- Вы действительно прилетели сейчас из Порто - Франко? Но ведь самолеты не летают.
Спросила стройная высокая дама лет пятидесяти.
- Ой, извините, я не представилась. Светлана Фельдман, детский гастроэнтеролог. В Израиле некоторое время работала в системе " Бикур рофэ"*. Здесь уже пять местных лет. Заведую детским отделением.
Я пожал протянутую мне руку.
- Игорь Коган, детский кардиолог и специалист в УЗИ. Специализация по детским болезням в Тель ха Шомер*, узкая специализация в детском центре Торонто. Здесь меньше одного месяца.
- Алон Копман, детский онколог-гематолог*, прошел специализацию в Ихилов*
Полноватый мужчина средних лет обменялся со мной рукопожатием.
- Морис Розенцвайг, детский невропатолог, Сорбонна, больницы Хайфы. Здесь уже два года.
- Оксана Шульман - представилась миловидная молодая блондинка - Детский эндокринолог. В Израиле по специализации не работала, в отличие от моего мужа, который сдал экзамен, пытался устроиться по своей специальности, но неудачно, а здесь он заведует ортопедическим отделением.
- Очень приятно со всеми вами познакомиться, уважаемые коллеги. Надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным. А теперь, если можно, расскажите мне пожалуйста, о малыше.
Мне обстоятельно рассказали о ребенке, дали его историю болезни, и, примерно, через 30-40 минут я в сопровождении заведующей пошел знакомиться с пациентом и его родителями.
Мы зашли в палату интенсивной терапии. Ребенок лежал в открытом кувезе, подключенный к монитору. Пока все выглядело, как я привык видеть на Старой Земле. Внезапно, еще до осмотра я заметил легкие судороги у ребенка, которые самостоятельно прекратились. При осмотре обращала на себя внимание синюшность кожных покровов, отчетливо прослушивался шум в сердцеь слабый учащенный пульс, частое поверхностное дыхание. Закончив осмотр, я побеседовал с родителями и сказал, что хочу провести полное обследование ребенка, включая аортографию. Они , посмотрев друг на друга, согласились.
- Послушайте, доктор Фельдман,...- сказал я, обратившись к заведующей.
- Светлана, Игорь. У нас тут все просто, без чинов.
- О' кей, Светлана. Ребенок очень плох. Если не сделать операцию, он умрет. Он поднялся в весе? Я обратил внимание, что во время кормления, одышка усиливалась.
- Вы правы, он плохо набирает вес, постоянно на внутривенной коррекции.
- Розенгартен готов его оперировать?
- Да. Он сказал, что такие операции для него не новость, но вслепую в сердце он не полезет.
- Как у вас с катетеризацией сердца?
- Взрослым делают. Детям ни разу не пробовали.
- Ну, всегда, что- ни будь надо делать впервые. Кто здесь кардиолог? Шломо Дройзен. Очень опытный врач, из Англии.
- О' кей, познакомьте.
- С удовольствием, сейчас позвоню и договорюсь о встрече.
- Добрый день, Шломо. Сегодня к нам приехал детский кардиолог. Он бы хотел с вами встретиться. О' кей, мы к вам идем.
Через пять минут я здоровался с крепким высоким мужчиной в черной кипе. Рукопожатие было сильным, надеюсь, мое его тоже не разочаровало. Он пригласил меня посмотреть его орудие труда. Аппарат был в полном порядке, достаточно современный, на таком я работал в Торонто. Были в наличии и все зонды для всех возрастов. Мы договорились, что завтра мы проведем процедуру обследования, и по результатам ее будем говорить с кардиохирургом. Сегодня я решил ограничиться проведением эхокардиографии.
На следующий день я с помощью доктора Дройзена провел зондирование сердца и контрастную ангиографию посредством специального детского эндоскопа. К сожалению, диагноз подтвердился. С результатами обследования мы пошли к Розенгартену.
Бывший заведующий одним из центральных отделений сердечной хирургии оставался верен своим привычкам. Он барственно восседал за своим большим столом, а нас он, очевидно, предпочел поставить сразу же на свое место, даже не предложив присесть. У меня уже начало подниматься давление в клапанах. Всю жизнь терпеть не могу хамства, но на Новой Земле это был, пожалуй, первый его пример. Шломо обошел меня, вышел из кабинета, принес два стула из приемной и со словами.
- Садись, Игорь, послушаем нашего дорогого профессора.
Удобно уселся на стуле и с наивным выражением на лице уставился на Розенгартена. Тот молча взял протянутые мной результаты обследования, включил компьютер и вставил туда диск. Все, как дело дошло до профессионализма, барство пропало. Перед нами сидел просто старший и более опытный коллега.
- Кто проводил обследование, вы, Шломо?
- Нет, конечно. Это работа нашего нового коллеги Игоря Когана.
- Вы из какой больницы, Игорь?
- Тель ха Шомер, детская кардиология.
- Там заведует профессор Х ?
- Да, под его руководством я работал в последнее время, а до этого специализация в Торонто.
- Прекрасная работа, доктор. Все как в атласе. Можно оперировать. Надеюсь, вы мне поможете?
- Всегда к вашим услугам, профессор.
- Вот и хорошо. Завтра операция, если ребенок в состоянии. Как вы думаете, коллега?
- Я думаю в состоянии. Потом будет еще хуже.
- Идем, нужно поговорить с родителями, и подписать протокол согласия на операцию. Спасибо, Шломо, теперь мы сами.
Когда мы втроем: Розенгартен, Светлана Фельдман и я вошли в палату, там уже находились оба родителя и Ривес. По предварительной договоренности, начать беседу поручили мне. Я рассказал о состоянии ребенка об анатомии порока сердца в нашем случае, о плохом прогнозе без операции. Потом слово взял профессор Розенгартен. Он рассказал, что у нас в Израиле положительный прогноз в таких случаях наблюдается в девяноста семи процентов случаев. А лично у него статистика на один процент выше. Никто не может гарантировать ста процентов успеха, но зато без операции- сто процентный летальный исход в ближайшем будущем.
Ривес сказал.
- Я за операцию. Риск беру на себя. К врачам претензий не будет. где тут расписаться?
- Уважаемый сеньор Ривес, к сожалению, вы не можете расписаться, это обязанность родителей
- Родители само собой, но я распишусь своим именем и от имени Питера.
- Где расписаться?- Спросила Паулина.- Я готова на все ради своего сына. Ты со мной, дорогой?
