Ростислав радушно улыбнулся моей супруге:
– Ну? Как звать тебя, красавица, как величать? Каких кровей будешь?
Степнячка подняла горящий взор на князя, но я, выручая жену, заговорил первым – она пока еще не очень хорошо знает язык:
– Любава, княже. Она дочь хана Баруча, ее половецкое имя Дилара, а крестильное – Любовь.
Ланка встрепенулась, с удовольствием глядя на половчанку:
– Красивые имена у твоей возлюбленной, воевода! А что же означает половецкое?
Я с усмешкой ответил:
– Любимая, возлюбленная. Это и означает.
Княгиня ласково улыбнулась моей жене, но мне вновь показалось, что в ее глазах на мгновение сверкнула ревность.
Ростислав, положив руки нам на плечи, зычно заговорил:
– Пусть брачный пир воевода праздновал в Белой Веже, не пригласив меня, князя! Но я благословляю ваш союз! Да хранит Господь ваш семейный очаг и пошлет вам много наследников и наследниц!
Крепко, одобрительно сжав мое плечо, Ростислав с доброй улыбкой посмотрел мне в глаза, после чего вновь громко обратился к собравшимся:
– Как все вы знаете, вчера мы отправили по Дону первую купеческую ладью под защитой касогов, а торги Тмутаракани и Корчева с лета обогатились вдвое! И многие иноземные купцы хотят теперь следовать на Русь нашим путем! Уже шесть крепостей, помимо Белой Вежи и Урманы, отбитой воеводой Андреем, сегодня принадлежат нам на Дону! А половцы шлют льстивых послов, задабривая нас и предлагая мир!
– Гойда!!!
Сделав непродолжительную паузу, князь продолжил:
– Когда воевода предлагал мне брать Белую Вежу под свою руку, я сомневался. Но обещал ему, что если все получится, то его ждет воистину княжеская награда! И вот пришел час сдержать обещание!
Развернувшись ко мне, Ростислав медленно потянул через голову серебряный крест и надел мне на шею. В зале повисла напряженная, давящая тишина.
– Андрей, теперь ты… Ну же!
Жаркий шепот князя убедил меня в том, что все происходящее – реально. Быстро сняв с себя свой, а точнее, бывший Еремеев крест, я надел его на шею своего нового побратима.
– Теперь мы с воеводой стали братьями! – возвестил князь. – Чествуйте же его!
– Гойда!
Собравшиеся на пиру послушно приветствовали меня, но в этот раз крики приближенных были вовсе не такие радостные. Скорее удивленные и… завистливые.
Ростислав указал нам с Любавой на два пустующих места рядом с собой. Я оторопело двинулся вперед, еще не до конца поняв, на пользу мне пойдет решение князя или станет серьезной проблемой, обратив против меня его окружение. Судя по реакции присутствующих, сегодня я нажил много врагов, но в то же время даже чисто по-человечески я очень польщен таким сердечным расположением Ростислава – ведь все происходящее означает в первую очередь то, что князь безраздельно мне доверяет. У Рюриковичей даже родные братья порой идут друг на друга, мстят и убивают, наносят удары в спину. А значит, побратим ничего подобного от меня не ожидает… Или не считает, что я буду опасен ему даже в столь высоком статусе – все же духовное родство, в отличие от кровного, не дает никаких прав наследования. Хотя если вдуматься, оказав подобную милость любому другому, Ростислав вступил бы на очень тонкий лед…
За ближним к нам столом поднялся с полной братиной незнакомый мне мужчина средних лет, в дорогих одеждах нездешнего кроя. Кажется, он похож на византийца…
– Княже! И ты, воевода! Позвольте мне первому разделить с вами эту чашу лучшего херсонского вина, добытого из самого спелого, исполненного солнечной силы гераклейского винограда! Позвольте мне выразить почтение вашему духовному союзу и уважение вашей мудрости и доблести!
Ростислав белозубо улыбнулся, радуясь, что собрание пирующих вновь принимает веселый, непринужденный лад.
– Катепан, ромейский ты хитрец! Как же тебе отказать! Иди же к нам, разделим братину сладчайшего греческого вина!
Византиец сделал большой глоток из братины, после чего с улыбкой шагнул к княжескому столу, незаметно для всех – кроме меня – опустив в чашу кончик указательного пальца левой руки.
