Молох (СИ) - Витязев Евгений Александрович

Я встряхнул головой. Да, вот она — утопия. Мне хотелось поскорее убраться с Международной, но вагонетка, как назло, ехала медленно. Половина пути позади, а виды полулюдей-полуроботов утомили. Уж лучше б любоваться на провода и лампочки тоннеля, на пролетающие ответвления в неисследованные комнаты и новые переходы, на замурованные двери, за которыми может обитать всё, что только нарисует тебе твой больной разум. Мольбы мои были услышаны. Последние постовые преграждали путь на выезде со станции. Я смог получше разглядеть наблеск отточенные шашки, дошедшие сюда с царских времён. Первая вагонетка уже скрывалась в тоннеле, в то время как подошла наша очередь. Пока Костя возился с депешей, я поглядел на своё отражение в сабле. На меня смотрел прежний, забытый мною Молох, когда Рита ещё была жива. Взгляд, полный жизненной энергии, целеустремлённый, способный расхерачить любую гору, ставшей препятствием на тропе любви. «Всего доброго», — каменным голосом сказал патрульный, и отражение в сабле поменялось. Уставшее лицо с уродливыми шрамами молча наблюдало за мной по ту сторону отражения. И оно преследовало меня, пока мы пересекали очередной тоннель. Рельсы пробегали один за другим, как остатки моей жизни после гибели Риты. Я хотел убежать от всего, покончить с собой, как одинокий самурай, бредущий с войны по горам и равнинам, усеянным до горизонта цветами лотоса. Но перед тем прихватить с собой весь мир.

Мы всего ничего не доехали до Бухарестской, как дневальные на очередном КПП попросили выйти из дрезины и проследовать подсобными помещениями для более тщательной проверки. Тем не менее, вагонетка, следовавшая первой, укатилась без нас вперёд.

— Куда они? — спросила Чулок у Кости, когда нас, как зэков, конвоировали парни с карабинами: точь-в-точь, как у фанатиков в тоннеле Лесная — Выборгская. Кстати, знаете, откуда пошло слово «зэк»? А, точнее, «зэ-ка»? От арестантов, работавших в тридцатые года прошлого столетия на стройке Беломорканала. Звали рабов заключённые каналоармейцы, оттуда же пошло жаргонное сокращение. Минул век. Потому в современном контексте нынче уместнее «зэт» — заключённые тоннелеармейцы.

— Дальше. Аля с остальными подождёт нас на выезде со станции. Видимо, они не вызвали подозрений, в отличие от нас.

— Не вызвали? — чуть не сорвался я на фальцет. Ситуация начинала доставать. — Да там на лице одного Чумы написано, что он скрытый психопат убийца. А Ахмет? Не хочу показаться не политкорректным, но он то априори должен навести на мысли.

— Чёрт знает, что у них за система — пожал плечами Костян. — Я то родом со Славы, редко бываю в здешних краях. Но, поверьте, всё под контролем. Обычная формальность. Нас продержат минут пять-десять, и поедем по этапу. Тьфу ты! В смысле, следом.

Пять-десять минут, обещанные юношей, ушли только на бесконечные коридоры. Наконец, мы вышли на Бухарестскую, но снова свернули с неё в сторону. Я понял, куда нас вели, ибо местоположение комнат президентов и губернаторов станций были почти везде одинаковыми. Конвоиры попросили меня и Чулок пройти в апартаменты Рипли, в то время как солдафоны вместе с Костей остались снаружи. Естественно, оружие у нас на время изъяли.

В шикарной комнате, отделанной под царские покои, меня с литовкой встретила президент в компании троих бойцов с карабинами. Последние стояли неподвижно, точно гвардейцы у Букингемского дворца. Яркий свет непривычно резал глаза. Я не сразу разглядел Рипли. По сути, девушка мало чем отличалась от Мамонта. Наверняка, в довесок ещё ровесница. Но я сразу смекнул, что разговор о Ленине — кто он и с чем его едят, вряд ли состоится.

— Что вам здесь понадобилось? — просверлила дыру на нас своим взглядом Рипли. Вот тебе и на: ни ответов, ни приветов.

— Мы рабочие с Дунайского — не растерялась литовка. — Но живём на Обводном…

— Что-то вы не очень похожи на детей цветов — давила президент.

— У нас в Вудстоке не все боготворят Джа — блеснул я своими знаниями.

— Допустим. Вот только ложь я чую за версту. Ребята, расстрелять их.

— Что? — опомнились мы с Белым Чулком, но было поздно. Три карабина смотрели на нас своими дулами. Через секунду винтовки изрыгнули пули.

— Почему их остановили? — спрашивал Ахмет, пока дрезина подъезжала ко второму КПП Бухарестской. Там, за ним начинался тоннель, упиравшийся в стенку жертв войны. Своеобразный пантеон в память ушедшим к Богу метро.

— Ожесточились проверки — подала голос Аля. — Рипли взбрело в голову, что на территорию КУ начнётся вторжение.

— Старческий маразм — не есть хорошо.

— Кто спорит? — задала девушка риторический вопрос, после стала показывать депешу двоим патрульным. Прошла целая вечность прежде, чем постовые отдали честь и подтвердили последующий проезд. Только вагонетка тронулась, как где-то вдалеке раздались выстрелы. Ахмет сразу определил, что залп произошёл одновременно из трёх винтовок. Скорее всего, из карабинов, которыми были оснащены местные вояки.

— Чёрта в душу, в сердцу мать! — встал Ахмет во весь рост, обращаясь одновременно к Але и патрульным — Что это было?

Ахмет с Чумой диггерами, как таковым, не являлись, но задатки к тому имелись. Бойцы метнули ножи быстрее, чем дневальные схватились за свои пушки. Нож кавказца угодил в рот Первому, раскрошив тому все зубы с языком, и вышел на сантиметр со стороны затылка. Острие клинка Чумы вонзилось в горло Второму. Пузырёк крови образовался по краям раны, после чего лопнул, и вместе с тем тело солдафона упало на рельсы. «Оставь его, — указал Ахмет на нож, сам же полез за карабинами. — Аля, мы возвращаемся».

Девушка не стала спорить. Так до конца не оправившись после смерти Саши, проводница, держа М-16 в одной руке, второй вращала рукоять дрезины. Через минуту вагонетка стояла рядом со второй: именно на том месте, где увели Костю, Молоха и Чулок. На сей раз вокруг никого. И ни единого звука с момента выстрелов, словно станция на время впала в летаргический сон.

— Покажи, где комната Рипли — приказывал Ахмет растерявшейся в конец Але. Всё смахивало на кошмарный сон, которому не видать конца и края. — Скорее!

До кабинета президента Бухарестской герои добежали не более чем за пару минут. Могли быстрее, если бы девушка не спутала вначале коридоры. Смачно отматерившись, героиня вскоре нашла верный путь. У опочивальни стоял Костя и тяжело дышал.

— Ты жив! — набросилась на него Аля, целуя. — Что у вас происходит?!

— Т-там, в каб-бинете — заикаясь, проблеял парень.

— Сколько их? — сориентировался Ахмет.

— Н-не з-знаю. Человека два-три там было изначально, затем вбежали ещё трое, которые конвоировали нас. Вот уже минут пять как тишина.

— Так — повернул кавказец к себе Чуму. — Заходишь справа, я слева. Вы оба остаётесь здесь на подстраховке. Мало ли кто ещё набежит. И оружие проверьте.

По щелчку поворотного затвора М-16, Ахмет выбил ногой дверь. Понадобились доли секунд на то, чтоб полностью оценить обстановку и приступить к действиям. Молох стоял у правой стены, держа пистолет у виска Рипли. Один боец расположился в задней части комнаты и целился в диггера. Его первым снёс Ахмет ковбойским выстрелом промеж бровей. Заходившей слева Чума взял на прицел второго бойца, целившегося в Чулок, которая лежала в луже крови на полу. Пуля снесла тому половину челюсти. Третьего солдата, стоявшего в углу комнаты, приметил вошедший в помещение Костян. Залп М-16 хорошенько прошёлся по телу последнего патрульного, уже норовившего пристрелить Молоха. Кишки вышли наружу точно чёрт из табакерки.

— Молох — кричал Ахмет после устроенной кровавой бани. — Откуда здесь все эти трупы и что, бл*дь, с Белым Чулком?!

— Допустим. Вот только ложь я чую за версту. Ребята, расстрелять их.

— Что? — Я и представить не мог, что то было последнее слово литовки.

Раздался выстрел, и вместе с тем я впечатался в дверь. Я не сразу понял, что произошло, ведь, если бы пуля нашла меня, то в мозг бы сразу пошёл сигнал боли. Ан нет. Может, я уже умер и ничего не чувствую? Но, как писал Стивен Кинг: «Круг замыкается». Чулок, как когда-то Рита, отпихнула меня в сторону, и сама угодила под пулю. Я видел окровавленную диггершу, оседавшую на пол. Но передо мной была Рита. Она умоляла, чтоб я отомстил. Кровавые слёзы стекали по лицу. И она тянула к моим ногам свои руки, как всеми забытая, брошенная на обочину жизни Магдалина к Христу. Тянулась для того, чтоб ей дали шанс на очищение, на поиски Бога внутри души, которого она непременно найдёт.