Артефакт (СИ) - Стригин Андрей Николаевич

— Узнаю это место, провинция Годзбу, каста торговцев. Кого здесь, иной раз не увидишь. Бывают даже такие как вы, с рыбьими глазами. Есть шанс, что сможем пройти город, не привлекая внимания. Главное условие — в наличии какой ни будь товар, — Грайя задумалась.

— Чего тут думать, смолы у нас валом. Чем не товар? — Семён встаёт во весь рост, но сразу присаживается, молочно белый луч скользит в достаточной близости. — Кого они выискивают? — он отползает под защиту каменной глыбы.

— Действительно, я и раньше слышала о лечебной смоле, здесь её называют — эликсиром Огня. Один раз даже видела у Правителя маленькую баночку — она огромной ценности, лишь состоятельные вельможи могут позволить приобрести пару капель. Решено, вы с Пустой земли. В своё время там использовали радиоактивное оружие, осталось множество засорённых зон, произошли мутации, есть поселения людей с глазами как у вас и цветом кожи как у поджаренных в масле гусениц, но эти люди нашей расы, поэтому, их хоть чураются, но не убивают. Заходить будем утром, ночью могут не разобраться, и я не спасу.

Дует тёплый ветерок и что-то сверху моросит, мне удивительно, замкнутые пространства, а погода как на поверхности, бывает, дожди льют, правда, природа образования иная.

Наконец-то просто отдыхаем. Светочка с Игорем пристроились возле Грайи, сопят в четыре дырочки, вот психика у них, абстрагируются от всего неприятного, не забивают головы всякой дурью. Я заснуть не могу, мысли гудят в голове как потревоженный рой шершней. Вспоминаю то одно событие, то другое, что в будущем ждёт. Попутно смотрю на город, жизнь там хоть и сонная, но течёт. Интересно наблюдать за людьми иных во многом, но и похожих на нас одновременно. Вот из одного заведения вывалила толпа хорошо одетых людей, они о чём-то спорят, один дал в морду другому, через секунду хорошо одетая публика превращается в ободранцев. Одежда изорвана, лица разбиты, а кулаками всё машут. А вот и полиция на длинноногих ящерицах, здесь я не понял чрезмерную жестокость, они, не раздумывая, пускают вход трезубцы, калечат людей, даже издали вижу гримасы боли на лицах несчастных и льющуюся кровь. Большая часть скрывается в узких переулках, но несколько лежат без движения.

— Ночью запрещены всякие беспорядки, наказание, вплоть до смерти. Днём можно многое, внимания на это сильно не обратят, у нас закон, ночь должна быть спокойной, — Грайя констатирует сей факт с полным равнодушием, даже зевает, показав белоснежные зубки.

Полицейские цепляют крючьями неподвижные тела и, не торопясь, волокут к овальному зданию в центре города.

— Дикость, этот явно не европейское общество, вам бы хорошую правозащитную организацию, — Семён сильно переживает и поэтому полез «со своим уставом в чужой монастырь».

Грайя удивлённо косится на нас: — Что такое «правозащитная организация?»

Ехидно улыбаясь, и, косясь на друга, разъясняю: — У Семёна всё в розовом цвете, иногда желаемое он готов принять за истину. А эта и подобные ей организации, занимается тем, что критикует законы государства для того, что бы пробить интересы определённых групп людей, обычно финансируется враждебными государствами. Главная цель правозащитных организаций — подрыв устоев государственность и дальнейшее свержение власти при помощи оппозиции, а для неё, чем хуже их собственной стране, тем лучше, так как за предательство хорошо платят. В войне против собственной страны, идейных борцов крайне мало, всё делается за деньги. Жадность, вот что движет правозащитниками, которые тесно связаны с оппозицией.

— Кошмар! — восклицает Грайя, закатывая глаза в непритворном ужасе. — Это же, государственные преступники!

— Что ты, наоборот, весьма уважаемые люди, даже государство, которое они критикуют, их всячески оберегает. Кстати, это и есть демократия, каждый может обсуждать действия власти, не соглашаться с законами. Используя средства информации, пудрят мозги так умело, что массы отстаивают интересы кучки людей, как свои кровные, вот и Семён попался на их удочку.

— Вот всё ты перевираешь, — возмущается мой друг, — правозащитники, это те, кто защищает права несправедливо осуждённых людей, оскорблённых, обиженных. Вот, что делают у вас в обществе, если кого-то несправедливо осудят? — в упор спрашивает он Грайю.

— И такое бывает, — хлопает ресницами женщина, — если выясняется, что произошла судебная ошибка, всех судей, наказывают, вплоть до подвешивания на крючьях.

— Тогда б у вас судей не осталось, — фыркает Семён.

— Да, нет, с этим всё в порядке, судят честно. А у вас, иначе?

— Судебный произвол не допускаю, — сурово сдвигаю брови, — да и князь Аскольд никому не даст послаблений. Демократии у нас нет, но продажных судей, на крючья не подвешиваем, это как-то дико, Аскольд их… акулам скармливает.

— Правильное решение, у вас нормальное общество, — соглашается жрица. — А откуда тогда демократия?

— Это из прошлой… жизни.

— Никогда её не допускайте, демагогов разведётся, ложь нормой жизни станет, народ голодать будет, враги наползут, государство развалится — горячо ответствует Грайя.

— Глупая ты, — вздыхает честный парень, — нет приделу совершенствования, а особенно душ людей. Демократия, это скачёк после язычества, на необозримую высоту. Просто мы только начали развиваться. Демократия ещё придёт!

— Не придёт, деревьев в лесу много, — с неприкрытым цинизмом изрекаю я.

— Причём тут деревья?

— Аскольд колья наделает и всех демократов на них посадит, — шучу я.

— Самодержец, — в сердцах выдыхает Семён.

— Приходится им быть, — с грустью соглашаюсь я.

Семён чернеет лицом, отворачивается, единомышленников среди нас нет.

Тем временем в Годзбу восстановилось спокойствие, аэростат неторопливо плывёт под сводами «линзы», молочно белый луч методично прочёсывает все закоулки города, задерживается у ног редких прохожих и неторопливо скользит дальше. Такая монотонность действует лучше хорошего снотворного. Неожиданно сон сбивает меня с ног, и я кубарем несусь в другой мир. Кто его знает, существует он или это бред, уставших за затянувшееся бодрствование нейронов, которые решили использовать момент отдыха для своих бурных фантазий. В любом случае, сон это сказка, когда приятная, иной раз сумбурная, бывает страшная, но всегда волшебная.

Сейчас я понимаю, что сплю, это редко, но бывает. Вот только менять сюжет почему-то не могу, а хочу всей душой, уставшие нейроны захотели порадовать меня кошмаром.

«Я нахожусь у зловонной помойки, в ней с восторгом капается бомж. Он почти с головой зарылся в перекинутый набок ящик, выкидывает из него грязное тряпьё и скрипучим голосом бормочет песенку. Пытаюсь вслушиваться в его речь, словно хочу понять нечто важное. Делаю шаг, смрад от помойки омрачает сознание, а ещё страшусь, что бомж меня заметит. Странно, но я его панически боюсь, хотя на вид он хилый и нездоровый. Внезапно я понимаю, это женщина, опустившаяся и страшная. От неожиданности спотыкаюсь, бомжиха мгновенно замолкает, В спутанных волосах шевельнулось толстое ухо, женщина медленно поворачивается, и замечаю в центре лба пустую глазницу. Меня словно облили кипящим маслом, я узнал её, это существо — одноглазая ведьма из Разлома, где обитают химеры. Встретится с её взглядом, полностью лишиться рассудка, а глаз у неё один и она его часто держит в руках. Вот и сейчас в её ладонях затрепыхалось живое око, ведьма поднимает руку, и я мертвею от ужаса, зрачок впивается в меня, словно жало шершня. Я чувствую, как из меня пытаются высасывать информацию о пройденном пути, и где сейчас нахожусь. Но всё таки это сон и у химер ничего не получается, я сопротивляюсь как открытый зонтик, который пытаются достать из задницы. Ведьма в бешенстве клокочет горлом, и меня начинают окружать её товарки. Мой шрам на плече воспламеняется, дикая боль отрезвляет, и неожиданно я понимаю, что могу проснуться».

Утро врывается, как бульдозер, на клумбу с цветами, я вылупил глаза, силюсь поймать обрывки сна, но они ускользают как паутинка, а на нашу площадку врывается стайка разноцветных ящерок с изумрудными глазами и как заверещали словно сороки. Они прогоняют остатки сна… и бог с ним… смутно догадываюсь, он плохой… как болит мой шрам!