— Человек смертен. Хуже того — внезапно смертен. — произнес Неждан. — А ты — срок. Есть ли он у нас?
— По весне кто-то придет. Точно тебе говорю. Ты разве не видел, как глаза у Боряты горели, глядючи на твой топор?
— Я вот что думаю… — задумчиво произнес Неждан, снова вильнув в сторону своими мыслями. — Лодку нам нужно делать. И мосток, чтобы удобно было на ней отходить да приставать.
— Это еще зачем?
— Рыбу ловить. В ловушки ведь мелочь идет. А ежели лодка будет — большую попробую брать. С которой и еды больше, и кожи, и пузыря. Да и зимой ходить сподручнее.
— На лодке? Зимой? — ошалел Вернидуб.
— Доверься мне. — расплылся в улыбке Неждан. Впрочем, седой это не разглядел в той полутьме. От углей больше света не шло, а лучинку они потушили.
А нового витка разговора не получилось. О том, что замыслил делать легкую парусную лодку с балансиром, он не стал рассказывать. Сейчас. Как и о том, что ежели на зиму ей ставить по килю истираемый брусок «лыжни», то она может превращаться в буер, способный очень бодро идти по реке без опаски провалиться в полынью. Все потом. Завтра. Слишком уж он хотел спать…
Глава 7
167, февраль, 25
— Э-эх, ухнем! — воскликнул Неждан и ударил киянкой по деревянному столбику. Из-за чего Вернидуб, придерживавший ее, немало струхнул.
Оно же так завсегда.
Страшно.
А ну как рука дрогнет, и он по тебе попадет? Мало-то не покажется.
Еще удар.
И седой, а теперь еще и бледный ведун снова вздрогнул, прикрыв глаза. Слишком уж сильно и лихо замахивался Неждан, стараясь вложиться в удар полностью. Отчего этот столб, выполняющий по совместительству роль сваи, медленно уходил в грунт. Ил-то он проскакивал легко, а вот дальше шел очень трудно, словно там глина была или еще что плотное…
Они все ж таки занялись сооружением мостка.
Пробивали топором маленькое «окошко» в не самом толстом льду. А потом вгоняли туда сваи, взяв для этого старые, крепкие бревнышки из сухостоя. Тщательно пропитав их при этом. Рядом с костром на рогатки укладывали и подогретым дегтем проливали, медленно вращая. Ну забивали, пользуясь тем, что со льда куда сподручнее это делать, нежели потом с воды чудить.
Дальше Неждан планировал уложить две продольные балки из сухостоя. Также просмолив их и закрепив вертикальными нагелями. Ну и настелить поверху плахи, привязывая их просмоленной веревкой из конопляного волокна, которое еще осталось в некотором количестве. Но это уже и по открытой воде можно сделать, потихоньку наращивая настил…
— Голову ты только этим нам морочишь, — пробурчал Вернидуб, когда они, забив очередную сваю, вернулись к костру. И теперь медленно начали проливать горячим дегтем следующую.
— Отчего же?
— По весне заканчивается срок изгнания твоей семьи. Зачем тебе тут сидеть? На лодке все добро перевезем. Нужно ли это все городить?
— А зачем мне ехать туда, откуда меня выгнали? — удивленно выгнул бровь Неждан.
— Как зачем? — опешил ведун, которого натурально застала врасплох такая позиция. — Там же твои родичи.
— Которые меня выгнали. Которые сказали, что я им чужой, и бросили на произвол судьбы. Или ты можешь как-то объяснить, почему меня оставили тут без еды с одним лишь маленьким ножиком?
— Борята солгал тебе.
— Вот как?
— Никто не откладывал твое испытание. То, что сейчас происходит оно и есть. И ты отлично справляешься.
— Представь — ты бы умер. Череп проломить ведь могли? Могли. Да и от горячки легко мог отойти. А я бы не стал ведуном. Таким, которому подсказывают сами боги. Мыслишь, я бы выжил тут один?
— Не знаю.
— А я могу точно сказать — нет. Тот, старый Неждан был совершенно не приспособлен к таким испытаниям. К тому же я сильно сомневаюсь, что все мои родичи проходили через что-то подобное.
— Ну…
— Что их обычно ждало?
— Я не в праве.
— Как ведун ведуну. Мы же должны знать.
— Месяц в лесу. С ножом. — чуть помедлив, ответил Вернидуб.
— Летом?
— Да. — неохотно ответил ведун. — После посевной.
— Группой?
Тишина.
— Что же ты молчишь? Они ведь не поодиночке его проходят?
— Да. Ты прав, — тихо произнес Вернидуб. — Группами человек по десять. Они стайкой бегают по лесу и выживают. Опытные родичи, такие как Борята, за ними присматривают. Издалека. Готовясь вмешаться, если какая-то беда случится.
— А что мне устроили? Год выживания без всякой помощи. Еще и ограбить хотели.
— Гостята мертв.
— Я должен танцевать от радости? — раздраженно фыркнул Неждан. — Мой отец, вероятно, тоже мертв. А мать и обе сестры отданы чужакам на потеху. Да и я сам чудом выжил. Разве это справедливый обмен?
— Так или иначе — Гостята уже предстал перед Перуном. И вряд ли новая его жизнь будет отрадной.
— Мне от этого стало легче прям, — скривился парень и сплюнул. — Смерть — не самое страшное наказание. Он столько зла нашим совершил, а его просто убили. Еще и дочек пытаются пристроить в теплое местечко.
— Для твоего же блага.
— Щедры… спасибо… ой щедры… за чужой счет. Вот скажи мне как на духу — тебе самому от этого не тошно? Не мерзко?
— Такова жизнь.
— Я такую не хочу.
— А что делать? К тому же ты же сам хотел помощников. — нахмурился ведун.
— И хотел, и хочу. Но ехать к тем, кто меня выгнал, не желаю. Это ведь как получается? По пьяному делу один самодур выгоняет целую семью родичей, а остальные молчат, переживая за свои шкурки.
— Они готовы отдать тебе все, чем владел Гостята, чтобы возместить. Да, выглядит некрасиво. Все ж ты прав — легко быть щедрым, отдавая чужое. Но это немало. И две бабы в семье — большая подмога.
— И большая морока. Али не ведаешь, как порой они умеют сводить с ума. А Гостята их, считай, из-за меня погиб. Любить меня станут? Или гадить?
— Мила с головой дружит. Она Златке озоровать не даст.
— Ой ли?
— Поверь, у Гостяты было много всего ценного. И тканей, и металла. Он самый богатый не только в Тихих медведях. И это все отдают тебе.
— Какая неслыханная щедрость, — оскалился Неждан. — А они отдали бы, если бы не знали, что я умею делать железо?
— Мир, к сожалению, несправедлив, — хмуро констатировал Вернидуб, которому совсем не нравилось, куда клонилась беседа. — Перун на небе, а не на земле. Оттого и дурного много. Да и Велес шалит.
— Полагаешь? — с усмешкой спросил Неждан. — Вот скажи мне, ведун, в чем сила?
— Это вопрос с подвохом?
— Нет тут никакого подвоха. Вот ты говоришь, что Перун на небе, а не на земле. Да, это так. Но разве не пришло наказание нашим предкам, сразу, как они разругались и утратили единство? А ведь до того веками держались под давлением и кельтов, и германцев, и даже сами сарматы не рисковали к ним соваться.
— И ты видишь в этом справедливость?
— Правду. За кем правда, тот и сильнее. Да не та правда, о которой болтуны болтают, а правда жизни. Нету у вас единства, потому вас и бьют. Не кормите свое войско, значит, с вас кормится чужое. Не держите кузнецов, так и железа не имеете. Не учитесь, так и не умеете. Все ведь просто.
— Может быть… может быть… — покачал головой Вернидуб. — Так ты мыслишь, нет за ними правды?
— За ними? Не знаю. А вот за мной ее точно не будет, если вернусь. — покачал головой Неждан. — Вышвырнули, как шелудивого пса. А чуть поманили — сразу поджав хвост, и прибежал, словно побитая собака.
— Тебе нужны помощники. Сам же говорил. Откуда их тут взять?
— А откуда их взять там?
— Как? Там же люди.
— Да только они все заняты. С утра до вечера. Посевная. Сенокос. Сбор хвороста и всякого иного по лесам. Страда. И так далее. Их как-то отвлечь можно только зимой. А мне надобно — летом. Что я тут, что я там… никакой разницы. Разве что тут я сам себе хозяин, а там с другими считаться надо.
