— А тебе зачем это, Муля?
— Давно хотел заняться выращиванием экзотических растений, — скромно признался я, — да вот только спросить не у кого было. Всегда любил цветы. Особенно редкие.
Анна Васильевна некоторое время молчала. Я уж было испугался, что это провал, когда она вдруг сказала:
— Муля, а ты видел когда-нибудь белую камелию? — хитро прищурившись, спросила она.
— Нет, — совершенно искренне ответил я (может, и видел. Но дело в том, что мне всегда все эти лютики и тычинки были крайне безразличны).
— Идём! — торжественно сказала она и потянула меня за рукав.
Мы прошли через весь периметр зимнего сада и остановились около большого горшка, в котором рос тщедушный цветок.
— Вот! Смотри! — триумфальным голосом сказала Анна Васильевна.
Я посмотрел. Цветочек, как цветочек. Но хозяйка дома явно ждала оваций. И я восхищённо выдохнул:
— Какая прелесть!
— Правда он идеальный? — чуть слышно выдохнула Анна Васильевна.
— Безупречный, — подтвердил я.
Анна Васильевна была счастлива.
— Это араэральная жимолость, — фанфаронилась она. — Очень редкий вид. В Москве он есть только у меня и ещё одной женщины.
— А это карликовая орхидея.
— А здесь я выращиваю особый садовый горошек.
— А вот здесь у меня цветок чёрной летучей мыши! — похвасталась она и показала какой-то сморщенный росточек.
Я, конечно, так и не понял, в чём тут фишка, но, на всякий случай, восхищённо поцокал языком. Мне не жалко, а хозяйке приятно.
— Вот это да!
Анна Васильевна зарделась и похвасталась:
— Мне знакомый Аркадия Наумовича из самой Южной Азии привёз. Мы даже не думали, что получится вырастить его в наших широтах. Но получилось. Больше ни у кого здесь такого нету.
— У вас талант! — восторженно сказал я.
Анна Васильевна просияла и потащила меня показывать дальше. Она увлечённо рассказывала, как именно она подкармливает эти цветочки, как разрыхляет почву, как борется с ненавистной минирующей мушкой. И много других секретов. Я слушал и впитывал эту информация, как бесплодная земля впитывает влагу дождя.
— Что вы здесь делаете? — в зимний сад заглянула возмущённая Надежда Петровна, — мы с девочками уже заждались!
— Мама, не мешай! — возмутился я, — мы скоро вернёмся. Анна Васильевна, а вы в эти компосты известь в какой пропорции обычно добавляете?
Мулина мама минут пять послушала информативную лекцию о торфовых компостах, не выдержала и ушла обратно. Напоследок едко заявив:
— Заканчивайте уже. Там Валентина скучает.
Думаю, в любой другой ситуации Анна Васильевна потащила бы потенциального зятя к Валентине. Но сейчас речь шла о самой важной на планете теме — о личинках чёрных плодовых мушек.
— И я окропляю их этим раствором два раза в неделю! И обязательно вечером, — строго похвасталась Анна Васильевна.
В моём лице она нашла благодарного слушателя. Все её домашние при упоминании ортофосфатов и чилийской калийной соли старались сбежать подальше. Друзья и знакомые, заслышав слова «вермикулит» и «сидераты», начинали срочно вспоминать, что в доме не выключен утюг. А когда Анна Васильевна начинала рассказывать о метаболизме бобовых, впадал в отчаяние даже Геннадий, суровый мужик, который пешком дошёл до Берлина, ломал арматуру голыми руками, а нынче работающий дворником.
Из меня, конечно, как агроном, так и мелиоратор, — так себе. Дома, в том ещё мире, я даже умудрился засушить кактус, который коллеги презентовали мне на какой-то праздник. Он был жаростойким и его родина, по преданиям, находилась где-то примерно в пустыне Намиб, но у меня он сразу же сморщился и благополучно усох. Из лимонного дерева, которое я лелеял и нежно выращивал в кадушке в своём кабинете, я снял урожай в виде двух кастрированных лимонов. Они были зеленоватого цвета и жутко воняли нестиранными носками. Два лимона за шесть лет! А, если считать, сколько я туда влил сидератов, вермикулитов, ортофосфатов и прочей дряни, то цена одного лимона равнялась примерно цене за последнюю модель сумочки «Биркин».
И вот теперь мне доверительно рассказывали о вермикулите.
Высшая форма доверия!
Я торжествовал.
— Муля! — вдруг прервала рассказ о глубоком рыхлении пахотного горизонта Анна Васильевна и с таинственным видом взглянула на меня, — я решила сделать тебе подарок!
Я насторожился.
Анна Васильевна схватила какой-то горшок и протянула мне:
— Вот! Это вам. Подарок!
Я с благодарностью принял дар, рассматривая растение, с виду похожее на засушенного кудрявого гипертрофированного кузнечика.
— Очаровательно! — сказал я дипломатичным тоном.
— Это кориантес! — дрожащим голосом молвила Анна Васильевна. — Мне его из Колумбии привезли.
Я выслушал лекцию о способах опыления кориантеса, и мы вернулись пить чай. При этом я прижимал к себе горшок с кузнечиком и имел мечтательный вид.
Я был настолько окрылен этим подарком, что вполне благосклонно съел блины, собственноручно нажаренные Валентиной. Выпил две чашки чая. И даже почти искренне похвалил, когда Валентина спела для меня песню.
Домой я приехал счастливый и умиротворённый. Наличие у меня кориантеса примирило со всем остальным несправедливым миром. Я настолько размяк душой, что даже не сопротивлялся, когда Надежда Петровна категорическим голосом сказала, что на следующей неделе мы с Валентиной идём в театр.
Дома я поставил кориантес на шкаф. Запретил Дусе даже смотреть в его сторону и громко дышать и сразу уснул.
А на работе, отбившись от рутинных рабочих задач, я сразу же отправился к Секретарю Изольде Мстиславовне. Как и договаривалась, через час после обеда.
В приёмной была тишина. Большаков отбыл по делам, а остальные коллеги предпочитали обходить это место по широкой дуге.
— Изольда Мстиславовна, — поздоровавшись, торжественно сказал я, — я хочу подарить вам это. Мне почему-то кажется, что вы оцените.
И я протянул ей горшок с монструозным кузнечиком.
— Кориантес⁈ — всплеснула руками Изольда Мстиславовна и побледнела, как полотно, — Иммануил Модестович… но это же! Это же! Неужели?
Казалось, она вот-вот упадёт в обморок.
— Да! Его прямо из Колумбии привезли, — скромно добавил я, — мне показалось, что вы оцените.
Изольда Мстиславовна оценила и теперь смотрела то на кузнечика, то на меня с одинаковым выражением блёклых глаз. И выражение это колебалось от восторга до самозабвенного исступления.
Мы разговорились. Мы стали друзьями и практически родственниками. А когда оказалось, что наша точка зрения на борьбу с чёрной плодовой мушкой абсолютно совпадает, Изольда Мстиславовна готова была усыновить меня.
В общем, проговорили мы взахлёб почти до конца рабочего дня.
И уже к концу смены я стал обладателем бесценной конфиденциальной информации о жизни, привычках и проблемах Большакова. Теперь я знал, какие ушные капли предпочитает Иван Григорьевич, почему он не любит крыжовник и как зовут его пса. Теперь я знал всё!
Улыбаясь, словно мартовский кот перед полной миской жирной сметаны, я вернулся к Козляткину и прямо с порога заявил:
— Сидор Петрович! Я разработал стратегию и готов её вам рассказать!
Глава 14
Я сидел в своей комнате, за столом, размышлял о сегодняшнем разговоре с Козляткиным, и сосредоточенно точил ножи.
Дуся уже дня два или три подряд ворчала, ворчала, и я не выдержал. Так-то у нас во дворе периодически появлялся вечно угрюмый дед Никита. Он точил всем ножи, ножницы, делал всяко-разную мелкую починку — от примусов до шпульных колпачков (не знаю, что это такое, но соседки обсуждали и я услышал). Говорят, мог даже часы починить, если не очень сложная поломка была. А в последнее время его давно что-то не было, ножи затупились, поэтому Дуся ворчала.
И вот я решил спасать ситуацию и точил по старинке, бруском.
И, как обычно, в дверь постучали.
— Открыто! — буркнул я, не прерывая занятия.
