Пробуждение (СИ) - Охэйо Аннит

Не доходя до машины метров десять, Йаати замер. Она оказалась большая, — его роста не хватало, чтобы заглянуть на крышу. Наклонный наверху борт глухой, из него выступают явно подвижные, размером с арбуз, сферы с вдавленными в них дисками из какой-то коричневой… пластмассы? Ни черта не понятно, что это. Никаких смотровых щелей или камер, лишь над башней блестит стекло большого перископа. И — звук. От машины исходило едва уловимое жужжание, и подходить к ней Йаати не стал. Он как-то чувствовал, что в ней нет экипажа, — если бы был, то точно вылез бы, чтобы расспросить ошалело бегущего голого парня. Обогнув её по широкой дуге, он подошел к началу улицы, — она пересекала тянувшийся вдоль окраины проезд, а дальше…

По голой спине вдруг словно прошел ледяной ветер, — на него кто-то смотрел, и смотрел хищно и зло. Йаати ошалело повернулся. Слева, за кюветом, к реке сбегал пологий луг, и там что-то двигалось, — двадцать или тридцать темных фигурок, каких-то странных, — вроде бы людей, но он никак не мог их толком разглядеть. Казалось, что…

Он приложил к глазам ладонь и прищурился, — но в этот миг башня машины развернулась с резким уже жужжанием, и в уши впился противный высокий звук, — такой он слышал у задней стенки лампового телевизора. Фигурки упали в траву и исчезли, словно их и не было. Писк стих.

Йаати подождал пару минут, но никто не поднялся. Его начала бить дрожь, — он чувствовал, что мог погибнуть так же, даже не поняв этого, — и уцелел только потому, что проклятая штуковина не сочла его целью. А те, кто ей оказались… Но идти смотреть на упавших почему-то совсем не хотелось. Может быть, потому, что Йаати казалось, — это не люди. Вообще.

Он глубоко вздохнул, вновь помотал головой и осмотрелся. Он стоял на пустынной городской улице. Вокруг царило то же призрачное, тревожное тепло и не менее тревожная тишина. Пока он бежал, погода изменилась. В небе висели тонкие облака, — ни ясно, ни пасмурно, сверху струился бесцветный холодный свет, — почти солнечный, но не дающий теней. Город оказался заброшенным, — стекла кое-где разбиты, на улице мусор. В конце её стояло что-то вроде металлической стены, перекрывая проход. Над ней темнел далекий силуэт башни, — казалось, она совсем не приблизилась, и Йаати понял, что она стоит вовсе не в городе, а далеко за ним. Ладно, неважно… Он хотел есть, пить, страшно хотелось одеться и найти хоть какое-то оружие — что угодно, просто чтобы занять руки, — и он даже не знал, с чего начать.

Немного подумав, он свернул в ближайший переулок, — и удивленно замер. На первый взгляд, место самое обычное, — огромный двор, окруженный четверкой серых панельных домов. Вот только его почти целиком заполняла неровная, заросшая диким бурьяном впадина, похожая на высохшее озеро, — а над ней поднималась странная конструкция: две скрещенных, утолщавшихся кверху дуги, зеленовато-коричневых, словно бы поросших лишайником. К ней прилепились ещё две крестовины из сплющенных с боков труб, — их овальные жерла косо смотрели вверх и вниз. Там что-то приглушенно шипело, над конструкцией вился пар, из самой её середины на землю лилась явно горячая вода. Штука эта оказалась огромная — высотой метров в двадцать. Было что-то невыносимо чужеродное в её плавно закругленных выступах и стыках, напоминавших окаменевший панцирь какого-то вымершего чудища. Йаати даже в бреду не смог бы представить, что это и зачем оно нужно, — а уж подходить к нему ему и подавно не хотелось. Ничем хорошим это точно не кончилось бы.

Вернувшись на улицу, он решительно пошел вперед, — стена, зачем бы её ни поставили, явно прикрывала собой нечто ценное. Но при каждом шаге босые ноги пробивало болью, и Йаати невольно замедлил шаг. Он уже чувствовал, что далеко так не уйдет, — нужна хоть какая-то обувь, и еда тоже, — живот ощутимо сводило от голода.

Заметив сбоку что-то вроде магазина, он свернул к нему, осторожно ступая по осколкам битого стекла, — но внутри его встретили лишь пустые прилавки. За ними лежал скелет в темном тряпье, — и Йаати замер, глядя на него. Рот наполнился кислой слюной, в горле пересохло. Он ещё никогда не видел мертвецов, и не представлял, что это подействует на него так сильно. В глазах потемнело, в какой-то миг он испугался, что потеряет сознание и упадет прямо тут, рядом с мертвым.

Он вылетел на улицу, едва успев осознать это, и замер, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце, — казалось, оно вот-вот разорвется. Ноги вдруг ослабли, он сел прямо на холодный асфальт, оперся о него ладонью. Захотелось лечь на него и заснуть, — и Йаати яростно помотал головой. Спать тут, посреди улицы, точно не годилось, это безумие…

Сжав зубы, он рывком поднялся. Голова закружилась, в какой-то миг он снова испугался, что упадет, — но всё же устоял на ногах. Нет, так дело не пойдет. Он должен где-то выспаться, — а сперва попить. И поесть. И… но где? Где?!

Йаати захотелось заорать от бешенства, — но он всё же сдержался, больше из страха, чем из гордости. Крик мог привлечь… кого-нибудь. Или что-нибудь. Или…

Он вновь яростно помотал головой — и пошел к стене.

Стена оказалась составленной из монолитных, синевато-черных выпуклых щитов высотой метра в четыре. Как они открывались и открывались ли вообще, Йаати не понял. Справа и слева над стеной торчали, наверное, позиции для часовых, прикрытые щитами поменьше, — с них на него смотрели пулеметы, но людей видно не было. Йаати захотелось поорать, позвать кого-нибудь, но он сдержался, — и так ясно, что там тоже никого нет…

Вздохнув, он наугад пошел налево, — и тут же замер, краем глаза заметив, что толстый, обложенный какими-то пластинами ствол пулемета, мягко качнувшись, вновь смотрит на него. Поверх него на Йаати смотрел страшный, черно-красноватый глаз, — он не сразу понял, что это просто объектив камеры. Он ждал… но очереди всё не было, и Йаати вдруг, — словно его ударили, — понял, что его расстреляли бы ещё на подходе, если бы…

Если бы его сочли целью. Его носа вдруг коснулся запах прокисшего и ядовитого разложения — и, мучительно скосив глаза, он заметил на асфальте что-то желтоватое, похожее на нижнюю часть тела — только нижнюю, головы не было… и рук тоже. За ней лежали ещё… и ещё… точно такие же, и Йаати вдруг с ужасом осознал, что и при жизни ЭТО совсем не походило на людей. Подходить к ним ближе ему не хотелось, — да он и не мог сейчас сдвинуться с места. Ноги словно примерзли к асфальту, все мускулы свело, — их била мелкая, противная дрожь. Йаати словно заперли в его собственном теле, — и он с колоссальным трудом поднял руку, невольно ожидая выстрела… ничего.

Вдруг ему подумалось, что в пулемете просто кончились патроны — и, если он пойдет дальше, то может наткнуться на заряженный, и…

Чувствуя, что страх сейчас захлестнет его, Йаати медленно попятился назад, крутя головой и осматриваясь. Соседнюю улицу перекрывала такая же стена, — с неё так же смотрели пулеметы, но они не следили за ним, и ледяной клубок внутри растаял. Не до конца, — он уже не сомневался, что и все другие улицы перекрыты точно так же. Насколько он видел, двери и окна первых двух этажей всех зданий на той стороне улицы тоже были заделаны такими же монолитными щитами, — они жирно блестели и, по контрасту с облупившимися стенами, казались совсем новыми.

Вздохнув, Йаати сел на асфальт, скрестив босые ноги, и задумался. Он понимал, что должен как-то попасть за стену, — просто потому, что оставаться здесь, где гниют чудовищные трупы, ему очень не хотелось. Спину всё время щекотало ощущение недоброго чужого взгляда, — хотя, как он не вертелся, он не видел совершенно ничего живого, даже птиц. Город казался вымершим — причем, в самом прямом и жутком смысле. Людей в нем точно не было, — но это вовсе не значило, что он и в самом деле ПУСТ. У Йаати упорно не шли из головы мельком увиденные им на лугу фигуры. Он отчетливо видел блестящие… вроде бы, лысины, — но при этом никак не мог вспомнить лиц. Кажется, их и вовсе не было…

Йаати вновь яростно помотал головой. Воспоминание ускользало, как сон, — он никак не мог вспомнить, что видел там на самом деле, а воображение подсовывало ему картинки, одна другой страшнее. Он уже чувствовал, что если дело пойдет так дальше, — то он очень скоро запугает сам себя до истерики. Надо думать, думать, думать…