— С ним Васильев. Он ему наверняка уже всё популярно растолковал.
— Ну хорошо, ладно, блефовать у нас не получится. Тогда, может, как-то перехитрить? Ну, думай, Паша. Не смей сдаваться! Ты же не сдавался, даже когда он тебя Никой шантажировал…
— Никой, — перебил его Павел. — Это ты вовремя вспомнил. Потому что где сейчас Ника, я тоже не знаю.
— В смысле? Погоди, — Борис вцепился обеими руками в край стола. — Погоди, Паша. Долинин туда отряд послал, мы вместе в лифте ехали, они должны были уже…
— Пропал отряд. Как раз в лифте с ними связь и прервалась.
Борис вздрогнул, словно ему оплеуху отвесили.
— Один военный лифт действительно блокирован, — подтвердил Островский. — По нашим сведениям там люди.
— Ну и что? — почти заорал Борис. — Паша, это ещё ничего не значит! Возможно, Ника всё ещё в больнице, на сто восьмом…
Дыхание перехватило, фраза, так и не дошедшая до конца, погасла на полуслове. Караев… Этот чёртов ублюдок. Мельников сказал, что Караев знает, где Ника. Борис беспомощно посмотрел на побледневшего Олега, потом на Островского. Всю эту историю со служебной запиской, Караевым и Никой он рассказать полковнику не успел, времени не было. Говорить об этой сейчас, при Павле, было нельзя, но… Выправил ситуацию Островский. Поднялся со своего места, коротко бросил: «Сейчас всё выясним» и быстро вышел в приёмную.
— Паша, послушай, — Борис сделал отчаянные глаза Мельникову, заклиная того молчать, но Олег и сам всё понял, коротко кивнул. — Паша. Мы ничего толком не знаем. Но, поверь, интуиция мне подсказывает, что с твоей девочкой всё в порядке. Если бы она была у Ставицкого, он бы точно не преминул этим воспользоваться, чтобы добить тебя, а, значит, Ники у него нет. И скорее всего она всё ещё…
— В больнице на сто восьмом обнаружено два трупа, — в кабинет вернулся Островский, встал рядом со столом, прямой, как палка. — Санитар, фамилия — Петренко, его уже опознали. А второй военный. При нём документы на имя Караева. И судя по описанию, это он и есть.
— Два трупа? — эхом отозвался Павел.
— Да, огнестрел.
— Петренко — это, кажется, охранник, которого Долинин к Нике приставил, — негромко сказал Олег. Всегда такой невозмутимый, сейчас он явно волновался.
— А Ника? — спросил Борис. — Девушка лет семнадцати, маленького роста. Волосы рыжие.
— У неё пропуск на имя Надежды Столяровой, — добавил Мельников.
Островский покачал головой.
— Про девушку ничего не известно.
— Так пусть ищут. Она должна там быть!
Борис с ненавистью посмотрел на Островского, не мог подождать с этой информацией, чёрт его раздери. Тот на взгляд Бориса никак не отреагировал. Невозмутимо развернулся и снова вышел из кабинета. Что нужно делать, он знал и сам. Едва сухая спина полковника скрылась за дверью, Борис снова вернулся к прерванному разговору.
— Паша! Послушай ты меня. Если её не нашли, она вполне могла спастись. Слышишь меня?
— Слышу, — подтвердил Савельев. Говорил он ровно, со стороны могло показаться, что Павел абсолютно спокоен, но Борис-то знал, что это не так. За долгие годы дружбы Борис навострился угадывать малейшие нюансы, самые незначительные оттенки в поведении друга.
— Не смей её хоронить! И себя тоже — не смей! Надо подумать, Паша,.. давай подумаем, вместе, — Борис уже почти упрашивал. — Может быть, можно как-то незаметно пробраться на эту чёртову станцию? Ну, Паша? Ты же там работал, наверняка всё знаешь. Может, есть какой-то запасной ход, что-то такое?
— Да нет там никакого хода. Они все либо заперты, либо контролируются людьми Худякова.
— Есть!
От этого голоса — Марусиного голоса — Бориса как током прошибло. Он и не знал, что она всё это время находилась рядом, хотя это логично — Маруся сейчас фактически Пашкина правая рука.
— Есть там один вход. На технический этаж между Северной станцией и Южной…
* * *
Маруся замолчала. Борис всё ещё вглядывался в схему, от переплетения линий коридоров, технических помещений, подстанций рябило в глазах. Пространственное воображение никогда не было его коньком, ему было сложно, но, кажется, даже он понял, как надо идти, чтобы выйти на эту незапертую дверь. Шанс небольшой — там идут бои, и предсказать как всё пройдёт, невозможно, — и всё равно у них появилась надежда, пока ещё маленькая, совсем крохотная, но она была. Надежда проникнуть на Южную станцию, застать Ставицкого врасплох, ударить с двух сторон…
— Ну, что скажете, Всеволод Ильич? — Павел обращался к Островскому, и в его голосе явственно звучало уважение. Савельев уже оценил полковника — его умение оперативно принимать решения, его талант командира.
— Попробовать можно, — Островский оторвался от карты. Всё то время, пока Маруся говорила, он делал какие-то пометки, что-то прикидывал, соображал. — Надо оправить отряд, человек десять-пятнадцать, я думаю, больше не стоит. Штурм начнём одновременно с двух сторон. Лебедев атакует лестницу и главный выход на платформу, а отряд ударит с тыла. По нашим данным персонала на Южной нет, соответственно жертв гражданских удастся избежать, и…
— Не торопитесь, полковник, — прервал его Павел. — Есть одно «но».
Борис напрягся.
— Наше «но» — это непредсказуемость Ставицкого. Это раз. И два — мы не знаем точно, как Худяков расположил своих людей. Все ли они задействованы в сдерживании Лебедева, или кто-то из них находится на самой станционной платформе. Нам это неизвестно. Вполне вероятно, что часть людей дежурят у ворот в ремонтный цех, это второй ярус платформы. А наш отряд выйдет на третий. Ставицкий с Васильевым, если мы принимаем слова Ставицкого за правду, находятся в ГЩУ-1, это главная щитовая, она — на первом ярусе. И если вдруг отряд вступит в бой с кем-то из худяковцев, это может привлечь ненужное нам внимание. Я боюсь, у Серёжи просто сдадут нервы. И он приведёт свою угрозу в действие, не дожидаясь истечения отмеренных мне двух часов.
На лицо Островского набежала тень.
— Тогда получается, что с отрядом, заброшенным в тыл, шансы у нас пятьдесят на пятьдесят. Успех гарантирован лишь в том случае, если всё пройдёт гладко, то есть если ребята никого не встретят, пока поднимаются с третьего яруса платформы на пятый. Тогда они вполне могут захватить Ставицкого и…
— Не захватить, — жёстко перебил Павел. — Ликвидировать. Сразу. Никаких арестов, никаких переговоров, ничего. Ликвидировать. И точка.
М-да, Борис мысленно хмыкнул. Допёк всё же Серёжа Савельева, постарался. И теперь уже Паша церемониться с ним не будет. Вот только… только пока Павла сдерживали эти пресловутые пятьдесят процентов на успех. Мало, чертовски, неоправданно мало. Это понимал и Островский.
— Насколько целесообразен такой риск? — спросил он в лоб. — Провалим — только ускорим всеобщую кончину, я ведь правильно понимаю?
— Да, — Павел помедлил. — Нам нужна подстраховка.
— Переключение на резерв, — подал голос Марат Руфимов.
— Оно самое.
…Ничто так не бесило Бориса, как те моменты, когда Павел садился на своего любимого конька — пускался в технические дебри. Боря прямо физически ощущал свою неполноценность, потому что ни хрена во всём этом не смыслил. Подстраховка? Переключение на резерв? Какое ещё, мать вашу, переключение? Он мало что во всём этом понимал. И надо сказать, сейчас он такой был ни один. Мелькнуло недоумение на лице Мельникова. Ещё больше сдвинул светлые брови Островский.
А там, внизу, на АЭС, в убогом кабинете, названном лишь по недоразумению кабинетом начальника станции, трое людей окунулись в свою стихию, что-то горячо обсуждали, перебивая друг друга и даже радостно вскрикивая. И колокольчиком звучал быстрый говорок Маруси, перекрывая мужские голоса.
— Эй, — Борис не выдержал. — Всё хорошо, конечно, но, может, вы, господа инженеры, посвятите нас, несведущих, в свои великие мысли.
— Да это легко, — тут же отозвался Савельев, и Борис мысленно закатил глаза: узнаю друга Пашу, у него всегда всё легко и просто. — На любой станции есть возможность перевода на резервное питание. На Южной тоже. То есть, если мы из резервной щитовой переключаем АЭС и одновременно атакуем с двух сторон, то наши шансы на победу существенно возрастают. Не до ста процентов, конечно, но это уже и не пятьдесят на пятьдесят. Но нам нужен человек, который бы сумел это сделать. То есть разбирающийся в технике и готовый пойти на риск.
