Трехпалая рука хлебосольного хозяина потянулась к торчавшему из-за меховой юбки каменному ножу.
– Только не надо эффектов на публику, – поморщился Кратов и поймал князька за запястье. – Ты ведь еще не забыл, что я сильнее?
Тот равнодушно моргнул и попробовал высвободиться. Кратов подержал его ровно столько, чтобы он осознал тщетность своих попыток, и только тогда отпустил. Князек снова разразился шипением и резкими взвизгами, энергично убеждая Кратова в настоятельной необходимости следовать за ним в нору.
– Вероятно, ты хочешь удивить меня роскошью своих чертогов, – хмыкнул Кратов. – Я в восторге, это большая честь для меня…
Увы, его фонтанирующий сарказм сегодня явно некому было оценить… Мысленно поскуливая от отвращения, Кратов опустил забрало шлема и перекрыл вентиляцию. Резкая перемена внешности не произвела на князька и его вассалов ни малейшего впечатления: они продолжали сидеть в полном безразличии, редко разевая огромные рты (между тем как в подобной же ситуации одно из диких племен планеты Яхтагеласу, посчитав Кратова за демона, в ужасе кинулось врассыпную в полном составе, не исключая вождя, верховного шамана и старшего охотника, а один простодушный феодал с Охазгеона, недолго мешкая, попытался срубить ему голову). Кратов сделал глубокий вдох и подтолкнул князька к лазу. Тот резво юркнул в темноту, и Кратов осторожно последовал за ним, с отвращением упираясь ладонями в ослизлые стенки и скользя в жирно хлюпающей жиже. «Тяжек ты, хлеб ксенолога», – подумал он.
Через несколько метров путь пошел под уклон, и Кратов неудержимо поехал вниз. Его отчасти успокаивало то обстоятельство, что впереди серым треугольником маячила спина князька. Раздался ленивый всплеск, и спустя мгновение Кратов с разбегу вкатился в омерзительную вязкую жидкость, сразу скрывшую его с головой… Здесь оказалось целое подземное озеро, которое нимало не препятствовало лягушколюдям в их передвижениях, одновременно делая их жилище недоступным для наружных врагов – буде такие существовали. Кратов немедленно испытал удушье: в жидкости содержалось совсем мало растворенного кислорода, и селективные мембраны скафандра, обычно не подводившие, на сей раз не справлялись. Первым побуждением Кратова было всплыть, вздохнуть полной грудью, очистить легкие от губительной углекислоты… но голова внезапно уперлась в каменный свод. В мозгу заплясали веселые разноцветные кляксы, горло перехватили спазмы. Бестолково шевеля конечностями, Кратов погружался в бездонную топь. В маску с легким шипением начала поступать газовая смесь из критического десятиминутного резерва (десять минут, чтобы прекратить панику, сориентироваться в пространстве и времени, принять жизненно важное решение и с достоинством отступить на заранее подготовленные позиции – или бездарно пропасть, буде таковые позиции были изначально не предусмотрены и обратной дороги уже не существовало; для прочистки мозгов газовый коктейль содержал стимулирующую и весьма вонючую добавку, а для успокоения – легкий транквилизатор в самой разумной дозе). «Глупец, – вяло выругал себя Кратов. – Самонадеянный болван. Назад, назад, прочь из этого мешка, на свет и воздух… Но неужели не помогут?!»
Ему помогли.
Князек, почуяв – либо приметив третьим глазом – неладное, вернулся и сгреб обмякшее тело Кратова подмышки. Сделав несколько мощных гребков ногами, он вытолкнул обеспамятевшего гостя на выступавший из болота лысый клочок суши. В самом сердце подземной пещеры, где в полной недосягаемости, согреваемые горячими испарениями, жили его соплеменники.
5
Разумные лягушки гордо величали себя «Уисс-уафф» – Земляными Людьми, как перевел их родовое имя лингвар. Язык их был примитивен, скуден словами и сугубо конкретен. По типу он был близок мертвым корнеизолирующим языкам Земли, не имевшим словообразования и отражавшим отношения между словами нехитрым примыканием либо специальными лексическими единицами. Большие тонкогубые рты лягушколюдей складывались в трубочки, издавая при этом свистящие и шипящие звуки различной высоты и длительности. Как и надеялся Кратов, прихваченной им с корабля аппаратуры оказалось вполне достаточно, чтобы составить краткий словарь языка Уисс-уафф. На это понадобилось около пяти часов задушевного собеседования с князьком, от которого требовались лишь добрая воля и максимум терпения. Того и другого у хозяина болотного княжества было вдосталь. Он воспринимал процедуру лингвистического анализа с величественным равнодушием, ничему не удивляясь и ни от чего не отказываясь. Судя по всему, он располагал неограниченными ресурсами свободного времени.
Наконец Кратов удовлетворенно вздохнул и с любовью погладил лингвар по прохладному боку.
– Теперь мы вполне созрели, чтобы познакомиться, – сказал он. – Итак, слушай: меня зовут Кратов.
Лингвар невнятно зашелестел, засвистел и фистулой повторил: «Кратов». Князек, сидевший по шею в болоте, отчаянно замигал, его выпученные глаза едва ли не впервые с начала знакомства приобрели осмысленное выражение (Кратову даже померещилась чахлая тень эмо-фона). Стайка его прихвостней с бульканьем погрузилась в трясину.
– Как – тебя – зовут? – раздельно спросил Кратов.
Призвав на помощь все свое достоинство, князек запищал неподобающим его богатырской стати голоском и ткнул пальцем в человека.
– Большая Дубина, – с выражением провещал лингвар. – Вариант: Самая Большая Дубина. Вариант: Дубина Дубин. Вопрос: почему говорит черный глазастый камень, вариант: глаза в черном камне. Вопрос: разве у Человека в Лысой Шкуре нет языка.
– Я вложил свой язык в уста черного глазастого камня, – пояснил Кратов. – Я чужой твоему племени и не умею говорить понятно для твоих ушей…
– Поправка, – вклинился лингвар. – Земляные Люди не имеют ушей. Они воспринимают акустические колебания подглазными мембранами.
– Разрешаю поправку, – проворчал Кратов.
Снедаемый любопытством князек лег на живот и почти уперся носом в прибор, стараясь разглядеть источник света и звука внутри него. Изыскания, однако же, не препятствовали ему продолжать беседу.
– Человек в Лысой Шкуре – не человек, – сказал он.
– Большая Дубина говорит правильно, – согласился Кратов.
– Человек в Лысой Шкуре – злой дух.
– Большая Дубина говорит неправильно.
– Человек в Лысой Шкуре – добрый дух.
Кратов призадумался.
Ему вовсе не улыбалось выступать в роли материальной основы только зарождающихся религиозных верований в этой первобытной культуре. Он не желал, чтобы спустя несколько тысяч лет его нескладная фигура обнаружилась в местной мифологии в виде демиурга или, что более вероятно, трикстера… Однако он отдавал себе отчет в том, что подробное разъяснение способа, каким он явился на Церус I, только укрепит вождя Большую Дубину в его заблуждениях. Что ж, время для просветительской деятельности в этом мире еще не наступило.
– Большая Дубина говорит правильно, – со вздохом произнес. Не удержался и добавил: – Почти.
К его неудовольствию, лингвар промолчал. Должно быть, в системе понятий Земляных Людей не существовало эквивалентов для выражения половинчатых истин.
– Человек в Лысой Шкуре – добрый дух моего племени, – продолжал испытывать Кратова на профессиональную пригодность лягушиный вождь.
Здесь можно было бы и согласиться. Но тогда мог последовать каскад вопросов о генезисе доброго духа. Нельзя было отвергнуть и возможность того, что Кратову пришлось бы назвать точное имя и титул умершего – или погибшего – предка, которым он был в прежней жизни. А вдобавок и причину смерти. Некоторые цивилизации были щепетильны в подобных вопросах и сурово наказывали духов-самозванцев. Поэтому Кратов, скрепя сердце, ответил:
– Я добрый дух всех племен.
По-видимому, это был не самый удачный ответ.
На панели прибора впервые замигал индикатор интонационного дискомфорта, что указывало на неудовольствие, раздражение, даже нескрываемую враждебность в голосе собеседника.
