала с колен. Многое удалось за пять лет сделать, за пять мирных лет, война даже победоносная откинет нас назад. Давно ли забыли, что такое голод?
- Так еду и у крулов можно отнять, - опять подал голос Кучка.
- Отнять? – Кароль сморщился. – Они слабы, потому что воюют друг с другом, но они быстро объединятся, если их придет грабить новый враг. Люди, защищающие свой дом, сражаются храбрее, тех, кто желает забрать чужое. То каждому ладу известно, на своей шкуре испытали. Нужна ли нам такая война? – он опять обвел тяжелым взглядом присутствующих.
- Но почему же чужое? Государь, там есть и ваше княжество, незаконно отобранное Гринецким. Разве оно по праву не должно принадлежать вашему роду?
«Вот, сволочь, бьет по живому».
- Мне не нужны эти земли.
- Но государыня в печали, она грустит о Красном замке. Разве вам не хотелось бы порадовать ее?
- Государыня не грустит о Красном замке, – процедил Кароль, проговаривая каждое слово. - Мне лучше знать, о чем грустит моя жена.
- Но…
- Уже заложен фундамент нового замка на этом берегу. Быть миру.
- Да будет так, - поддержал митрополит.
- Совет окончен, - господарь резко полнялся.
«Как она могла? Как могла за моей спиной жаловаться, и это когда мне и так тяжело?! Когда эти псы хотят стравить нас с крулами, когда половине шляхты жадность застит глаза, а она, видите ли, грустит. Когда она грустить-то успевает? Дитя ей надо еще одного сделать, чтобы некогда было грустить». Кароль накручивал себя все больше и больше, пока стремительной походкой шел в покои жены.
Носком сапога он шумно распахнул дверь.
- Батюшка! – радостно взвизгнула шестилетняя Надзейка, первой кидаясь обнимать отца.
- Батюшка! – подтянулись за ней Людмилка и пятилетний Рыгорка.
Двухлетний Богумил попробовал пробиться сквозь плотный строй сестер и брата, не смог и применил свое самое действенное оружие – огласил комнату недовольным ревом.
- Богумилку забыли, - охает сердобольная Людмила.
- Все время орет, - фыркает Надзейка, откидывая косицу.
- Ну, иди сюда, крикун, - Кароль поднимает сына высоко над головой, Богумил хохочет.
- И меня так! И меня! – начинают канючить дети.
- Дайте отцу отдохнуть, у него Совет был, - в комнату из боковой двери вплывает София, с порога ловит суровый взгляд мужа.
«Опять ему что-то про меня переврали? Господи, отчего он такой доверчивый?!»
- Надзея, веди всех в сад. Нам с отцом поговорить нужно, - обращается она к самому надежному союзнику.
- Дети, за мной, - подражая матери, отдает команду Надзейка, хватая Богумила за руку.
Кароль с Софией остаются одни.
- Ну? – с усмешкой бросает жена. – Чего я натворила?
Кароль недовольно пыхтит, но первый порыв раздражения уже угас.
- Разве жена не должна во всем мужу опорой быть, в одну сторону с мужем смотреть? – Кароль плюхается на лавку.
- Должна, должна, - согласно кивает София, широко улыбаясь.
«Вот как с ней, свиристелью этакой, браниться?»
- А коли должна, так почему ты жалуешься, что тебе здесь худо?
- Кому это я жаловалась? Не было такого? – София искренне удивляется.
- Не было? А на Совете сейчас баяли, что было. Что государыня, мол, тоскует до сих пор по замку своему, слезы в тишине роняет. И поэтому нужно войну начать и замок в Ивлице отвоевать. Чуешь, куда твои жалобы могут завести?
- Да не жаловалась я никому, - упрямо вздернула нос Софийка. – Навет это!
- А чего ж покраснела? Я тебя как облупленную уже знаю! Разве тебе здесь плохо, разве я не стараюсь? Любоша с Боженкой на этот берег переправил, Иванку сманивал, да она отказалась, разве моя вина? Замок Луговых перестроил, Опушки в вотчину Мирошке отдал. Мастерские стекольные заработали, вся шляхта из твоих рюмок наливку пьет. Кони эти патлатые вдоль Лады пасутся, мельницы рубим, замок новый заложили…
- Кароль, ты не на Совете, - София села рядом, положив мужу голову на плечо, - чего разошелся?
- Тяжко мне.
- Баньку растопить? – София хитро щурит глазки.
- Вели, - Кароль сажает жену на колени. – Так что там с замком?
- Я просто, вот, - София достала из-под лавки пяльцы.
На натянутом холсте был вышит Красный замок, за ним маковка Крапивницкой церкви и горы, покрытые лесом.
- Я тайком вышивала, думала, никто не заметит, - оправдывалась София. – Просто, пока в памяти не истерлось… для детей и внуков хотела оставить, чтобы знали откуда род наш. Но если это плохо, я сожгу, - она попыталась встать с мужниных колен.
