Ознакомительная версия. Доступно 205 страниц из 1021
Она ни слова не понимала из бреда пьяного центуриона. Голова шла кругом, перед глазами плыл туман, густой, белый, какой частенько накрывает осенними днями равнину близ Эска.
– Уходи! – вдруг воскликнула она. – Уходи немедленно! Чтоб нога твоя больше не касалась этого порога! Вон!
Валенс, кажется, ни на палец не обиделся.
– Теперь ты знаешь… Поплачь. А потом, если помощь нужна, приходи. Я наперед знал – этот мальчишка свернет себе шею. Даром что юнец, красавчик… А вот поди ж ты. Не жилец был, похож на стеклянный сосуд. А для этих гор надобен сосуд медный.
И он ударил себя кулаком в грудь, свидетельствуя: уж он-то – прочная медь. Но при этом покачнулся, шагнул назад. Мышка воспользовалась случаем, подскочила и захлопнула дверь перед носом центуриона. Задвинула засов. С той стороны вновь стали колотить, но дверь в доме была крепкая.
– Уходи! – закричала Кориолла и в свою очередь ударила кулаком в дверь – изнутри.
Она кричала это «уходи!» пока не охрипла, а когда наконец умолкла, поняла, что там, за дверью, никого нет.
Она прошла к себе, вся дрожа. Села на кровать. Малышка Флорис, полутора месяцев от роду, тихо посапывала в люльке, не ведая, что теперь сирота.
– Я не верю… – прошептала Кориолла вслух. – Он не мог умереть.
В груди была не боль, нет, а страшная пустота. Кориолле казалось, что она много лет уже – целую вечность ждала этого утра и этих слов.
Мышка проскользнула в комнату, села рядом, обняла.
– Что теперь будет? – спросила Кориолла, пока Мышка гладила ее по плечу.
– В долг нам точно ни в одной лавке не дадут, – сказала Мышка.
В этот момент в дверь вновь заколотили.
– Если это Валенс, я его не пущу, – пообещала Мышка и побежала смотреть, кто явился.
Кориолла вышла следом, как неживая.
Мышка распахнула дверь. На пороге стоял Малыш, загораживая чуть ли не весь проход и доставая макушкой до притолоки.
– Кориолла, я слышал… – проговорил он, глядя в пол и не зная, куда деть руки.
– Я не верю! – выдохнула новоявленная «вдова».
– Я тоже. Но… Если что – деньги у меня есть, без помощи не оставлю… Я сейчас на чуток забежал. Только слово сказать. А завтра выходной испрошу у центуриона, и к тебе. Если надо чем помочь…
Кориолла вдруг покачнулась и упала бы, если бы Малыш ее не подхватил.
– Я не верю, не верю… – повторяла она, пока Малыш усаживал ее на скамью в перистиле. – Если бы он умер, я бы точно знала. А так сердце ноет. Знаю – беда. Но не с Гаем, нет. – Она замолчала. Малыш ждал. – Знаешь, я в Дробету поеду…
– Нет, зачем же… Чего это вдруг? – забормотал Малыш.
– Выспрошу у трибуна Требония, что и как.
Кориолла вскочила, готовая мчаться немедленно собирать вещи. Сама не признавалась себе, зачем едет: узнавать о судьбе Приска или бежит от Валенса, от его настойчивого и раздражающего сочувствия.
Малыш несколько мгновений стоял перед нею, потом вдруг сказал:
– Завтра…
– Что?
– Завтра поедем. Я с тобой. Одну не пущу. Добуду отпуск, и в Дробету. Ты права – это ж Приск. И как остальные – надо узнать. Я ни одного отпуска за год не брал.
Кориолла даже не могла дотянуться, чтобы поцеловать его в щеку, и потому ткнулась щекой ему в руку – повыше локтя.
– Ты – настоящий, Малыш. – Слово друг она опустила. Но он и так все понял.
– Вещи собирай, еду там, какую надо… Вино. А я придумаю, что с повозкой… У нас в мастерских три штуки есть. О деньгах не бойся. У меня жалованье почти за год нетраченое. Ты, главное, верь, что старина Гай вернется.
– Я верю.
Глава II
Путь в горах
Февраль 858 года от основания Рима
Дакия, горы Ориштие
Приск спустился к ручью, но переходить не стал, двинулся вдоль потока. Мороз был несильный, тучи, нависая, скрывали склоны. Приск решил двигаться вдоль ручья, плюнув на всякую безопасность. Ноги едва его держали – будто он прошел не две мили, а целых двадцать. Он присел на поваленный еловый ствол. В висках противно пульсировало, и слева под повязкой запускала когти под ребра настырная боль. Он приложил руку к плащу и почувствовал, что тот мокрый. Значит, кровь так и не унялась. Он отнял руку и встряхнул ладонь – алые капли упали на снег, тут же поблекнув, – будто вино разбавили водой. Тот последний мальчишка – он так неожиданно и резво метнулся вперед, а Приск слишком устал… В первый миг центурион даже не почувствовал боли и решил, что фалькс прорезал лишь одежду. Потом, когда после окончания схватки боль вспыхнула, – понял, что ошибся, быстро разделся и, сорвав с одного из даков льняную рубаху, раздергал ее на полосы и обмотал торс. Рана была нехорошей. На счастье, клинок не прошел вглубь, а лишь железным клювом вспорол кожу, но вспорол наискось, и долгий порез теперь обильно кровил. Подобную рану необходимо прижечь, но разводить костер не было времени. К тому же дым наверняка бы привлек погоню. Римские туники Приск надевать не стал – сложил в кожаную сумку вместе с письмом и перстнем легата. Снял с одного из убитых испачканную в нескольких местах кровью рубаху, потом закутался в меховую безрукавку и в дакийский плащ, взял лишь местное оружие и двинулся в путь… Тучи разошлись, выглянуло солнце. Глаза тут же стало резать от нестерпимого блеска снежного серебра.
Похоже, Приск сбился с дороги, хотя ему казалось, что путь верный, что вот-вот трещина ущелья раздастся и откроется заснеженное раздолье большой долины Стрея. Но один ручей влился в другой, а Приск оказался в очередном ущелье, совершенно незнакомом. Наконец он остановился и стал оглядываться, пытаясь отыскать дорогу, долго щурился, глядя на заснеженный склон впереди, – заходящее солнце щедро вызолотило его обманчивой теплотой. Скоро совсем стемнеет. Подумалось про Лабиринт Минотавра. И еще постоянно вспоминалось, как обмякал на его руках Монтан.
Среди деревьев – облетевших на зиму буков и застывших под снежными шапками елей – виднелись террасы с жилыми домами, кое-где вился слабый дымок над засыпанными снегом драночными крышами. А еще выше и правее высилась жилая башня. Основание, в высоту не меньше
пятнадцати футов, было сложено дакийской кладкой из известняка, и только на уровне второго этажа шел кирпич, под самой крышей устроена была смотровая площадка. Наверняка здесь жил какой-то знатный пилеат.
Приск и сам не знал, почему направился к башне, а не к бедным деревянным домикам. Наверное, подумал, что выдавать себя за дака будет одинаково сложно как в хижине бедняка, так и в жилище аристократа, несмотря на переодевание и длинные волосы. Так уж лучше пытать счастья в просторном жилище.
На подъеме, там, где особенно круто, в скале были вырублены ступени, сейчас почти полностью занесенные плотным снегом. Правда, имелись еще сбоку деревянные перильца, верно сделанные для стариков или женщин, – Приск был уверен, что воины-даки поднимались по этой круче резво как козы. Сам он не был даком, потому оскользнулся, выругался и взялся за оледеневшее дерево руками – пальцы и так уже почти не чувствовали холода.
«Тут и не захочешь, а вспомнишь рассказы, как руки да ноги у легионеров замерзали в стекло и разбивались от удара», – подумал он с равнодушием, словно и не о своем теле, а о чьем-то чужом.
Дубовая дверь была заперта изнутри на засов, и римлянин грохнул в нее кулаком. Уже на пороге он наспех и будто во сне сочинил историю – якобы пустился с отрядом в погоню за римским беглецом, но повздорил со своим же, и тот ударил его фальксом. Теперь, отстав от отряда, он вынужден искать ночлег. Вранье выползало в каждом слове, будто ослиные уши, но ничего лучше Приск так и не придумал – ему вообще казалось, что вместе с кровью вытекли все мысли, осталось лишь вялое отупение.
Дверь наконец отворилась. На пороге стоял парень лет двадцати с небольшим в греческом хитоне и накинутом поверх на плечи толстом дакийском плаще.
– Хайре, – приветствовал он по-гречески и продолжал на языке Гомера: – Заходи, Приск, я знал, что ты придешь.
Ознакомительная версия. Доступно 205 страниц из 1021
