Возраст не помеха - Мишин Виктор Сергеевич

Путь от Сталинграда на поезде занял почти неделю, пять дней, если быть точным. Наш эшелон постоянно останавливали, что-то прицепляли, что-то отцепляли. В составе были вагоны с топливом, гнали откуда-то с юга, вот и шла постепенная разгрузка. Наконец, движение закончилось, и ко мне подошли два моих цербера.

– Собирайся, выходим.

У меня вещей лишь узелок, в котором чуток еды и… в общем, все. Вообще, я удивился, конечно, когда уже на третий день пути мне вдруг продуктов притащили. У меня ведь с собой почти ничего не было, только то, что в госпитале собрали Боря и другие бойцы. На третий день я вновь попытался выйти в тамбур, а когда мне перекрыли путь в очередной раз, так и сказал бойцам охраны:

– Мужики, мне жрать что-то надо?

Они отправили меня назад, не разрешая выйти, но спустя полчаса притащили продуктов, молодцы.

Это был какой-то запасник, что ли, или грузовая платформа. На первый взгляд вообще непонятно, где поезд встал. Вышел кое-как, бойцы поддержали на ступенях, осмотрелся и поковылял, куда указали. Пути были огорожены забором, выйдя из-за которого, почти сразу наткнулись на машину. «Эмку» я узнаю легко, даже в темноте, надо же, и как договорились на встречу-то? Наверняка с ближайшей станции звонили.

В машине кроме водителя никого не было, поэтому ехать оказалось вполне удобно, один сопровождающий сел вперед, второй сзади со мной.

– Мы где, можно узнать? – попытался завязать разговор я.

– Не имеет значения, – ответили просто и без эмоций.

– Это его вы из Сталинграда везете? Больно уж мал, сопляк совсем, – внезапно подал голос водила. Мужик среднего возраста, тоже в штатском, абсолютно непримечательной внешности, разве что нос большой.

– Это не ваше дело, следуйте согласно приказу, – обломал водилу сидевший впереди боец.

Тот дернул щекой, нахмурился и завел двигатель.

Начинало темнеть, когда машина, наконец, остановилась. Это был какой-то пионерлагерь, или дом отдыха, хрен его разберешь. Деревянные, щитовые домики, разбросанные тут и там под высокими елями и соснами, закрывающими небо, выглядели прилично, как будто недавно построены. После разрухи Сталинграда даже удивительно было видеть что-то целым и невредимым. Меня отконвоировали в маленькую, сложенную из бревен избу, с решетками на окнах. Вид домишки не порадовал, но, наверное, так надо и спорить смысла нет.

– В этом шкафу бумага и карандаши, – мне указали на маленький шкафчик, стоявший в углу, – начинай писать.

– Что? – не понял я, полностью охренев от услышанного.

– Как будто не знаешь. Все о себе, с самого начала, – охранник был непроницаем и говорил заученные фразы.

– Час зачатия я помню не точно… – решил пошутить я, но был грубо оборван на полуслове.

– Не придуривайся. Пиши все, что с тобой произошло, начиная с двадцать второго июня прошлого года. Все, что видел, слышал, о чем догадался и прочее. Каждый день к тебе буду заходить я или он, – охранник указал на своего товарища. Они ведь так и не назвались до сих пор, секретность развели, мать их. – Кормить будут прямо тут, три раза в день. За стенкой койка, спать там.

– А помыться можно? – таким же отстраненным голосом спросил я.

– Баня будет в субботу.

– А сейчас какой день? А то я представления не имею, – хмыкнул я.

– Четверг.

– Ребят, а с чего вы взяли, что я что-то напишу? – надо вызвать их на откровенность, может, сболтнут чего, чтобы представление иметь, куда я попал.

– Приказано – напишешь! – отрезал охранник.

– Кому приказано, мне? Ребятки, – усмехнулся я, – а кем приказано? И с чего вообще вдруг? Если вы забыли, я напомню. Я – ребенок, а не солдат. Присягу я не принимал, повторюсь, ребенок я, что вы мне сделаете?

– Хочешь в детский дом или колонию? Если не хочешь, пиши.

– Неправильно вы сотрудничество начинаете, гражданин, не выйдет у вас ничего. В лагерь? Ну, значит, в лагерь. Думаете, после немецкого лагеря меня можно чем-то удивить или напугать? Вы серьезно? Да вы оба даже не представляете, через что проходят мальчишки и девчонки у фрицев! Приказано, видите ли, – фыркнул я, – да на хрен идите, оба два.

Я демонстративно проковылял к деревянной лавке, стоявшей у окна, и с кряхтеньем уселся, уставившись через решетку в окно.

– Ты пожалеешь об этом, – метнули в меня последнюю фразу, как копье.

– Уже жалею, что не сдох в Сталинграде с нашими парнями, а сижу тут, с двумя лбами, которые только и могут, что угрожать детям! – Жрите, гады. Злость накатила на меня, хотелось высказаться. Нет, я не ждал почестей или наград, но хотя бы госпиталь-то я заслужил?

– Ты что, гаденыш, сказал?

Есть, второй не сдержался и рванул ко мне.

– Что слышали, то и сказал. Повторить? – видя, как на меня заносят руку для удара, даже не дернулся: – Ну, давай, видимо, тебе не привыкать бить детей? Такими кулачищами немцев бы лучше бил, замахивается он.

Руку товарища перехватил говоривший до этого охранник, которого я посчитал старшим. Он поймал руку своего напарника и, покачав головой, успокоил того без слов. Прекрасно понимаю этих двух красавцев, у них приказ, но надо же хоть немного уметь разговаривать с людьми?

– Ты отказываешься сотрудничать? – после непродолжительной паузы, возобновил разговор первый. Блин, не зная их имен приходится описывать именно так. Первый был темноволосым, а второй светлее. Блондин и Негр, вот как буду про себя их звать. Я даже усмехнулся, и губы предательски расползлись на лице в улыбку.

– Считаешь нас смешными?

– Нет, – твердо заявил я, качая головой и принимая серьезный вид, – я не считаю вас смешными. Насчет сотрудничества… Ребят, а вас не учили правильно его предлагать? Вы молчали всю дорогу, да и сейчас лишь требуете, почему нельзя было все объяснить проще и не так нагло? Конечно, я согласен написать все, что вам интересно, только что потом?

– Когда потом? – подал голос Блондин, который минуту назад меня чуть не ударил.

– После того, как опишу все, что знаю? – я наклонил голову в сторону и чуть улыбнулся.

– Об этом тебе расскажут позже, – вновь ответил Негр, ну, или брюнет.

– Ясно, – задумчиво пробормотал я, – что ничего не ясно. Как насчет врача? Мне ногу надо будет осмотреть, у меня же тут не гипс, а просто тугая повязка. На фронте не стали делать рентген, сказали, что нет аппарата, не хотелось бы остаться хромым только из-за того, что мне гипс не наложили.

– Мы передадим твои пожелания, тебе сообщат о результате.

– Хорошо.

– Вопросы все? – явно торопясь сбежать от меня, вновь спросил блондин.

– Один. Уже поздно, ужин сегодня будет? Столько времени на сухомятке, можно и нормальной пищи поесть, все-таки не на фронте теперь.

– Через час, – ответил брюнет.

– Хорошо, пока посмотрю, что здесь и как, – заключил я.

– Выходить запрещено…

– Ребят, вы не охренели? У меня нога одна, куда я уйду, а? Пока не очень холодно, хотелось бы дышать свежим воздухом. Вы поймите, это вы считаете меня пленником, которому все запрещено, я себя таким не считаю. Если бы я не хотел сотрудничать, вы бы вообще меня не увидели никогда. Не торопитесь послать меня далеко, я действительно не собираюсь никуда бежать. Да и как это сделать? Я не представляю даже примерно, где я. Вокруг лес, забор, я на одной ноге, чем вы рискуете?

– Слово дашь?

Ни хрена себе, а что, поверят, что ли? Брюнет, который весь долгий разговор вел себя как старший среди этих двух громил, протянул руку.

– Конечно, – я уверенно пожал ему ладонь, хоть и выглядело это, как если бы обычный человек попытался обхватить лопату. – Даю честное слово.

– Хорошо. Как ты сам понимаешь, периметр охраняется. Мы убываем прямо сейчас, ужин тебе принесут, тогда и познакомишься с тем, кто будет за тобой присматривать.

И они ушли.

Оставшись один, я просто сидел и смотрел перед собой. Итак, наконец, есть время подумать и решить, как жить дальше. То, что на фронт я больше не попаду, уверен процентов на девяносто, не пустят. Даже будь я взрослым мужиком, призывного возраста, из-за того, где я был и что видел, на фронт меня не отпустили бы в любом случае. Ладно, сколько-то дней я проведу здесь, в этом лагере, попишу немного, а дальше? Хорошо, если дадут нормально залечить ногу, и что дальше? Увы, перспективы туманны. Забросят в детский дом? Или вообще отправят в колонию? Не верю. Не верю, что предки были такими подлыми, хоть убей. Детский дом отпадет по причине моих умений, дураку понятно, что я из него сбегу, а могу еще и дел наворотить, если приставать станут. Как ни крути, а уж ребенка, тем более не подготовленного, я уделаю любого. Да чего скромничать, обычного мужика, без специальной подготовки, без умений в рукопашке, я уложу не сильно запыхавшись. И как меня такого красивого запирать в детский дом? А вот колония… В колонии я точно наворочу такого, что мало не покажется. Сбежать смогу, точно говорю, а вот дальше что? Черт, опять этот вопрос.