Монастырь - Вагант Игорь

– Кому вы рассказывали об этом?

– Никому. – Сир Кевлаверок покачал головой. – Его величество не любил…

Элла махнул рукой, приказывая замолчать. Он откинулся на жесткую спинку и задумался, прикрыв веки. Потом достал из поясного кошеля тряпицу и швырнул ее на стол.

– Вы знаете, что это?

Сир Кевлаверок осторожно развернул тряпку. Внутри лежал измятый и наполовину высушенный фиолетовый цветок.

– Это… да. – Он растерянно посмотрел на принца. – Это, кажется, борец. Лютик.

– Вот как? – Подавшись вперед, Элла словно выплюнул слова. – А знаете, на что пригоден этот самый лютик?

– Э-э… нет. – Толстяк сглотнул, испуганный неожиданной яростью собеседника. Блики, которые отбрасывал пляшущий в камине огонь, делали его лицо безобразным.

Элла внезапно успокоился.

– Положите руку на стол.

Сир Кевлаверок торопливо вытянул ладонь, распростав пухлые пальцы. Элла встал и вдруг резким движением опустил лезвие кинжала на его мизинец. Толстяк взвизгнул, отдернув руку к груди. Кровь тонкой струйкой потекла по камзолу, заляпывая вычурную вышивку.

– Сир Кевлаверок, вы – дурак, – с расстановкой произнес Элла, нависнув над съежившейся фигурой бывшего хоругвеносца. – Ваша боль сейчас – ничто по сравнению с той, которую испытывал мой отец. И вы могли предотвратить его смерть и смерть одного из самых лучших моих слуг. Если бы думали не только о жратве и выпивке. Если бы вообще умели думать. Убирайтесь.

Толстяк вскочил. Его посеревшее лицо дрожало.

– И еще одно, – тихо добавил Элла, – если хоть кто-нибудь узнает о нашем разговоре, должность и мизинец покажутся вам самыми ничтожными потерями в жизни.

* * *

Элла уехал из столицы спустя неделю. Коронацию Сигеберта назначили через месяц, но Элле вовсе не улыбалось торчать все это время в Лонливене, принимая фальшивые поздравления в честь пожалования ему баронства Глоу.

По большому счету, ничего особенно зазорного в этом титуле не было. Если монарх оставлял несколько наследников, то каждый из них получал определенный кусок земли – таких владений имелось штук пять, и они могли принадлежать только членам королевского семейства. Глоу, хотя и представляло собой крошечный затерянный в Черных горах феод с неопределенными границами, считалось принципатом, а потому более высоким по статусу, чем даже некоторые княжества покрупнее.

Все это Элла хорошо понимал, но выслушивать льстивые слова придворных, пытаясь при этом угадать, не спрятана ли в них скрытая издевка, он не имел никакого желания. Ведь в число королевских владений входили еще герцогство Эервен, маркграфство Беруин и, например, графство Арно – исконные земли Эдгаридинов, не говоря уже о графстве Морвэн, доставшемся Идрису Леолину в качестве приданого от Кордейлы Пенардин, его второй жены. Морвэн располагалось на северо-востоке Корнваллиса, на самом берегу моря Арит, с множеством портовых городов. Довольно большое по размерам, бурлящее жизнью и богатое – и любое из этих владений Элла предпочел бы маленькому горному княжеству.

Будь его воля, конечно. Но его воли в этом вопросе не было, и Элла вряд ли бы удержался от того, чтобы высказать правду-матку Сигеберту и, тем паче, магистру Хэвейду; он не смог бы не выплюнуть им в лица все, что думает об их жадности и тупости.

Элла уехал бы уже на следующий день, но после разговора с сиром Гвалтером изменил свое намерение.

До этого времени сир Гвалтер начальствовал над стражей Восточных ворот Лонливена, но по его собственной просьбе получил новое назначение – как только стало известно о том, что свежеиспеченный барон Глоу намерен немедля отправиться в Черные горы. Принц не знал его близко, но решил довериться своему первому впечатлению. Точнее, не первому, а второму, ибо Элла всегда старался выяснить о человеке побольше, перед тем, как начинать разговор – особенно по такому важному поводу.

Многого узнать не получилось. Сир Гвалтер оказался просто старым солдатом, верным и опытным, служившим короне с юношеских лет, в разных местах и, кроме прочего, в Нолтлэндских горах. Гвалтер провел там долгое время, хорошо знал замок Глоу – и это показалось Элле наиболее полезным.

Сир Гвалтер был суров и немногословен: у Эллы сложилось ощущение, что каждое слово у него на вес золота, и он лучше выдавит из себя на два звука меньше, чем на один больше – и это барону пришлось по душе. На вопрос Эллы о том, почему Гвалтер хочет оставить спокойную и сытую жизнь в королевском замке, тот ответил просто, чуть поведя плечами:

– Надоело, сир.

Элла слегка изумился.

– Что же именно?

– Жрать, пить и спать, – буркнул солдат, – сгнию я тут.

И замолчал, словно подивившись собственной болтливости. Элла кивнул.

– Вы приняты, сир Гвалтер.

Именно сир Гвалтер и отсоветовал принцу торопиться с отъездом. Недолгий разговор состоялся в покоях Эллы, в той самой опочивальне, где незадолго до того истекал кровью сир Кевлаверок.

– Надо тридцать человек, – говорил Гвалтер, взвешивая каждое слово, – привычных к горам. Ехать туда долго, если не гнать, то недели полторы, не меньше. Нужны лошади, амуниция и оружие. За день не собрать. Про дхаргов не слыхал, но о горцах слухи ходят. Там, где поворот к Гленкиддираху, недалеко деревня стоит, Лутдах. Не совсем на нашем пути, но можно сделать крюк, посмотреть. Говорят, Каменные Волки ее всю вырезали.

– Так тридцать, может, и мало? – задумчиво спросил Элла.

– Нет. Их же потом кормить надо будет. В самом Глоу еще около двух дюжин должно быть. Замок маленький, многовато народа получается.

Элла помолчал.

– Хорошо. Сир Гвалтер, готовьте тридцать. Достаточно. Но чтобы все проверенные. Имена самое меньшее десяти я вам назову.

Солдат в ответ лишь кашлянул, прикрыв рот рукой. Поднялся с кресла и, не испытывая ни малейшего почтения к анеуринскому ковру, пошёл к выходу. Походка у него была пружинистая, несмотря на четыре десятка лет и тяжелую кольчугу на плечах. Ну что ж, подумал Элла, проводив его взглядом, и имя соответствующее: «Гвалтер» на одном из корнских наречий означало «Повелитель армии». Излишне помпезно, усмехнулся принц, но к случаю подходит.

«Сир» у Гвалтера, конечно, оказался с изъяном. Недолго думая, Элла напрямую спросил солдата о его родителях. Гвалтер оказался внебрачным сыном какого-то мелкого рыцаря из Клеймора, но оттого, что имел репутацию человека взвешенного, разумного и опытного, это господское обращение как-то за ним закрепилось.

Элла очень жалел об отсутствии в Лонхенбурге Хедина. Куда подевался этот монах, и по каким делам, не знал никто. Оставалось только надеяться, что наставник навестит его в Глоу – Элле очень не помешал бы совет или хотя бы доверительный разговор с надежным человеком. Как минимум – о том самом лютике. Никаких писем для Хедина принц оставлять не стал – по большому счету, в королевском замке имелось не так уж и много людей, которым он мог бы поручить передать написанное его рукой. Забираясь на коня, Элла подумал лишь о том, что монах догадается сделать так, как нужно. Очевидно, что Хедин не оставит его – после того разговора в лесочке Элла уверился, что у скрытного монаха есть какой-то тайный интерес к его персоне.

Элла мельком посмотрел через плечо: никто из его братьев не вышел проститься. Хотя, что значит – никто? Разве что Сигеберт. Теодрик, брызгая слюной от ярости, уехал уже на следующий день после похорон, Беорн тоже куда-то делся. Принц невесело усмехнулся: в Лонхенбурге и для него места нет, как, собственно, не было его и при жизни отца. И сейчас от Эллы требуется только как можно скорее устроиться в своем новом жилище, и уж потом думать о том, что делать дальше.

Поерзав в седле, барон Глоу коротко взглянул на сира Гвалтера. В ответ тот кивнул и махнул рукой. Тридцать человек – с суровыми лицами, мечами, арбалетами и алебардами – почти одновременно дали шенкелей, пустив лошадей неспешным шагом.

Восходящее солнце осветило островерхую крышу донжона, закрасив кровавым цветом стяг Эдгаридинов.