— Теперь расстёгивайте, — попросила Адель.
Егоров был не прочь расстегнуть. Они зашагали по похожим коридорам. Народа здесь, казалось, ещё меньше.
— Большинство семей из повреждённого сегмента переселились на соседний, нижний, — Адель снова приняла на себя роль экскурсовода. — Племя разделено на две фратрии, и вместе жить нельзя. Многие побоялись переселяться, хотя здесь больше места.
— Много погибло?
— Три семьи. Четыре, которые были дальше от попадания торпед, спаслись. Когда поднялась буря из-за разгерметизации, отцы повалили животных в снег и приказали держаться, и уволокло только хижины. Дежурные востроскручи быстро прилетели, заслонили дыру.
Они вышли в тундру. Здесь оказалось чуть теплее, чем внизу. На крутом берегу местного водоёма виднелись проталины, в низком кустарнике, разросшемся у выхода с улицы, слышалось щебетание птиц. Над кочевьем, раскинутым поодаль, возвышались рыжие могучие головы мамонтов, перемешанные с серыми спинами оленей и бурыми горбами овцебыков. Мамонтами мало кого можно было удивить, любой достаточно холодный город содержал их в зоопарках или заповедниках. Но сочетание всех этих зверей, уживавшихся на такой небольшой территории орбитального поселения, казалось странным. Над головами, наполовину закрытый зеркальным сегментом станции, виднелся спутник Ишим-1.
Адель поздоровалась с двумя женщинами, радушно приобнявшими дальнюю родственницу и сказавшими что-то непонятное. Они миновали десяток чумов и дошли до стоявшего поодаль. Строение отличалось от остальных — массивнее и шире, он выделялся белоснежными шкурами на верхушке. Чум окружали шесты с черепами, а перед входом дымилось костровище. Один из черепов оказался ржавым, украшенным рогами головным корпусом древнего боевого робота.
— Дедушка не разговаривает на московском, я буду переводить, — шепнула Адель перед входом.
— Прямо не знает язык?
— Знает, но говорит на своём. Выучил и весь род заставил. Постарайтесь молчать.
— Хорошо.
Дед сидел в чуме, читая что-то в обветшалой бумажной книге. На нём был вязаный свитер с народным орнаментом. Увидев вошедших, он сначала расплылся в добродушной улыбке, потом, перехватив взгляд Леонида, посмурнел. Адель что-то залепетала на языке, из которого выхватывались лишь отдельные знакомые фразы. Поэт, гелиображник, тысяч кредитов, Пермь, ещё что-то. Потом шаман указал на место около печки.
— Раздевайся, — перевела Адель. — Ой, то есть, раздевайтесь.
— Совсем?
— Нет, я думаю, по пояс будет достаточно, — сказала Адель и смущённо отвернулась.
Дед хрипло хихикнул, потянулся к старому ящику, нацепил бусы, слепленные из болтов, ракушек и косточек. Поставил ржавую металлическую кружку на печку-буржуйку. Достал банку с каким-то порошком и светящееся тусклым огоньком устройство с рукояткой и парой кнопок. Потянулся к Егорову.
Устройство Егоров узнал. Это была указка принтонщика, с помощью которой в бассейнах управляют ростом конструкций, синтезируемых из воды и подпространственного эфира. Одним взмахом такой штуки можно из ничего создать кубометры углеродно-бетонных стен, за час работы вырастить километр труб. А за пару месяцев бригада выращивала каркас и проводку для корабля восьмого класса размерности. Именно такой небольшой ручкой и ещё более крохотными четырёхмерными нано-роботами были выращены миллиарды кораблей, миллиарды зданий по все галактике. Егоров знал, что на воздухе указка работать не будет, что она скорее всего сломана, но вздрогнул и отстранился.
— Эй… Вы же не будете меня ею…
Шаман нахмурил брови и рявкнул какую-то фразу. Адель ойкнула и толкнула деда в бок.
— Что он говорит?
— Я… Я не могу перевести…
— Любишь её? — спросил шаман на обычном наречии.
— Ну… возможно, — от неожиданности сказал Егоров и закашлялся.
— Окей, — шаман убрал ручку в сундук, набрал порошка в ладонь и посыпал на грудь Егорову.
Губы шамана зашептали монотонный, усыпляющий речитатив. Бусы на шее бренчали, вводя Леонида в транс, дико захотелось спать.
— Идите сюда, — указала Адель за перегородку, делившую чум пополам, Там, за шторкой, виднелась лежанка, накрытая десятком одеял и шкур. — Я пойду спать к тёте Лилии.
Кое-как напялив бельё и нижнюю куртку, Егоров забрался внутрь и отключился.
Проснулся ночью от того, что кто-то кусал его за ухо и тёрся о небритую щёку. В тусклом свете он различил лицо Адель, почуял её запах.
— Мы…
— Нет, — ответила она. — Ещё нет. Ты сказал деду правду?
— Про что?
— Когда он спросил, ты сказал правду? Про меня. Про нас. Что ты меня…
Егоров не знал, как ответить. В таких случаях казалось страшным соврать и казалось страшным ответить правду одновременно. А врать красиво он не умел.
Ещё он заметил, что горло не болит.
— Солнце. Северное солнце. Ты мне очень понравилась, правда. Но тебе точно нужно всё это? Поэт, болтающийся по галактике. Мы знакомы всего два дня. Алиментщик с долгом в шесть сотен кредитов. Без дома, без денег. Ещё и яхту потерял.
— Дедушка сказал, что найдёт яхту, — Адель шептала, щекоча дыханием ухо. — Он может, он много потерянных кораблей находил. И мы улетим отсюда. На Московию. Или на Питер. Или куда-нибудь ещё, где тепло и есть работа. Ты покажешь мне Суздаль? Или хотя бы Пермь?
Губы коснулись колючей щеки Леонида. Тонкие руки начали расстёгивать куртку.
— Хорошая моя, — он попытался осторожно отстранить её. — Тебе нужен порядочный и честный мужчина. Возможно, местный. Возможно, какой-нибудь матрос с проходящего мимо судна. Я прилетел сюда с челябинцами. Там был отличный парень, например, зовут Гагарин. Боюсь, я слишком сильно впечатлил тебя своим интервью, на меня что-то нашло тогда, и ты подумала, что странствующий поэт — это…
— Я тебе не нравлюсь? — Адель снова потёрлась носом.
— Нравишься, конечно, но ты… совсем юная, а я уже нет. Боюсь не оправдать ожиданий.
— Сорок с небольшим! Многие только учёбу заканчивают. Ну и что, что выглядишь старше. Я тоже взрослая. Я сама лучше знаю, что мне нужно.
Она впилась в его пересохшие губы. И Егоров с лёгкой грустью понял, что единственный способ избавиться от соблазна — это поддаться ему.
Тонкий лучик света, пробивавшийся из-за занавески, разбудил во второй раз. Адель рядом не было. Егоров нашарил рукой одежду, вылез из-под одеял, растирая конечности. Нащупал брошенный планшет, включил переписку.
«Новый платёж. Плательщик — „Ишимский срочный фонд помощи артистам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации“. Число участников — четыре тысячи пятьсот четыре. Сумма — пятьсот восемьдесят тысяч семьсот кредитов».
Сел на лежанку. Машинально тыкнул кнопку и принял платёж. На карте стало… Даже считать не хотелось.
Получается, цель выполнена. Получается, можно лететь в Пермь, отдать почти весь долго за алименты, а то и нанять адвоката с экспертизой, чтобы опровергнуть отцовство и вернуть угнанную яхту. И тут, словно обухом по голове ещё одна мысль — Адель… Чувство, что он в долгу перед прирученной провинциальной девушкой, оказалось сильным, и, к стыду своему, диссонирующим с накатившим ощущением свободы.
Посмотрел ещё письма. Ильнур в своём письме говорил, что готов прислать денег, Егоров, путаясь сослепу в буквах, ответил, что не стоит, потому что деньги нашлись. Следующее письмо было от бывшей жены. Снова короткое.
«Возвращайся. Им нужен отец. И никто тебе не изменял, я уже говорила. Я всё подстроила — объясню при встрече. Коллектором тебя искать бесполезно, я отозвала. Алименты можешь не платить».
Егоров схватился за голову, стал растирать уши, чтобы проснуться и успокоиться. Отозвала коллектора. Можешь не платить. Тогда кто? Кто угнал яхту? Кто охотился за ним? Зачем⁈
За перегородкой послышался шорох, Егоров убрал планшет. Через минуту дед Адели — имя его она так и не сказала — заглянул за шторку. Одетый в шубу, он коротко махнул головой в сторону выхода.
— Мне пора уходить? Сейчас, я соберусь.
