Говорил я уверенно, но видел — Пикар все еще мнется. Одних слов тут было мало. Нужен был довод посильнее. И тут Вежа мне подсобила. Не напрямик, конечно, а через сведения, которые я купил о каждом своем собеседнике.
— К тому же, капитан, — добавил я, понизив голос, — участие в этом деле поможет вам разрешить одну старую болячку. Дошло до меня, что некий дон Диего де Сифуэнтес, комендант форта Сан-Херонимо в Портобелло, приложил руку к гибели вашего торгового судна у берегов Кубы несколько лет назад. Поговаривают, именно он отдал приказ палить без предупреждения, спутав вас с пиратом. А вы ведь шли под торговым флагом… и потеряли тогда не только груз, но и племянника.
Лицо Пикара стало как камень, аж побледнел под своим загаром, а кулаки сжал так, что костяшки побелели. Он явно не ждал, что я в курсе этой истории, которую он старался держать при себе. Это была его заноза, его тайная боль и обида.
— Откуда вам… — начал он хрипло, но я его оборвал.
— Есть источники, капитан. Важно другое: у вас есть шанс не просто захватить город, но и лично свести счеты с доном Диего. Только представьте его рожу, когда он увидит, как вы входите в ворота его форта не как проситель, а как победитель.
Это был удар под дых, но он сработал. Жажда мести, что тлела в душе Пикара, взяла верх над осторожностью. В глазах его вспыхнул нехороший огонь. Долго молчал, уставившись в стол, потом тяжело вздохнул.
— Ладно, Крюк. Я с вами. Но если ваш план провалится, спрошу с вас первого.
С Роком Бразильцем вышла совсем другая песня. Ни доводы разума, ни старые обиды тут были не в счет. Рок жил чутьем, жаждой боя да выпивки. Разговор с ним больше смахивал на укрощение дикого зверя. Он то хохотал, хлопая меня по плечу так, что у меня кости трещали, то вдруг мрачнел и сыпал угрозами, обещая прирезать любого, кто усомнится в его храбрости или попробует надуть. Свою двойную долю он требовал с упорством барана.
— Портобелло — дело нешуточное! — рычал он, колотя кружкой по столу в прокуренной таверне «Веселый Роджер», где воняло ромом и потом. — За такой куш Року Бразильцу положено больше прочих! Мои парни — самые отчаянные рубаки на всем побережье! Без нас вы и до берега не доплывете!
Доводами его было не пронять. Стращать — себе дороже. Оставалось одно — надавить на его гонор да жадность, но с другого бока.
— Твоя правда, Рок, — согласился я неожиданно. — Парни у тебя — отчаянные головы. Потому-то я и предлагаю тебе не просто долю в общей добыче. Я предлагаю тебе славу — первым ворваться в город. Первым! Представь: Рок Бразилец во главе своих ребят штурмует стены Портобелло! Твое имя прогремит по всем Карибам! Песни слагать будут! Золото? Золота там — всем хватит за глаза. А вот слава первого — она одна на всех. Тебе.
Рок аж застыл, его пьяные зенки расширились. Слава… Это слово пьянило его похлеще рома. Быть первым, самым отчаянным, героем флибустьерских баллад — вот что ему было по нутру.
— Первым… — прорычал он, и на лице его расплылась зверская ухмылка. — Рок Бразилец завсегда первый! Ладно, Крюк! Я с тобой! Но ежели кто сунется вперед меня — тут же на месте прикончу! И тебя первого, если обманешь!
Он снова грохнул кружкой, расплескав ром, и оглушительно захохотал. Союз с Роком был рискованный, что по канату над бездной пройти, но его буйная сила и люди были ой как нужны для штурма.
Но самая трудная партия ждала меня с капитаном Эммануэлем де Васконселлосом, португальцем по прозвищу «Адмирал». Умный, образованный, бывший флотский офицер, пошедший в пираты после того, как его несправедливо обвинили в измене. Командовал он отменно снаряженным фрегатом «Морской Змей» и держался особняком от прочего сброда Тортуги. В грош не ставил их невежество и хамство, но уважал силу и ум. С ним нельзя было разговаривать на языке портовых кабаков или играть на тщеславии. Де Васконселлос ценил расчет, стратегию и четкие гарантии.
Встретились мы у него на борту. Палуба надраена до блеска, команда вымуштрована, одета с иголочки, в каюте — идеальный порядок. Все говорило о его прошлом. Выслушал он меня внимательно, задавал точные, деловые вопросы о плане операции, о силах испанцев, о согласованности действий флота, о том, как будем снабжать десант.
— Замах у вас серьезный, капитан Крюк, — сказал он наконец, задумчиво покручивая в руке серебряный кубок с вином. — Даже слишком серьезный для… нашего ремесла. На грани безумия. Но как раз такие дела порой и выгорают. Однако меня смущает одно: согласованность действий. Собрать под один флаг таких капитанов, как Лоран, Пикар, или, не к ночи будь помянут, Рок Бразилец… Это все равно что пытаться запрячь в одну упряжку тигра, быка и гиену. Они же глотки друг другу перегрызут раньше, чем врага увидят. Кто ими командовать будет? Вы? Простите за прямоту, но ваш авторитет держится на везении да на слухах. Этого маловато будет, чтобы командовать флотилией независимых капитанов.
Он попал не в бровь, а в глаз. Это и была самая большая загвоздка в моем плане.
— Ваша правда, капитан де Васконселлос, — признал я. — Авторитет, верно, надо заслужить не только удачей, но и делом. И силой. Поэтому я предлагаю не единоличную власть, а союз равных. Совет капитанов, где решения будем принимать сообща. Но во время операции нужно единоначалие. И я готов взвалить на себя эту ношу, полагаясь на поддержку тех, кто мне доверится. И на мощь флагмана, что скоро сойдет на воду.
Я видел, что он все еще колеблется. Ему нужны были доказательства повесомее, что я смогу держать все под контролем. И я решился на отчаянный шаг, прибегнув к возможностям Вежи, но так, чтобы комар носа не подточил.
— Позвольте показать, что я не лыком шит, — сказал я, глядя на карту Портобелло, разложенную на столе. — Вы упомянули согласованность. Одна из проблем — связь меж кораблями во время боя или высадки. Сигналы флагами — дело ненадежное, особенно в дыму или ночью. А что, если бы у нас был способ передавать приказы мгновенно и так, чтобы враг не пронюхал?
Де Васконселлос удивленно приподнял бровь.
— Мгновенно и незаметно? Вы все загадками говорите, капитан.
— Не совсем, — я сосредоточился, задействовав одну из способностей Вежи, связанную с местной связью, которую сам еще толком не освоил. — Морган сейчас на «Принцессе», на том конце гавани. Капитан де Васконселлос, скажите любую короткую фразу.
Португалец глянул на меня с недоумением, но пожал плечами.
— Пусть будет… «Удача любит смелых».
Я прикрыл глаза на миг, посылая сообщение Филиппу через Вежу. И да, эта бестия истребовала изрядное количество очков влияния. Не прошло и минуты, как на палубу «Морского Змея» взошел матрос де Васконселлоса.
— Капитан, сигнальщики с «Принцессы Карибов» передали флажным семафором: «Удача любит смелых». Странно, мы не запрашивали связь…
Де Васконселлос медленно повернулся ко мне. Лицо его оставалось непроницаемым, но в глазах я увидел изумление и глубокую задумчивость. Он понял, что стал свидетелем чего-то, что не укладывалось в голове с точки зрения известных ему способов связи. Он не знал, как я это сделал, но смекнул, что я располагаю невиданными возможностями.
— Вы… любопытный человек, капитан Крюк, — произнес он после долгой паузы. — Очень любопытный. Пожалуй, ваш план, при всей его безумности, заслуживает того, чтобы рискнуть. «Морской Змей» присоединится к вашей эскадре.
Это была крупная победа. Заполучить в союзники такого человека, как де Васконселлос, значило сделать серьезный шаг к тому, чтобы остальные признали мое главенство. Переговоры шли своим чередом, каждый день подкидывая новые задачки, приходилось пускать в ход и хитрость, и терпение, а порой и намекнуть на свою силу, мол, со мной шутки плохи. Союз ковался в огне споров и подозрений, но он обретал форму.
Вслед за Пикаром, Роком и де Васконселлосом потянулись и другие. Каждый новый примкнувший капитан заметно облегчал уговоры следующих — сработал, что называется, принцип домино. Видя, что такие матерые волки, как расчетливый португалец или упрямец Большой Пьер, готовы поставить на меня, остальные тоже помаленьку начинали верить в осуществимость затеи. Слухи о гиганте, что строился на верфи и который я окрестил «Морским Вороном», будоражили умы, обрастая небылицами о его размерах и невиданной мощи. Морган, не жалея ни рома, ни красноречия, расписывал радужные перспективы похода и мою «особую удачу».
