Один раз уже подобное чуть не случилось на логистической станции вокруг Уфы. Он задержался с выступлением и просрочил парковку. «Академик Гамаюнов» уже вывезли во внешний шлюз и качали воздух, когда Егоров прибежал на палубу. Мотылёк тогда почувствовал вакуум и приближение хозяина, и попытался распустить крылья прямо в шлюзе. Крылья метались по шлюзу пару минут, обжигая плазмой стены и рельсы, пока дежурный извозчик в скафандре не успел запрыгнуть на садок и мощным крупным магнитом усыпить гелиображника. Переборки выдержали, сильного ремонта не потребовалось, но за чрезвычайное происшествие с Леонида сняли двадцать тысяч штрафа. Что тогда, что сейчас Егорову было не столько обидно за деньги, сколько страшно за своего мотыля. Мотыль — как и деньги, тоже ресурс, инструмент, но, в то же время, сущность с сознанием, полуразумная, доверяющая людям.
Снова вокзальный шум, снова регистрация, мельтешащие кабинки на магнитной дороге.
Егоров оплатил счёт и проверил баланс. На кошельке оставалось двадцать четыре четыреста. Билетов на ближайший рейс на Югру-1 не оказалось, пришлось ждать следующего, через полчаса. Походил по галереям, посмотрел какую-то видео-презентацию. По внутреннему радио сказали:
«Рейсово-круизный сухогруз „Тавда-4“ отбывает от причального коридора номер семь через пятнадцать минут. Просьба отбывающим прибыть в регистрационную зону второго сектора».
Снова вспомнился кот и ребята с «Тавды». Осталось какое-то жуткое, незнакомое волнение за экипаж и за знакомых. Это новое чувство разительно отличалось от прошлых мыслей — желания лёгкой наживы, желания выкрутиться из истории с коллектором. Да, кое-кто из экипажа обошёлся с ним не очень красиво. Но что ждёт такой большой корабль на новом, почти диком маршруте? Вдруг новости не врут?
Подошёл к информационному табло, подключил планшет и проверил объявление о пропаже, которое подавали накануне. Актуальных ответов не было. Сел обедать в столовку, потратив ещё сотню кредитов и проверяя сообщения. Вольдемар в сети так и не появлялся. Ильнур спросил:
«Как дела?»
«Нормально. Жду челнока на Югру-1».
«Я не спросил, надо пару тысяч взаймы?»
Егоров на миг задумался, потом ответил.
«Нет. Я так не могу. И так много долгов. Лучше я буду продолжать экономить, чем брать деньги, заработанные таким трудом».
«Смотри сам. Ты производишь впечатление порядочного человека. Успехов тебе!»
Одновременно с последним сообщением пришло сообщение от незнакомого контакта, подписанного «Шон Рустамович Куцевич».
«Товарищ Егоров, приветствую! Я капитан гипотраулера „Молотов“, по вашей заметке. Найден кот, предположительно, вашего происхождения».
Ниже прилагалось фото Берсерка на руках хмурого худого парня с ярко-рыжей шевелюрой.
«Да, это мы подавали объявление! Но это кот с сухогруза „Тавда“, которая сейчас, через пять минут отбывает! Идите на второй пирс, ещё можно успеть!»
Егоров также переслал сообщения Артемьеву. Тот, как несложно было догадаться, во время вылета за терминалом переписки отсутствовал. Куцевич ответил:
«Сожалеем, но мы тоже не можем отлучиться от корабля. У нас третий класс размерности и экипаж из трёх человек и одного андроида. Двое человек и робот трудятся, один до момента взлёта в трудовом отгуле. Через сорок минут мы совершаем вылет в сторону Югры-1. Мой непутёвый сын подобрал кота, это всё ошибка, но мне бы не очень хотелось выбрасывать животное на улицу и нарушать его возможные права на жилище».
В голове у Леонида возникла безумная идея. Он нажал на видео-звонок. Ответили сразу — перед ним показался бородатый, коренастый мужчина с густыми бровями. Красный галстук и серый угловатый пиджак выдавали в нём хранителя древних коммунистических идей. Егоров начал:
— А вы не против взять меня пассажиром? Я как раз направляюсь до Югры-1, куда тоже по ошибке отправили мой транспорт. Готов сколько-то заплатить. Либо могу читать стихи. Дальше я попытаюсь самостоятельно догнать «Тавду» и вернуть им кота.
— Никакие валютные средства сверх меры нам не нужны, — разговаривал он таким же протокольным тоном, как и в письме. — Если вы не против нашего пролетарского быта, то мы с радостью приютим вас в обмен на уход за питомцем.
Через десяток минут, когда «Тавда» уже отправилась в дальний путь, Егоров вступил на трап гипотраулера «Молотов». Угловатое обгорелое пузо корабля покоилось на двойных тележках в блоке для грузовиков. В длину гипотраулер выходил не меньше ста метров, упираясь носом в исполинские ворота первого шлюза. Красные стяги свисали со стен шлюзовой камеры «Молотова», вдали слышалась патриотичная музыка.
В шлюз выглянул тот самый хмурый рыжий парень.
— Заходите, мы пока готовимся к вылету.
Внутри царил функциональный аскетизм, помноженный на суровый, приправленный ржавчиной челябинский дизайн. Раскалённые некрашеные трубы непонятного назначения торчали из стен. Потолок был покрыт извёсткой, пол был то дощатым, то стальным. Из облика выделялись массивные, резные перила на потёртой лестнице. Лестница вела мимо входа в обширный грузовой отсек куда-то наверх. Из отсека несло холодом и сыростью, и везде пахло свежей рыбой.
— Сюда! — голос отразился гулким эхом от потолка.
Он прошёл мимо четырёх дверей в каюты, одна из которых была подпёрта кирпичом. Коридор выходил в длиннющий и узкий зал с голыми принтонно-чугунными («чугуниевыми») стенами. В тусклом свете ламп накаливания и испарениях от окон туннелизаторов проглядывали штабеля из коробок, вёдер и прочей утвари и печка-буржуйка с холодильником, стоящие прямо по центру.
Музыка играла из квадратной колонки в углу, укрытой брезентом. Егоров разобрал строчку «Взвейтесь, стяги!»
— Мау! Вернулся! — кот выпрыгнул из-за коробок, запрыгнул с пола прямо на руки, в очередной раз больно царапнув хвостом. — Мау! Корми! Корми!
Потёрся головой.
— Папенька, я привёл, — сообщил сын и наконец-то подошёл к поэту для приветствия.
— Дефлюцинат, покажи гостю каюту! — раздался хриплый отцовский голос из динамика. — Да запиши в журнал для отчётности. Мы взлетаем через пятнадцать минут. Потом дуй ко второму туннелизатору, там дежурит андроид! Пора выводить коней из стойла.
Сын погрустнел.
— Как зовут? — спросил Егоров, подавая свободную от кота руку.
— Гагарин. Гагарин Шонович Куцевич.
Имена челябинцев издавна славились оригинальностью. Мимо пронёсся, задев плечом, невысокий коренастый парень в полосатой рубашке. Потом оглянулся и хмуро пожал руку.
— Арсен!
Резкие черты лица, аккуратные усы и акцент выдавали в нём кавказца.
Егоров сходил до каюты, там оказалось холодно. Не послушав рекомендации капитана, тихо вернулся в зал и сел прямо у буржуйки. Началась предстартовая суета. Егоров никогда бы не подумал, что три человека и один робот — старинный безмолвный агрегат с неуклюжими движениями и безо всяких признаков сложного интеллекта — могут создать такое ощущение суеты.
— Станция, это «Молотов», мы готовы!
— Задраивай люки! Кислородку включай!
— Задраил-включил!
— К пульту живо! Проверь пульт, всё горит! А ты к туннелизатору!
— Есть!
Заскрипели рельсы внизу, зашипел воздух, загремело, заныло под ложечкой.
— Крути! Гони синего к красному!
— Не хочет!
— Транспортир подавай! Ты всех кормил? А, дефлюцинат, ничего не умеешь, давай я! А ты — в трюм, упряжь ловить, востроскручу крутить! А у тебя что? Всё по графику?
— Так точно!
— Связь проверил? Сообщай!
— Станция, мы готовы!
Музыка играла чуть тише. Второй шлюз остался позади. Корабль дёрнуло, резко придавило вниз. Гравитация станции на миг сложилась с гравитацией корабля. В голове послышался шёпот востроскручи. Космический зверь до того времени дремал на конце рельсового пути, на привязи. Почуяв знакомый корабль, он прилепился подо дно. Расстояние было невелико, он почуял новых пассажиров и осторожно полез в их сознания, принюхиваясь и вызывая фрагменты образов. Кот тоже навострил уши. В такие моменты всегда ненадолго пробирает лёгкий холодок, как при просмотре фильмов ужасов.
