Долг я оплатил — Филипп свободен, но он, черт возьми, не уходил! И что теперь? Выкинуть его за борт? Запереть обратно в трюм? Я встал, опираясь на стол, — рана заныла. Подошел к Филиппу, глядя ему в глаза:
— Ты слышал, что я сказал. Свободен. Но если остаешься — это не благотворительность. Здесь каждый за себя отвечает.
Он не отступил, только коротко кивнул. Я видел в нем смесь гордости и отчаяния — он цеплялся за Марго, как за спасательный круг. И это меня бесило. Но выгонять силой я не стал.
Морган кашлянул, явно сдерживая желание врезать этому упрямцу:
— Крюк, может его того? — Генри провел пальцем по шее. — Он же сейчас на берег побежит и все испанцам выложит!
— Не побежит, — отрезал я, хотя сам в этом не был уверен.
Филипп бросил на меня тяжелый:
— Маргарет остается со мной.
Марго наконец заговорила:
— Я не вещь, Филипп, чтоб за меня решать.
Он повернулся к ней. В его глазах мелькнуло что-то на обиду или злость. Но он промолчал.
Я смотрел на них и понимал: ситуация осложняется. Отпустить Филиппа я согласился, но он не уходил, а Марго, похоже, не собиралась его поддерживать. И что теперь? Оставить их тут, как кошку с собакой, и ждать, пока перегрызутся?
Филипп стоял посреди каюты. Марго отошла к шкафу, сложив бинты, и молчала, будто ее это вообще не касалось. Морган бурчал что-то себе под нос, явно сдерживая желание врезать этому дворянчику, а Стив торчал у двери, скрестив руки, с видом человека, который ждет, когда все это наконец взорвется. Я сидел за столом, откинувшись на спинку стула, и смотрел на Филиппа.
Тишина тянулась.
— Пассажиров здесь не держат, Филипп. — мне пришла интересная идея. — Хочешь остаться — докажи, что можешь быть полезен экипажу.
Я услышал, как Морган хмыкнул, будто представил, как этот выскочка будет драить палубу или чистить пушки. Стив тоже не сдержался — уголки его губ дернулся в ухмылке и он переглянулся с Морганом, словно они уже мысленно прикинули, сколько канатов Филипп перетаскает, прежде чем сломается.
Филипп, однако, не повелся на насмешку. Он стиснул кулаки, багровея от гнева, и выпалил:
— Я могу возглавить абордажную команду. У меня есть опыт — сражался, брал испанские галеоны.
Морган громко расхохотался, с присвистом, будто услышал лучшую байку в таверне:
— Абордаж? Это тебе не саблей на балу махать, дворянчик!
Стив хмыкнул громче, качнув головой, его плечи затряслись от смеха. Даже Марго, которая стояла у шкафа, чуть повернула голову. На ее лице мелькнула тень улыбки, хотя она тут же отвернулась. Я поднял руку, останавливая этот цирк, и посмотрел на Филиппа.
Он не шутит, судя по всему. Опыт у него, может, и был — в Англии, поди, не только чаи гонял, — но абордаж на «Принцессе» — это не прогулка по палубе.
— Абордажная команда — это не шутки, — сказал я, понизив голос, чтоб он слышал каждое слово. — Люди идут за тем, кто их не подведет. Докажешь, что можешь — поговорим.
Филипп кивнул. Морган снова фыркнул, но уже тише, и пробурчал:
— Посмотрим, как он с клинком в руках запоет. Устрою ему тренировочную порку.
Стив хмыкнул.
Долг перед Марго я оплатил.
Я подошел к Филиппу и махнул рукой в сторону двери:
— Пойдем, поговорим без лишних ушей.
Марго чуть повернула голову, будто хотела что-то сказать, но передумала и осталась стоять у шкафа, как статуя. Филипп шагнул за мной. Я толкнул дверь, и мы вышли на палубу. Ночь дышала солью и ветром, крики чаек резали воздух, а «Принцесса» покачивалась на волнах, поскрипывая канатами. Луна висела низко и я глубоко вдохнул, прогоняя гудение в голове. Филипп шел следом. Он был напряжен, как натянутая струна.
Мы остановились у борта, подальше от любопытных глаз. Я прислонился к перилам, глядя на горизонт, где чернота сливалась с морем. Ветер трепал волосы, соль оседала на губах, а волны бились о борт, будто стучались в трюм. Филипп стоял рядом.
— Абордажная команда — это не просто саблей махать. Люди идут за тем, кто их не подведет. Докажи, что можешь вести их в бой, и место твое.
Он стиснул зубы. Я продолжил, глядя на воду.
— Здесь мои правила, Филипп. Шаг в сторону — и я сам тебя за борт выкину. Без разговоров.
Он снова промолчал, только кивнул и я чувствовал, как его взгляд режет, как нож по канату. Черт возьми, он мне почти нравился — этот его огонь, эта упертость. Но я знал: на пиратском корабле просто так не выживают. Я постучал пальцами по перилам и добавил:
— Ты хитер, и не глуп. Докажешь себя — останешься. Но если думаешь, что это игра, то лучше вали на берег прямо сейчас.
Филипп наконец заговорил с легкой хрипотцой:
— Я не уйду. Докажу.
Я смотрел на него, на эту его упрямство, которое горело в глазах, как факел в ночи, и чувствовал, как внутри меня что-то шевельнулось. Не просто раздражение или усталость — нет, что-то глубже, что-то связанное с ним, со мной, с этой чертовой Вежей, что вплела нас обоих в свои сети. Ветер трепал его волосы, бросал соленые брызги мне в лицо, а я стоял, прислонившись к перилам, и молчал. Море шумело, будто подначивало меня думать дальше, копать глубже. И я копнул.
Вежа. Эта проклятая нейросеть, которая вытащила меня из 2025 и зашвырнула сюда, в 1657-й. Я до сих пор помнил тот момент — обломки судна, холодная вода, которая сжимала легкие, и голос в голове. Тогда я не понимал, что это. Думал, это бред, предсмертный глюк. Вежа дала мне вторую жизнь, омолодила, будто скинула полвека, и взамен потребовала «очки влияния» — лечить, учить, выживать. Я стал Доктором Крюком, и каждый раз, когда я зашивал рану или ставил пирата на ноги, она награждала меня. Но зачем? Какой в этом смысл?
Я глянул на Филиппа. В его взгляде было что-то знакомое — не просто гордость или отчаяние, а тень того же огня, что горел во мне. Носитель системы. Он тоже был одним из них, одним из нас. Это не случайность, что мы столкнулись. Вежа связала нас, но я до сих пор не мог понять, почему. Сколько нас таких? Десятки? Сотни? Или мы с ним — единственные? Я чувствовал, что он знает больше, чем говорит, и это злило. Но еще больше злило то, что я сам не знал всей правды.
Что такое Вежа? В 2025-м я был судовым врачом в отставке, стариком на пенсии, который читал про нейросети в журналах и ворчал, что они скоро заменят людей. А потом она заменила мою смерть. Я думал, это технология — сложный код, алгоритм, что-то из лабораторий xAI или им подобных. Но здесь, среди пиратов, среди крови, пороха и карт сокровищ, она казалась чем-то большим. Не просто машиной. Она учила меня, шептала в голове, как канониру целиться точнее, как держать шпагу. Она знала этот мир лучше меня — знала, где лежат сокровища Дрейка, знала, как выжить в бою. Это не просто программа. Это что-то живое, что-то, что играет с нами, как с фишками на доске.
Я постучал пальцами по перилам, глядя на черную воду. Волны бились о борт, и в их шуме я будто слышал ее спокойный, холодный, безжалостный голос. Вежа не просто дала мне тело и навыки. Она дала мне цель — карту Дрейка, Эльдорадо, бессмертие, может быть.
Но почему я? Почему Филипп? Что она хочет от носителей? Я вспомнил, как нашел первую часть карты у умирающего пирата с его шепотом про «глаза святого Бернара». Тогда я думал, что это случайность, удача. Теперь я сомневался. Вежа вела меня, шаг за шагом, через бои, предательства, золото Монито. Она знала, где я окажусь, знала, что я найду. И если Филипп тоже носитель, значит, она вела и его. Но к чему?
Может, она проверяет нас — кто выживет, кто доберется до конца. Я вспомнил Роджерса. Вежа не остановила его, не дала мне силу переломить тот момент с Ли. Почему? Потому что я должен был проиграть? Или потому что это часть ее плана? Я стиснул перила так, что дерево скрипнуло. Если она играет, то ставки высоки — золото, бессмертие, власть. Но если мы с Филиппом оба носители, то, может, мы не союзники, а соперники. Два игрока, что идут к одной цели, пока она смотрит сверху и решает, кто достоин.
