Газлайтер. Том 23 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

— Не волнуйся. Если что, я могу сразу его вырубить. Просто он об этом пока не знает.

Она усмехается, чуть расслабляется.

— С тобой мне никогда не страшно, мелиндо.

Входим в комнату.

Феанор стоит у окна, спиной к нам, смотрит в сторону зимнего сада. Вид у него задумчивый. Руки скрещены за спиной, осанка напряжённая, но гордая — типичное «я-не-винова-а-а-ат». Даже не делает вид, что замечает племянницу.

Лакомка хмурится.

— Дядя, почему ты напал на нашего гостя? Что ты устроил?

Феанор, не поворачиваясь, лениво скользит взглядом по стене, будто разглядывает узоры на обоях.

— Это не твоего ума дело, Люми, — бурчит он. — Я поговорю об этом с твоим муженьком-менталистом, когда он вернется.

Лакомка даже не моргает.

— Он уже тебя слушает.

Феанор резко поднимает брови, чуть ухмыляется, но в глазах мелькает раздражение.

— Так ты его жена или марионетка?

— Скажи ему, что он ходит по краю, — замечаю я. — И еще одно слово в подобном тоне — и вылетит за него.

Лакомка прищуривается, губы поджимаются, но злости в голосе нет — только ледяной укор.

— Мой муж передаёт: ещё одно дерзкое слово, дядя, и он тебя «выбросит за край». Дословно.

Феанор хмыкает, лениво поглаживая бороду, в его взгляде проблеск эмоции — раздражение. Но он не спорит.

— Тот сосунок-человечишка назвал мои уши ослиными, — тихо говорит Воитель, наконец решившись объясниться. — Поэтому получил культю на память. Я мог бы отрезать ему грязный язык, но тогда пришлось бы захватить и голову.

Лакомка кивает, в голосе облегчение:

— Значит, тебя спровоцировали? Фух. Правда же, дядя, проще говорить начистоту, а не грубить? Сейчас подойдёт наш телепат, и ты передашь ему воспоминание.

Феанор снова хмыкает, но не торопится возражать. Наигранное безразличие — альвы в этом хороши.

Лакомка открывает дверь, и в комнату входит Витя Смородин. Он оглядывается на Воителя боязно.

— Дядя, прошу, — ровно говорит Лакомка, жестом приглашая Воителя исполнить просьбу.

Витя встречается взглядом с Феанором — вежливо, но с внутренней настороженностью.

— Сударь, подумайте о том, что видели, — произносит он спокойно.

Феанор на миг задерживает взгляд на нём, в воздухе пробегает тонкая искра напряжения. Но в итоге он нехотя подчиняется, и через мгновение Витя перехватывает воспоминание. А затем делится с Лакомкой.

Я, всё ещё находясь в теле жены, мгновенно подхватываю переданный образ.

Перед глазами вспыхивает сцена. Семён Воробьёв с кривой ухмылкой бросает колкость, нелестно отзываясь об ушах Воителя. Мгновение — и Феанор выходит из себя. Вспышка гнева, движение быстрее мысли, мгновенный удар. Рука Воробьёва ещё в воздухе… но вот она уже на полу.

Я моргаю, возвращаясь в реальность. Ну и дурак же этот Воробьёв. Можно было бы подумать…

Вывод напрашивается само собой: всё это было подстроено. Семибоярщина не просто так выбрала Феанора — они знали его несдержанность, намеренно надавили на больное, рассчитывая, что он не выдержит. И не прогадали.

Зря я вообще взял Воителя в Кремль — он там не сдержался, и бояре тут же увидели его характер. Хотя, пофиг. Если бы не он, они нашли бы другого, кто сорвётся. Дело не в личности, а в самом факте — им нужен был повод.

Но дразнить Грандмастера? Ну, умельцы. Воробьёв, наверное, думал, что в худшем случае отделается сломанными костями, успеет накинуть доспех или хотя бы сбежит, пока кровь не хлынет фонтаном. Но не сложилось. Феанор — не тот, кто делает предупреждения.

Лакомка тоже понимает, насколько всё это было нарочно.

— Лакомка, сделай внушение, плиз, своему родственнику. Чтобы он больше не отсвечивал.

Она тут же ловит мою реакцию внутри своего сознания, и, не моргнув, выдаёт ровным, спокойным голосом:

— Мой муж требует, чтобы ты, дядя, впредь вёл себя сдержанно. Сегодня ты сильно подставил наш род. Если это повторится, он больше не простит тебе такую выходку.

Феанор с недовольством бросает:

— Я всегда буду отвечать на наглость ударом клинка, племянница.

Лакомка тяжело выдыхает:

— Можешь отвечать так, как привык, но думай о последствиях. Ты не один. Здесь важны не только твои принципы, но и наша безопасность. В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем рубить боярам руки.

Она разворачивается и выходит из комнаты, оставляя Воителя стоять у окна. Я отпускаю контроль, возвращаясь в своё тело.

Сижу в машине. За окном медленно плывут огни улиц, но я их почти не замечаю.

Семибоярщина продолжает раскачивать ситуацию. Они не ожидали, что Феанор зайдёт так далеко, но их цель была ясна — спровоцировать. И им это удалось. Теперь главное сделать так, чтобы последствия этого удара легли не на мою семью, а на Семибоярщину.

Картина становится ясной, куски пазла встают на места.

Допустим, версия с подставой верна. Что хотели получить Воробьёвы?

Скандал. Но не просто скандал, а повод для официального разбирательства. Их план был прост: Семён провоцирует Феанора, тот не выдерживает, теряет самообладание и калечит его. Но Семен должен был унести ноги — это ключевой момент.

Дальше Воробьёв возвращается домой, где ему аккуратно чистят память: стирают фразу про «ослиные уши», оставляя только ту часть, где страшный и злобный альв, без причины и предупреждения, бьет ему по роже.

Все провокации — стерты.

А дальше начнется вой Воробьевых. Жалобы в Охранку, в Совет, в Кремль.Дескать: «Вещий-Филинов привез в столицу иномирянина, который калечит боярских отпрысков! Он не контролирует этого мясника, но раз притащил — то несёт за него ответственность!»

Феанор, конечно, помнил бы правду, но и тут у Воробьёвых была лазейка: заявить, что альвийская магия вмешалась и подделала его воспоминания.

Любой телепат-следователь легко определил бы их подлинность. Но попробуй это докажи, когда речь идёт об иномирянах. Скажут: «Откуда нам знать, что магия остроухих не способна искривлять их воспоминания!»

Слухи работают на того, кто их запускает.

А дальше бюрократия: расследования, допросы, заседания. Они могли тянуть это неделями а то и месяцами. Пока идёт следствие, я бы никуда не уехал, не смог бы зачистить гулей в Междуречье. Просто потому что у меня полно иномирян в гвардии, и если один типа мясник, то и другие могут быть тоже, а значит нельзя им давать свободу перемещения по Царству.

Они не ожидали, что Феанор зайдёт так далеко, и Семен Воробьев ляжет пластом. Что ж. Теперь главное — сделать так, чтобы последствия легли на их плечи, а не на мою семью.

Теперь Семён Воробьёв лежит в моём доме. Его память не зачищена, никто не правил его воспоминания, никто не стер фразу про «ослиные уши», никто не заставил забыть собственный наезд. Всё, что он сказал, надёжно сидит у него в голове, как заноза под кожей.

И это сильно меняет ситуацию.

Бояре явно рассчитывали на другое. По их плану золотой мальчик должен был унести ноги, вернуться к своим, где заботливые маги подрихтуют его память, оставив в ней только нужные фрагменты:

«Злобный иномирянин напал без причины, отрубил руку, а несчастный Семён просто не успел защититься.»

Провокации? Их как не бывало.

Но что-то пошло не так.

Вместо отчего дома он оказался в моей резиденции, в отдельной комнате, с антимагическими браслетами на запястьях, под присмотром телепатов, которые отправили его в глубокий сон. Обычная предосторожность: вдруг решит изобразить мученика или начнёт буянить. Хотя, судя по его состоянию, ему сейчас вообще не до скандалов.

Я наконец приезжаю домой. Первым делом проведываю пленника.

Воробьёв спит, как сурок — дыхание ровное, лицо бледное, антимагические браслеты плотно застегнуты.

Я мог бы прямо сейчас взломать его щиты, залезть в голову, считать всё, что нужно и получить компромат на самих Воробьёвых — подробности их заговора, планы, связи.

Но не буду.

Если оставить всё как есть, без малейшего вмешательства, Охранка не сможет поставить под сомнение достоверность его воспоминаний. Всё, что произошло, останется неподправленным, без «манипуляций» со стороны моего рода.