— Спасибо, кэп, — кивнул я. — Твоя помощь оказалась неоценимой.
— Кости охотников? — заволновались охотники. — Продавал⁈ Ах, он сукин сын!
— Тихо! — рявкнул я, и мне удалось восстановить порядок. — Глеб! Изобрази амулетом, чтоб поговорить могли без лишних ушей. Как он у тебя? «Болтун»?
— Он, — буркнул Глеб и, достав из кармана амулет, бросил его на землю в середине собравшейся толпы.
Я прочистил горло и заговорил:
— Да, как верно заметил мой друг и коллега… — тут я выразительно посмотрел на Захара, и тот потупился — сообразил уже, что херню свалял, — … как верно заметил мой друг и коллега, Алексей продавал кости охотников, которые выкапывал в могилах. Но сам он никого не убивал.
— Вот спасибо-то ему!
— Ну, теперь побратаемся!
— Да тихо! — опять прикрикнул я. — Он не сам это придумал. Его заставил Троекуров. И Алексей уже многажды раскаялся в своём поступке. Раскаялся и хочет искупить. Троекуров многих людей с пути сбил, ибо обладает огромной, нечеловеческой силой. Напомню: именно поэтому мы его собираемся прикончить. И помощь человека, у которого к Троекурову свой счёт, лишней не будет. Каждый ли из вас может сказать, что выдержит любое искушение? Фильку кто помнит⁈
Пореченские встрепенулись.
— Вы мне про Фильку говорили: «добрый охотник». Братом его называли. А что оказалось? Так же работал на Троекурова, и даже убивал охотников! Потому что тот его подчинил. И с любым из вас такое может случиться. Эта тварь сильна и опасна. Но Алексей — посмотрите на него! — пусть он невзрачен, пусть его рожа сейчас вытянута, как у моей кобылы, и бледна, как молоко, разлитое глубокой ночью по чернозёму. Несмотря на всё это, он выбрался из-под троекуровского гнёта! Сейчас он находится под моим гнётом, а это — вообще другое. Филька не сумел, не захотел даже попробовать суметь отделаться от Троекурова, а Алексей — смог. И если уж Фильку вы называли братом, когда он ваших братьев убивал, то и Алексею должны дать шанс!
Настроение толпы ощутимо изменилось. Кто-то потупился, кто-то с сомнением глядел на Алексея. Я решил поддать ещё немного воодушевления:
— Ну что, братья? Хватит уже Троекурову тварей на нас насылать! Сегодня мы на эту тварь сами поохотимся! Размажем по стене мерзавца!
— Да-а-а! — заорали охотники так громко, что амулет Глеба яростно замигал — видимо, свидетельствуя о том, что работает на пределе возможностей.
А когда крики стихли, послышался тихий жалобный голос Алексея:
— Ты же говорил, что на колдуна пойдём…
— Ну, извини, Алёш, — повернулся я к нему. — Немного приукрасил неприглядную действительность. Но ведь Троекуров — это даже лучше колдуна, согласись! Это уже не просто луковка. Это — буквально целая репа! И ты не один. Сейчас мы — Жучка за внучку, дедка за бабку — и, с божьей помощью… Алёш, ты что, расстроился? Блин, воды принесите! У человека обезвоживание, наверное.
* * *
После того, как Алексея откачали (пришлось влить ему аж целое Восстановление сил), он, как ни странно, принял свою судьбу безропотно.
— Я готов, — сказал он. — Пока лежал без сознания, я видел что-то вроде смерти, и она меня не напугала. Там только свет и блаженство.
— Это типичные околосмертные видения, Алексей. Из-за кислородного голодания мозга или типа того.
— Зачем ты меня разубеждаешь⁈
— Да я вообще молчу, Господи… Ну? Встаньте, дети, встаньте в круг, что ли?
Когда я чертил Знак — поймал на себе завистливый взгляд Земляны. Вот я её и обгоняю. Она — тоже Пятидесятница, но полусотней ей покомандовать не довелось, и хрен знает, когда доведётся. А как по мне, так лучше бы и не надо. Прокачается — и усвищет в Пекло. А там — пропадёт. Вот прям чую — пропадёт, если одна двинет.
Я бы охотно составил компанию. Но так, в рамках сафари. Чтобы не навсегда туда перебираться. Тварей я, конечно, сильно не люблю и хочу перебить. Но в жизни надо руководствоваться не только ненавистью, но и любовью. Вот дом свой я, к примеру, люблю. И друзей. И домашних. Так что — мне бы утром после завтрака в Пекло, а к вечеру домой, в горячую ванну и за стол. Вот такой график для меня подходящий, можно жить.
Знак вспыхнул, и я громко выматерился, почувствовав невероятнейшие силы, переполнившие меня.
Пятьдесят человек в подчинении… Это вам не Тварь насрала.
* * *
Самым сложным при планировании операции было придумать, куда заныкать полсотни охотников так, чтобы Троекуров не почуял, что лезет в ловушку. То, что номинально он человек, а не тварь, ничего не значит. Этот типа человек уже не раз демонстрировал такие навыки, какие ни одному охотнику не снились. И я был уверен, что масштабное скопление охотничьих сил уж точно не прощёлкает. Поэтому предпринял кое-какие меры.
Отец Василий, как договорились, дожидался молодых возле часовни. Небольшая, старая и ветхая, она казалась выросшей прямо из крепостной стены, как гриб из древесного ствола.
В часовне притаился я. Надо же наблюдать за происходящим.
Происходящее усладило мой взор так, что век бы любовался. На территорию Кронверка торжественно вступила Тварь, несущая на себе молодых — Коляна и Машеньку. Выглядели они оба несколько офигевшими.
Отец Василий при виде Твари офигел не меньше. Сказал:
— Э-э-э.
— Чё — «э»? — огрызнулась Тварь. — Тварей никогда не видел? — Прикрикнула на молодых: — Слазьте уже! Расселись…
Колян торопливо спешился и помог спрыгнуть Машеньке.
Следом за молодыми на территорию въехала карета Ильи Ильича. На козлах сидел знакомый мне пожилой денщик Обломова, тот единственный, кто когда-то не побоялся отвезти меня на хутор, оккупированный русалками. Из кареты выбрался сам Обломов. Бодро сказал:
— Ну, молодые здесь, свидетели тоже на месте. Начинаем?
Тварь скептически посмотрела на часовню. Объявила:
— Я туда не пойду.
— Слава тебе, Господи! — обрадовался отец Василий. И перекрестился.
— А может, и пойду, — тут же переменила мнение Тварь. — А то, что же — все пойдут, а я опять как дура?
Отец Василий позеленел.
— Да не надо туда ходить, — разрулил ситуацию Обломов. — Ты, батюшка, начинай здесь. А уж после молодых в часовню сведёшь, как полагается.
Отец Василий выдохнул. Расставил всех по местам — Коляна с Машенькой впереди, Обломова с денщиком за ними. Взял кадило. Забормотал, что положено.
Неуёмная Тварь топталась рядом, периодически громогласно чихая от запаха ладана. Ну, хоть не комментировала. Машенька, и без того бледная, как смерть, на каждый чих Твари подпрыгивала. Если бы не Колян, хватающий её за руку, давно бы сбежала.
Я напряженно ждал. Троекуров, по моим расчётам, должен был вот-вот показаться.
Глава 26
Ну где же ты, падла троекуровская? Неужто почуял ловушку? Неужто не сработает?
Сработало! Стук копыт я услышал издали. Минута — и во двор влетел всадник.
Лошадь его при виде Твари заржала и попыталась встать на дыбы. Каким образом Троекуров её усмирил, не знаю, но проделал он это в одно мгновение. Лошадь замолчала и захрипела, словно подавившись собственным ржанием. А сам Троекуров на Тварь как будто вовсе не обратил внимания. Он соскочил с седла, подошёл к сыну и без лишних слов влепил ему оплеуху. Точнее, попытался влепить.
Колян — привычный, видимо, к такому обращению, — увернулся и отскочил в сторону. Схватил Машеньку за руку, спрятался за Обломова и крикнул:
— Папаша, это моя невеста! Я женюсь!
— По закону — не имеете права препятствовать, — подтвердил Обломов. — Николай Дмитриевич — совершеннолетний, находится в здравом уме и трезвой памяти. Я, как государевой милостию генерал-губернатор…
Троекуров резко повернулся к нему.
— Так-то, ваше превосходительство, вы мне платите за моё доверие⁈
— А что не так? — цветя простодушной улыбкой, удивился Обломов. — Вы просили найти блудного сына — вот он, Николай Дмитриевич, пожалуйста. Нашёлся. После завершения церемонии я бы приехал к вам и сообщил эту приятную новость. А то, что своё бракосочетание сын предпочёл утаить от вас — тут уж, простите, умываю руки. В семейные дела я не лезу, не для того здесь государыней поставлен.
