Сияние жизни (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

Синдзи почувствовал, что ему нехорошо. Слова кружились в голове и вызывали тошноту.

— Слушай, почему тебе не сдохнуть, а?

— Так я уже, — сказал Сигеру и с наглой ухмылкой затянулся сигаретой. — За что тебе очень благодарен.

Щелкнул предохранитель пистолета, и над стволом замерла переносица мертвого пьянчужки.

— Давай-давай, — подбодрил его Аоба. — Самый надежный способ дезертировать. Или в ЕВЕ оно полегче стрелять в товарищей?

Мушка заплясала, и целик никак не мог поймать ее в объятия.

— Хотя… — задумался Сигеру. — Ты же кого-то шлепнул там, возле твоего «Типа»… Да. Кто это был? Ах, прости, что спрашиваю — тебе-то плевать на людишек…

Синдзи ощутил леденящую кровь ярость. Пляшущая рука обросла сталью, на ней защелкнулись замки, пальцы окаменели, ложась не на собачку — на гашетку.

— Сдохни, сука, — прошипел он.

Пуля снесла дезертиру пол головы, и Аоба завалился назад вместе с креслом. Золотистые плетеные ножки, нелепо выброшенная нога в ботинке… Синдзи, тяжело дыша, опускал руку и вдруг услышал тихий хрип.

— Херово… Не разучись убивать… Без ЕВЫ-то… Кххха…

Он вскочил, сел и уже привычно успел увидеть остатки видения, словно нарисованные на сплошном пологе мрака.

— Икари…

Синдзи ничего не ответил. Разрывающие сердце эмоции таяли, растекались дымом, пережженные сном. Холод ночного пробуждения, бисеринки пота и грубые, как наждак, простыни.

— Сны?

— Да, Рей.

— Тебе плохо?

— Было. Там.

Девушка помолчала и обняла его покрепче:

— Ты выбрасываешь все пережитое там?

Синдзи подумал и кивнул — и невидимой девушке («Все равно почувствует») и себе.

— Наверное, Рей.

— Но тебе придется встретиться с кошмарами наяву, рано или поздно. Что будет тогда? — сказала она, и Синдзи почувствовал ее тревогу. Ее — не свою.

— Надеюсь, в этот день я уже никому не буду нужен. Я… Я выйду, Рей.

— Мне выйти с тобой?

Теплый шепот…

— Нет, Рей, я скоро.

— Мы уже не в «Окне»…

Синдзи улыбнулся.

— Я помню, Рей. Спасибо.

Он осторожно перебрался через поджавшую ноги девушку, наспех оделся и вышел в коридор. Осмотревшись, Синдзи сел на ближайшую лесенку, устроился так, чтобы острое ребро ступеньки больно врезалось в спину, и воткнул невидящий взгляд в переборку. «Поспал. Пережевал эмоции. Отдохнул, можно дальше убивать. Блин».

Синдзи прислушался: сердце знай постукивало себе, гоняя кровь, избыточная влага не рвалась выступить потом по всему телу, только мышцы ноют после двенадцатичасового вымахивания рычагами. «Аоба? А, да, был такой. Пили вместе».

— Синдзи? Что ты тут делаешь?

Икари поднял глаза и обнаружил Ставнийчука, держащего в руке сигарету. На лице доктора было написано недоумение, сна — ни в одном глазу. Идет себе человек по делам…

— Здравствуйте, доктор. Не спится вот.

— А.

Ставнийчук поднял глаза, подошел под вытяжной вентилятор и зажег сигарету. Сделав мощную — чуть не в треть сигареты — затяжку, он посмотрел на Синдзи и зачем-то объяснил:

— Бросил после войны, усы запустил, чтоб соблазна не было, а по ночам тянет иногда… Да.

Синдзи кивнул: ну, не спится человеку, ну, расскажет сейчас пару историй, и разойдутся спать. Все равно делать нечего.

— Переживаешь?

«А, нет. Не историю. По ночам модно еще и о жизни спрашивать…»

— Да как сказать. Наверное.

— Наверное. Ты прямо как Аска, — сказал Ставнийчук. — У той тоже, как гадостно на душе — все «наверное» да «полагаю»…

Синдзи подумал, что недурно было бы разузнать что-нибудь о рыжей: спросить, какая она была, как такая выросла, но вдруг понял, что кроме деталей и сам все знает — слишком уж близкой и родной, слишком уж понятной была Сорью. «А детали… Да кого они интересует. ЕВА под себя все одинаково кромсает».

— Вы, пилоты, вообще до жути похожи. Вас ЕВА словно близнецами рожала, — сказал Ставнийчук. — Не внешне, само собой, но ты понял.

Синдзи вздрогнул, а потом сообразил, что их мысли просто пошли похожими путями.

— Алексей-сан…

Ставнийчук подавился дымом, закашлялся и засмеялся:

— Ох… Извини, у тебя ужасное произношение, никак к своему имени по-вашему не привыкну…

Синдзи улыбнулся: смеющийся доктор разительно отличался от Акаги, хотя занимался, вроде, похожими вещами.

— Извините, пожалуйста, доктор. Я хотел спросить вас как раз о ЕВЕ.

Ставнийчук докурил сигарету, затушил об стену и спрятал в карман халата:

— О, интересуешься? И что я тебе нового могу рассказать?

Синдзи пожал плечами:

— Я и сам не знаю, доктор. Просто расскажите что-нибудь странное об этих машинах.

Ставнийчук вдруг внимательно посмотрел на него:

— Гм… Странное? Интересно, что именно ты об этом спрашиваешь.

— А что тут такого? — удивился Синдзи.

Доктор уселся на пол и запустил пятерню в свои седины:

— Твоя ЕВА уникальна. Помнишь, я рассказывал о передаче технологий?

Синдзи кивнул: это был день гибели Аянами. Он помнил этот день по секундам.

— Институт доктора Акаги передал все технологии союзникам, кроме одной — строения реактора «Типа-01». Теории компакции, интенсивного теплообмена уже и так были известны, ее идеи витали в воздухе, так что поначалу никто не придал этому значения… Кроме меня.

Синдзи с интересом посмотрел на Ставнийчука. Он слышал, что такие рождаются раз в сто лет — мастера на все руки, умеющие ладить с людьми, чинить насосы и изобретать порох из тряпок. Загадка собственной машины ушла куда-то на второй план. «Интересно, насколько он в действительности похож на Акаги…»

— Да… Так вот, — продолжил после паузы доктор. — Понимаешь, конструкция твоего «Типа» не предусматривает перезарядки реактора. Вообще.

Синдзи задумался: да, за две недели до отправки «Тип-00» отгоняли в горы для каких-то работ с реактором, а его машину если и клали под краны, то только чтобы изменить конструкцию или починить после сражений.

— В техдокументации указан реактор, как на «Типе-00» — мощный, компактный, агрессивный, с двумя критическими массами почти чистого урана… Мощный — и очень нестабильный.

Кивок: да, было такое. Ставнийчук посмотрел на него и продолжил:

— Но на самом деле твой реактор… Когда я доказал командованию, что надо затребовать его чертежи, разведка уже доложила, что сердце твоего «Типа-01» по мощности превосходит даже доработанные нами для «Ягдэнгеля» и советских «Ту-102». И вот тут доктор Акаги явно нехотя сдала нам чистую фантастику. Реактор без заражения активной зоны. Реактор с изотопным обменом, реактор, в котором чуть ли не трансмутация происходит… Понимаешь?

Синдзи помотал головой:

— Нет. Я не силен в физике. Но… вы же ведь вечный двигатель описываете?

Ставнийчук усмехнулся:

— Вижу, что не силен. Конечно, не вечный, износа генераторов и турбин никто не отменял, но сердце — «Ядро», как назвала его Акаги, — почему-то теоретически способно генерировать тепло как минимум шестьсот лет. А может, больше.

Синдзи с некоторым недоверием посмотрел на Ставнийчука:

— А такое вообще возможно?

— Ты на таком сидишь каждый день.

— И…

— Мы не смогли его воспроизвести. Катастрофы под Йоханнесбургом — слыхал? Мы дважды пытались запустить образцы по предложенным схемам. Оба раза с грибовидным результатом, но Акаги доказала, что передала нам все исходники.

Ставнийчук задумался, вспоминая, и хмыкнул:

— Обидно было — до соплей. Мол, научитесь собирать. Свернули, короче, проект. А по твоему «Типу» решили: нехай бегает, пока сам не рванет.

С трудом соображая, он продолжал смотреть на доктора, а тот словно бы ожидал какой-то реакции от него. В конце концов, Ставнийчук вздохнул:

— Эх, парень. Не выспался ты или не проснулся — не пойму. Ты ничего в этом странного не находишь?

— Ээээ… Ну вы же сказали, что реактор и так странен…

— Да нет же, — мягко сказал доктор. — Зачем сооружать сумасшедше дорогую и нестабильную конструкцию притом, что экономия в эффективности мизерна? Ты сможешь устоять в бою против трех… Нет, хотя бы двух «Истребителей»? Против… а, «тушек» ты не видел даже… Так сможешь?