— Паша, сбавь обороты.
— Боря, погоди.
— Нет это ты, чёрт бы тебя побрал, погоди! — в голосе Бориса зазвенела злость, и Маруся непроизвольно вздрогнула. — Это не выход. Я уже говорил и повторю ещё раз: это не выход, Паша. Твоё появление на Южной ничего не решит. Серёжа просто велит пристрелить тебя и всё. А дальше? Ты подумал, что будет дальше? Ставицкий — псих, но и он понимает, что проиграл. Только один он на дно не пойдёт. Он пойдёт туда вместе со всеми нами. Со всеми. С Башней. С реактором твоим любимым. С Никой. С Анной. С Марусей…
Маруся покраснела и быстро опустила голову. Он назвал её имя, назвал среди тех, кто был дорог его другу, и всё же было в его голосе что-то ещё, и это что-то адресовалось лично ей.
— …поэтому твой план Б, Паша, никуда не годится. Хреновый это план. Тупиковый.
— У тебя есть другой?
— Есть. И ты его тоже знаешь. Пойти и прикончить Ставицкого. Ника, давай сюда свой пистолет.
— Пистолет? Какой ещё пистолет? Ника, откуда у тебя…, — Павел опять схватил трубку, которую только что отложил в сторону.
— Не суетись, — Борис в отличие от Павла был совершенно спокоен. — Ника тебе потом всё сама расскажет. Когда всё закончится. А пока…, — он замолчал, и в обоих комнатах — и тут у Павла, и в маленькой резервной щитовой повисла тягостная тишина.
Маруся словно вживую представила себе знакомое тесное помещение, пластиковые столы, стойку пульта, старенькое кресло с расшатанными роликами, бледную рыжую девочку, почему-то очень похожую на Павла и на неё, Марусю. Со слов Анны Маруся знала, что дочь Павла внешностью пошла в мать, но в этом своём видении она видела Нику другой — маленькой копией Павла, собранной, решительной, с твёрдыми серыми глазами. Собственно, а какой ещё могла быть девочка, которая только что уверенно и без ошибок проделала не самую простую и совсем незнакомую ей работу — только такой. Только настоящим продолжением своего отца.
А он стоял рядом.
Стоял, чуть опершись рукой на спинку кресла. Крупный, красивый, немного усталый. Маруся видела эту усталость, залёгшую бледными тенями под глазами, спрятавшуюся в жёсткой складке ровно очерченного рта, в притаившихся в матовой зелени чертенятах — они, чертенята, тоже устали. Смертельно устали. И до Маруси вдруг дошло.
— Боря, — ей показалось, что она не просто сказала это вслух, а закричала. Но на самом деле нет. Это что-то кричало внутри неё, не находя выхода.
Зато взорвался Павел.
— Ты совсем чокнулся, Литвинов? Со Ставицким два — два, мать твою! — охранника. Как только ты выстрелишь…
— Не бойся, не промахнусь. Недаром же я несколько лет в тир ходил, как знал, что пригодится.
— Они тоже не промахнутся. Охранники не промахнутся. Изрешетят тебя мигом, пикнуть не успеешь.
— Быстрая смерть, Паша — хорошая смерть, — от холодного сарказма Бориса у Маруси кожа покрылась мурашками, а нос предательски покраснел. — Знаешь, всё лучше, чем от инъекции. После зачитанного вслух приговора. И да, Паша, я ведь всё равно покойник, так что не жалей понапрасну. Будет. В общем, на второй ярус надо спуститься, я правильно понимаю?
— Да, — глухо ответил Павел.
— Ну и отлично. Звони Островскому. Пусть готовится. Думаю, минут через десять надо штурмовать. Ну… с Богом, Паша. Удачи нам.
— Боря…
Трубка разразилась быстрыми гудками.
Мир покачнулся и поплыл перед Марусиными глазами.
Она ничего не слышала и одновременно слышала всё. Словно два измерения — одно, время в котором застыло, и другое, где время наоборот ускорилось — наложились друг на друга. Маруся не понимала, где она, потому что, казалось, она была везде и в то же время нигде — плыла, с усилием расталкивая руками плотный воздух, который можно было потрогать и который невозможно было вдохнуть. Откуда-то изнутри поднималась боль, большая и тяжеловесная. Она была похожа на неповоротливого великана, который по чьему-то злому умыслу оказался в маленькой Марусе, не помещался в ней, рвал её на части.
Слёз не было. Их выпил страх — страх за того, кто в эти минуты уходил. Уходил в надвигающуюся тьму. Из тесной щитовой. Из жизни. Из своей и из её, Марусиной, жизни.
В какой-то паре метров от Маруси Павел, по-прежнему стоя (за всё это время он не присел ни разу), отдавал по телефону указания полковнику Островскому. Голос его звучал сухо и ровно, и Марусе казалось странным это выставленное напоказ спокойствие. И только когда в кабинет заглянула Анна и начала что-то говорить Марату Каримовичу, и Павел, обернувшись, резко бросил: «Не сейчас, Аня!», Маруся всё поняла — прочитала на бледном, почти сером лице брата. Анна ни о чём не спрашивала, просто молча закрыла дверь, и Павел тут же вернулся к прерванному разговору с полковником. А Маруся наконец беззвучно заплакала…
— Павел Григорьевич!
Дверь кабинета с шумом распахнулась, так, что лёгкий порыв ветра, ворвавшегося внутрь вместе с вошедшими, смахнул листы отчётов, что лежали перед Марусей.
— Я же сказал — не сейчас! — Павел со всей силы шваркнул о стол телефонную трубку, развернулся всем телом. Злое лицо его недоумённо вытянулось. — Капитан Алёхин? Что такое?
— Да тут такое дело, Павел Григорьевич…, вот пацаны, говорят, что срочно. У них тут…
Из-за спины капитана кубарем выкатился Гоша Васильев. А следом показался смущённый и красный Кирилл Шорохов.
— Павел Григорьевич! Мы нашли! Точнее, это Кирилл нашёл. Он всё рассчитал. Теперь мы знаем закономерность. Она есть!
И, не дожидаясь ответа или разрешения (впрочем, когда Гоше Васильеву в возбуждённом состоянии — а он был именно в таком состоянии — требовалось разрешение), Гоша принялся раскладывать перед мало чего понимающим Павлом бумаги. Откуда-то появился ноутбук, кажется, он был в руках Алёхина, и Гоша, открыв его, торопливо защёлкал мышкой, что-то бегло просматривая. При этом парень взахлеб тараторил, не затыкаясь ни на секунду.
— Кирилл ещё ночью всё посчитал. Вот здесь. Нет, не это, вот я дурак, сую вам не то. Тут не смотрите, Павел Григорьевич. Там ошибка. Вот эти расчёты нужно смотреть. Видите? Да? Это Кирилл нашёл. Мы сразу с утра хотели к вам бежать, но у нас тут… в общем форс-мажор приключился. Я проспал. А Кирилл… Вы его только не ругайте. Нам пришлось дверь выломать. У Марии Григорьевны к комнате. Это случайно получилось. Вы можете у меня из зарплаты за дверь вычесть, я не обижусь, честно. Нам просто ноутбук был нужен. Проверить же, Павел Григорьевич, было надо. А военные не поняли, они подумали, что мы диверсанты. Смешно да? И задержали нас. Но потом товарищ капитан нас отпустил…
Павел растерянно перелистывал бумаги, которые Гоша сунул ему в руки. Его лицо ещё хранило злое выражение, но оно постепенно вытеснялось удивлением и пониманием.
— Гоша, а ну давай по порядку. Не части! — распорядился Марат, пододвигаясь ближе и с интересом вглядываясь в ноутбук.
— Да я и говорю по порядку, Марат Каримович. Уровень встал. Уже встал! — Гоша взволнованно тряхнул головой. — Глядите сами. Последние метеосводки. Где они? А вот они. Шторм же сейчас. И в прошлый раз, когда океан замер, тоже шторм был. Не такой сильный, правда. А это наши с Кириллом расчёты, видите? Сейчас получается семь дней. И дальше ещё такие плато будут. Вот тут и тут. И у нас теперь есть время. Правильно же? Марат Каримович? Павел Григорьевич?
— А ну погоди! — Павел быстро придвинул стул, сел, развернул к себе ноутбук. Быстро закрутил колесико мыши, параллельно просматривая исписанные цифрами листки бумаги. — Маруся!
Но она и сама уже подошла, на ходу вытирая ладонями мокрые от слёз щёки. Уставилась, как заворожённая, через его плечо на подрагивающий экран ноутбука.
— О, боже. Господи, а ведь действительно… — и вдруг она замерла от внезапно пришедшей в голову мысли. — Борис! Паша, там же Борис. Он не знает, что у нас есть время! А мы ведь можем…
Она резко замолчала. Но Павлу и не нужны были её слова.
— Всеволод Ильич, пока отбой! Ждите моей команды. Марат, звони Бондаренко. Пусть останавливают пробный запуск. Нормально останавливают, в штатном режиме, — слова вылетали как пули, а пальцы Павла уже набирали номер резервной щитовой на Южной. — Ника?! Борис уже ушёл?
