"Фантастика 2025-101". Компиляция. Книги 1-34 (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Кстати об устной речи. Случайно выяснилось, что мой приятель и сосед не чужд изящной словесности и на досуге пописывает стихи. Как-то на очередных наших вечерних посиделках за пивом (вроде как не вино, по кружке пропустить вечерком не грех) [32] на него нашло лирическое настроение, вот он и прочитал мне вслух несколько своих сочинений. Я, в общем-то, не мастер стихосложения и не литературный критик, но отличать хорошие стихи от плохих умею. На мой взгляд, стихи Альберта грешили массой излишних и не всегда уместных красивостей при чрезмерной простоте, я бы даже сказал, примитивности своего содержания. Впрочем, злобно каламбурить, называя графа графоманом, я не стал, вместо чего коварно дал товарищу совет, который, как я надеялся, должен был надолго избавить меня от прослушивания явно не лучших образцов любовной лирики.

— Альберт, дружище, а ты не пробовал сочинять песни? — проникновенно спросил я, всячески показывая интерес к его, хм, творчеству.

— Песни? — удивился он.

— Ну да, песни, — повторил я. — Стихи у тебя душевные, сделай их чуть попроще, придумай какой-нибудь залихватский припев и вперед!

— Да? — граф задумчиво почесал щеку. — А где взять мелодию?

— Ой, да этого добра тут избыток! — поспешил я его успокоить. И то верно, музыку баварцы любят. В каждой уважающей себя пивной играют музыканты, на площадях по выходным выступают оркестры, музыку тут можно услышать где угодно. — Попалась тебе мелодия, понравилась, сочинил под нее слова — вот и песня готова!

— Я не знаю… — Альберт колебался и я решил нажать.

— Да ты не сомневайся! У тебя обязательно получится! Твои песни будут петь в народе, а я еще буду хвастаться, что знаком с их автором! — я разливался соловьем, уже мысленно радуясь, что Шлиппенбах погрязнет в безуспешных попытках песенного сочинительства и надолго избавит меня от тягостной необходимости слушать его кривые рифмы и вычурные словесные конструкции. Господи, как же я ошибался!..

В братство меня приняли как раз перед Рождественскими каникулами. Не могу сказать, что я прямо так уж к этому стремился, но меня же приглашали, да и примеривать на себя оперение белой вороны не хотелось, тут почти каждый студент в каком-нибудь братстве да состоит. Исключение составляют разве что евреи и магометане, но магометанин на весь университет у нас один-единственный, а у евреев, по слухам, есть свое собственное братство, куда они чужих не допускают. Опять же, предвидение почти криком кричало, что немецкая артефакторика мне в жизни еще понадобится, а раз так, то лучше иметь в Германии людей, к которым можно запросто обратиться на «ты» и попросить о некой услуге, пусть даже и не бесплатной. Да и люди эти со временем станут чиновниками, учеными, врачами, а то и государственными деятелями, причем будут подниматься по службе, а значит, будет расти и польза от их услуг. Конечно, за услугой могут обратиться и ко мне, но я уже говорил, что такие услуги не обязательно должны быть бесплатными. Добавлю, что взаимопомощь сама по себе никогда и никому еще не мешала. Одно дело, если я, пропустив лекцию, попрошу переписать конспект просто у другого студента, он может дать, а может и не дать. А если мы с ним будем состоять в одном и том же братстве, то дать мне списать он просто обязан. Как, впрочем, и я ему. Кстати, по здешним понятиям это почти что героизм, потому что за списывание конспектов, если, конечно, оно вскроется, можно поиметь кучу неприятностей вплоть до отчисления — именно плата, вносимая студентами за посещение лекций, является основной частью профессорских доходов. Взять взаймы денег в братстве, опять же, куда проще и не так разорительно, как в банке или ломбарде. Для меня это особой актуальности не имело, но некоторые пользовались. Да и вообще…

Вот поэтому на околыше моей студенческой фуражки теперь закреплена лента в цветах братства — черном, белом и голубом, а на донце тульи красуется вышитый серебром вензель из переплетенных букв SGSB — Sankt-Georg-Studenten-Bruderschaft [33]. Братство у нас имеет, в отличие от многих других подобных организаций, две очень примечательные особенности — оно действует по всей Германии, не будучи привязанным к какому-либо отдельному университету, и принимают в него только студентов из благородного сословия. Элита, знаете ли, не просто так погулять вышли…

Так что теперь я «фукс», как называются новички братства. Расходы и обязанности несу наравне со всеми, но права у меня появятся, когда наш господин фукс-майор [34] сочтет меня доросшим до «брудера», то есть полноценного брата. Для этого мне следует сдать нечто вроде экзамена на знание правил и традиций братства, выучить тексты нескольких песен, обязательных к исполнению на устраиваемых братством пирушках, построить за свой счет парадную форму, состоящую из черного кафтана, или, по-здешнему, «рокка», белых панталон на лето и черных на зиму, новомодной шляпы-цилиндра, обтянутой черным шелком, да ленты через плечо — широкой, атласной, все в тех же черно-бело-голубых цветах и с серебряным вензелем. Это еще ладно, тем, кого братья избрали на руководящие должности, положено еще также за свой счет пошить так называемый «церевис» — несерьезного вида шапочку с обилием золотой и серебряной вышивки, жесткую к парадной форме и мягкую для ношения на прочих мероприятиях братства, а фукс-майору раскошелиться еще и на лисий хвост, который он обязан прицеплять к парадному церевису. Ну немцы, что с них взять, все-то у них регламентировано…

Что до деятельности братства, то выражалась она в нечастых парадных шествиях на праздниках общеуниверситетского, городского или государственного масштаба, в куда более частых сборищах самого братства с обязательным распитием изрядных количеств пива и пением песен, а также в регулярном фехтовании. Насыщенная, разносторонняя и бьющая ключом жизнь, короче. Я, конечно, слегка издеваюсь, но развеять скуку господам студентам это и правда помогает.

Фехтование, кстати, тут практикуется двух видов. Один из них — обычные поединки на тупых шпагах и саблях, чисто спортивные, а вот другой… Другой называется «мензур» и представляет собой что-то среднее между дуэлью и мазохизмом. Бойцов одевают в доспехи из бычьей кожи, заматывают им шеи толстыми шарфами во много слоев, глаза защищают очками со стальной сеткой, в руки дают «шлегеры» — рапиры с огромными чашками-гардами, и ставят друг против друга биться до первой крови [35]. Поскольку ниже пояса наносить удары нельзя, единственный способ эту самую кровь сопернику пустить — это внести некоторые изменения в его портрет, поразив в лицо. Теперь мне понятно, почему многие студенты ходят со шрамами, а то первое время как-то диковато смотрелось. Шрамы эти являются для их обладателей предметами гордости, свидетельствами неустрашимости и мужественности. Опять же, считается, что настоящего мужчину шрамы красят. Говорят даже, правда, ни на кого конкретно не показывая, будто некоторые студиозусы сами наносят себе порезы на лице, а потом многозначительно отмалчиваются, когда кто-нибудь интересуется, с кем это у товарища был поединок. Честно говоря, получается как-то не очень справедливо — знаки доблести достаются исключительно побежденным, а победителям приходится довольствоваться моральным удовлетворением. По этой, кстати, причине, правила братства предусматривают мензур между братьями в два захода — чтобы оба участника имели равные шансы на преходящую славу и вечные украшения. Интересно, а что бы больше понравиось мне — шрам или вкус победы?

Я почему этим вопросом задаюсь, так это потому, что мне такое скоро предстоит, как я понимаю. Завелся у меня, скажем так, недоброжелатель, что особенно неприятно, в рядах нашего же братства. Некий Эдмунд Орманди, имперский рыцарь, студент филологического факультета. Сей венгерский дворянчик как-то сумел убедить меня изменить своему решению не вставать с шашкой против сабли. Ну как убедить? Достал меня неуклюжими шутками на тему «дикарского оружия» и «сабли-недомерка». Ох, и пришлось же мне тогда ужом изворачиваться — саблей Орманди владел куда как лучше Альберта. Мое вполне естественное стремление не попадать под его удары Орманди почему-то расценил как трусость и всячески призывал меня прекратить танцевать и начать сражаться всерьез. Ну, на такие дешевые заходы я перестал обращать внимание, еще когда в гимназии бился на кулаках с Мишкой Селивановым, так что и у рыцаря Эдмунда тоже ничего не выходило. А вот дыхалку он себе этими неуместными разговорчиками подсадил… В общем, когда Орманди порядком умотался, я начал потихоньку проводить контратаки и быстренько насовал ему положенные полдюжины ударов и уколов. После этого Орманди вроде как притих, хотя и пытался время от времени отпускать в мой адрес какие-то неуклюжие шуточки, которые сам, должно быть, считал очень остроумными. Так, однако, продолжалось недолго — я как-то побеседовал по душам с нашим фукс-майором бароном фон Мюлленбергом, когда тот выпил слегка больше обычного, и по итогам той беседы обычно отвечал на нападки Орманди вопросом, когда же сей храбрый рыцарь изволит погасить задолженность по своим взносам в кассу братства. А то, мол, мне надоедает оплачивать пирушки, на которых мой оппонент подпитывает свое остроумие пивом, покупаемым не на свои деньги. Орманди такие заходы ужасно злили, но возразить ему было нечего.