Пожидаева надулась от возмущения, но не нашла, что ответить.
В комнату вошел какой-то мужичок, высокий и сутулый, как знак вопроса. Ни с кем не здороваясь, он сказал Пожидаевой:
— Я предлагаю дверь ломать.
— Нет, дверь ломать мы не будем! — покачала головой она, — это казённое имущество. Кто потом ремонт делать будет? В ЖЭКе должны быть запасные ключи. Давайте сейчас туда сходим, заодно и акт подпишем.
— Хорошо, — кивнул мужик и, не глядя ни на кого из нас, крикнул куда-то в коридор, — Вася, давай заноси сумки пока сюда. Мы сейчас в ЖЭК сходим. Они пусть тут постоят.
У меня аж глаза на лоб полезли.
— Ты кто такой? — спросил я мужика недобрый голосом.
— Желтков, Степан Иванович, — представился он и сразу спросил, — а ты кто такой.
— А я хозяин этой комнаты, куда ты свои сумки вносить решил, — с намёком сказал я.
Но мужик не внял:
— А! Вот и хорошо! — обрадованно сказал он, — значит, соседями будем. Слушай, а у тебя стамеска есть?
И тут в комнату, тужась от тяжести, начал спиной вперёд заходить какой-то мужик. Он тащил огромнейший баул. Ко мне в комнату.
— Эй, мужик, — крикнул я, — не надо мне это тащить.
— Слушай, чего ты крысишься? — возмутился Желтков, — тебе жалко, что ли?
И меня это…:
— Так! — рыкнул я, — быстро все вымелись из моей комнаты! Я кому сказал!
На меня уставились ошарашенно.
Пожидаева первая пришла в себя, и бочком, бочком, осторожно вышла в коридор. Неизвестный мне Вася, чью спину и пятую точку мне довелось лицезреть, вернулся на исходную позицию.
А вот Желтков не внял.
— А что это за праздник у вас, товарищи⁈ — хохотнул он и схватил с тарелки нарезанный рыбный балык (Дуся сразу всё порезала, справедливо рассудив, что там, на природе, я почиркаю кое-как. И сейчас они с Мишей раскладывали балык и другие деликатесы по тарелкам). — Мммм, вкусно. Хотя перца маловато.
Жуя, он деловито спросил:
— Где брал?
Я уже собирался ему врезать, но Надежда Петровна, очевидно, своей материнской интуицией поняла, что сейчас будет драка, которая в результате не сулит никому ничего хорошего. Поэтому она торопливо сказала:
— Товарищ Желтков, давайте обсудим это в другой раз. Мы сейчас заняты немного.
И чтобы скрасить резкие слова, улыбнулась.
Но Желтков был или слишком наглым, или слишком тупым. Потому что он смерил Надежду Петровну оценивающим взглядом сверху донизу, и плюхнулся на стул:
— Да я никуда не спешу. Могу подождать. Доделывайте свою работу и познакомимся, — и он ещё и подмигнул ей.
Надежда Петровна вспыхнула и растерянно посмотрела на меня.
Этого уж я стерпеть не смог, схватил Желткова за шиворот и потащил на выход.
— Эй! Ты что делаешь⁈ — возмущённо завопил Желтков, так, что даже Дуся с Мишей оторвались от увлекательного перебирания плошек и кастрюлек, и уставились на нас.
— Муля! Что ты делаешь⁈ — всплеснула руками Дуся.
— В комнате убираюсь, разве не видно, — проворчал я: Желтков был хоть и худым, но довольно тяжелым, так что, пока дотащил его до порога и вытолкнул в коридор, изрядно запыхался.
— Я буду жаловаться! — заверещал из коридора Желтков. Ему что-то вторила разгневанная Пожидаева.
— Мда, с соседями опять «повезло», — вздохнул я, поправил сбившуюся рубашку и развернулся к Надежде Петровне.
Видимо мой вид не предвещал ей ничего хорошего, потому что она торопливо сказала:
— Ладно, Муленька, я вижу, что ты занят. Вернёшься — мы обо всём обязательно поговорим.
Она невнимательно клюнула воздух у моей щеки и торопливо ретировалась.
Уже легче. Мы остались в комнате втроём.
Основная масса продуктов уже была упакована.
— Я поставила мясо и котлеты пока в холодильник, — волновалась Дуся, — Муля, не забудь утром переставить всё в сумки! Только не перепутай ничего!
Она всё охала и ахала. Так, что Пуговкин сказал:
— Да не беспокойтесь вы так, Евдокия Ивановна, я утром пораньше приду к Муле, и мы всё сложим правильно.
— А коробку не забудете?
— Коробку — в первую очередь! — клятвенно пообещал Пуговкин и для дополнительной аргументации даже ладони к сердцу прижал и умильно замотал головой.
Я восхитился — вот ведь артист!
Дуся поверила. Домовитый Миша ей явно пришёлся по вкусу.
— Ну тогда я побежала, — воскликнула она, — в холодильнике, в зелёной кастрюльке тушенная капуста. Поужинай, Муля. И Мишу покорми! А мне бежать пора.
И она тоже торопливо ретировалась. Я, помню, тогда ещё удивился, почему она так. И ночевать она у меня реже стала. Постоянно пропадает у Модеста Фёдоровича (или говорит так). Но так как нужно было ещё много чего сделать, я тогда не придал этому особого значения.
— Слышал? — сказал я Пуговкину, — капусту сейчас будем есть. Садись к столу. Я только примус раскочегарю и подогрею.
— Да зачем же примус? — всплеснул руками Пуговкин, — давай сюда кастрюлю. Я на кухню схожу и на плите погрею. Так гораздо быстрее будет.
Он забрал кастрюлю и пошел на кухню.
А я сел к столу и задумался. У себя в блокноте я отметил основные важные детали этого пикника. Во-первых, нужно подыскать удобный момент, когда Большаков будет в благодушном настроении, и поговорить с ним о Козляткине ещё раз. Алгоритм поведения я Козляткину разъяснил. Очень надеюсь, что он выполнит всё, как я сказал — Большаков должен убедиться, что Козляткин не тупой и то всё были грязные наветы.
Во-вторых, нужно помочь Пуговкину. А для этого он сыграет нужную роль. Я еле-еле уговорил Козляткина, что Пуговкина нужно обязательно взять. Он сначала никак не хотел, ведь министр сказал, что нас будет только четверо. Но я нашёл правильный аргумент: Миша артист от Бога, поэтому на пикнике он и сыграть сможет, и спеть. С Михаилом я договорился, что тот возьмёт и гитару, и баян. Баян, чтобы мы все могли петь хором, а гитару — для душевных песен.
— Ну вот и разогрел, — довольный Пуговкин вернулся с горячей кастрюлей, ухватив её по-простому — вытянутыми рукавами, так как горячо же было, а прихваток я Мише не дал.
— Ставь сюда, — торопливо расчислил стол я. — Я буду насыпать, скажешь, когда хватит.
Я поставил перед ним и перед собой тарелки с ароматной тушенной капустой с мясом, положил хлеб и приступил к еде. Миша, недолго думая, последовал моему примеру. Некоторое время мы ели молча, ловко орудуя ложками. И вот, когда уже ложки заскребли по дну тарелок, Пуговкин вдруг сказал:
— А я же не говорил тебе, Муля, что с Фаиной Георгиевной я уже был знаком.
— Как так? — удивился я, — она же тебя не знает.
— Мы снимались вместе. В фильме, — пояснил Пуговкин, доел капусту и облизал ложку.
Увидев мой взгляд, смутился:
— Привычка деревенская осталась. Знаю, что дурацкая и что некультурно так, но ничего не могу с этим поделать.
Я рассеянно отмахнулся — меня волновало сейчас другое:
— А как она тебя могла не узнать?
— Да я, во-первых, там в гриме был, а во-вторых, я заболел сильно — нога после ранения опять воспалилась, так что я отлучался в больницу. А мня потом доснимали и плёнку накладывали.
Я сказал:
— Миша, а вот ты мог бы…
Но договорить я не успел, в коридоре послышались голоса, рядом со мной в дверь что-то грохнуло. Потом второй раз грохнуло и послышался треск.
— Двери ломают, — сверкая любопытными глазами, произнёс Пуговкин, подскочил с места и помчался в коридор.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
В коридоре открылась странная картина — дверь в комнату, где ранее проживали Ложкина и Печкин была выломана, двое дремучих смурых мужиков вносили туда какие-то коробки, свёртки и сумки. Рядом стояла толстая тётка. При виде нас с Мишей она радушно улыбнулась:
— Здравствуйте, товарищи, — сказала она, — а я ваша новая соседка. Давайте знакомиться — Семёнова Любовь Ефимовна. Я буду тут жить. Надеюсь, мы подружимся.
— Вы жена Желткова? — удивился я, ведь Семёнова была намного старше Желткова. Может быть тёща или мать?
