Дожидаюсь, пока академия затихает, погружаясь в сон. Вижу, как взблескивает серебряная колесница феи Маб — для матушки нет преград. Ни одна магическая стена не удержит Королеву Снов.
И пока она, незримая, желанная, будет носиться по коридорам, транслируя в головы студентов сны с разной степенью возрастной маркировки, у меня есть время принять лунный душ.
Выскальзываю незамеченной, пролетаю над школьным двором и направляюсь к вересковой пустоши, что начинается прямо за академией. Она простилается до самого охранного поля, за которым чёрной щёткой высится Злобнолес.
Мрачноватый вид.
Пустошь окружена полукольцом каменных глыб, из-за чего имеет сходство с чашей. Здесь безветренно и почти безмолвно. Впрочем — в этих краях всегда почти звенящая тишина: живности в Злобнолесу почти нет. А та, что есть, предпочитает сидеть по норам и дуплам. Потому что в лесу безраздельно хозяйствуют мрак и ужас.
Прочь-прочь тёмные мысли. Я пришла общаться с Луной.
Лёгким движением скидываю одежды и вступаю в круг света. Лунное сияние окутывает нежно, ласкает, струится. И тело моё тоже становится полупрозрачным и мерцает.
Приходит нежная музыка. В ней слышны чарующие переборы арфы, серебреный звон металлофона, нежная печаль свирели.
Я могу взлететь без крыльев.
И взлетаю, кружусь, отдаюсь мелодии, растворяюсь в ней. Она проникает в мою кровь, внутри у меня всё тоже звенит и поёт.
Смеюсь, танцую, парю. Нагая, счастливая, свободная.
Звезды подмигивают мне и осыпают золотым конфетти метеоритов.
Но мой полёт, мой танец обрывает ощущение чьего-то наглого лапающего взгляда.
Опускаюсь на землю, скорее колдую одежду и оглядываюсь.
Никого.
Лишь кряжистое, расколотое молнией дерево надрывно скрипит у края скалы.
Но меня не обманешь. Я-то знаю, как тёмные умеют таиться. Они ведь — часть тьмы. Им достаточно дёрнуть её на себя, как полог. И всё — уже невидимы и неощутимы.
Но мой соглядатай, кажется, убирается по-настоящему.
Ни малейшего следа магического присутствия.
Разузнать бы кто такой смелый, что подглядывает за феей во время ночного купания?! Мы в этот период особенно коварны и свирепы.
Возвращаюсь в свои покои злая, ложусь в постель и зову Маб.
Выручай, мама. Без твоей сказки на ночь мне теперь не заснуть…
* * *
Говорят, что феям в ночь со среды на четверг снятся вещие сны. На самом деле сны у нас — всегда вещие. Иные мать к нам не посылает. Мы, её летучая армия, должны быть всегда начеку.
Вот и теперь мне снится лес. Но не нынешний — злой и чёрный, с хищными когтистыми деревьями, а прежний — ещё зелёный, полный птичьего пения и усыпанных цветами полян. Такой, каков он в других уголках Сказочной страны. Раньше Злобнолес звался по-другому, как и весь этот благодатный край, — Чаролесьем.
И жили тут совершенно удивительные люди — мечтатели, фантазёры и сказочники. Ходят слухи, что именно благодаря им и родились когда-то первые феи. Кто-то из сказочников придумал нас для своей истории.
А потом правитель здешних мест, далёкий прапредок Ландара, отверг Болотную Колдунью, и она в ярости наслала на его земли свою приспешницу — Чёрную Злобу. Где та ступала, расползались язвами гниль и плесень, прорастали ненависть и отчаяние. Люди, по науськиванию короля, стали истреблять фантазёров, мечтателей и сказочников: правитель ловко нашёл виноватых в бедах своей страны.
Так и одичал этот край. Озлобился и опустел. Остались тут только тёмные колдуны, голые скалы и Злобнолес на месте прежнего Чаролесья.
Мне снилось, как Чёрная Злоба ползла мерзким слизнем дальше, заражая всё гниением и тленом. А впереди, вестниками чумы, бежали гигантские крысы. Вот одна из них обернулась, и я заметила острое, наполовину человеческое лицо. Полные ненависти глаза всверливаются в меня. Впервые за сто пятьдесят лет просыпаюсь с криком и в холодном поту.
Мяв-кун, который незаметно пробрался в комнату и уснул у меня в ногах, тоже вскакивает — ершится, шерсть на загривке дыбом, хвостяра шипит.
— Тише-тише, — успокаиваю, ласково чешу за ухом, трогаю рожки.
Он постепенно успокаивается, но всё ещё немного недоволен.
— Ишшшшшь, напугала, окаянная, — шипит на меня.
— Пугливый какой, — улыбаюсь и кутаюсь в одеяло. — Лучше скажи, где твой друг крысиный?
— Я ему не сторож.
Мурчелло прогибается в спине, вытягивает передние лапы, сладко зевает, затем, немного потоптавшись на подушке (а устроился совсем рядом) засыпает вновь.
А у меня не получается.
Притягиваю к себе мяв-куна — пушистого и тёплого — утыкаюсь в шёлковую фиолетово-малиновую шерсть и лежу с открытыми глазами до утра.
* * *
Утро встречает хмуро и недобро — вызовом к ректору.
Мчусь на всех крыльях.
И так злая, невыспавшаяся и пытающаяся вспомнить, куда положила топор, а тут ещё этот!
Залетаю в его чёрный кабинет.
Сидит, нога за ногу, барабанит по столу тонкими, будто паучьими, бледно-зелёными пальцами. Чёрными глазами сканирует. Мне присесть не предлагает, так и стою, как девчонка.
— Как внимательно вы читали устав Академии Тёмного колдовства? — с ехидством и издалека начинает он.
— Никак, — признаюсь честно. — Я нормы приличия и так знаю.
— Видно плохо знаете, если позволяете себе появляться на территории учебного заведения обнажённой!
Последнее он говорит несколько визгливо и взвинчено.
— Так это вы на меня пялились! — догадка пронзает и злит.
— Вовсе и не пялился, просто случайно проходил мимо!
— Ну да, конечно! Я так и поверила!
Он фыркает:
— Было бы на что пялиться. Да и потом, — окидывает меня презрительным взглядом, — насекомые не в моём вкусе.
Насекомые!
Даже задыхаюсь от такой наглости!
Да я тебе, паучара, покажу, кто насекомое!
Зелёный упырь!
У тебя же башня вместо носа, а ещё фыркает тут!
Глаза ректора лезут на лоб, и я с опозданием соображаю: выпалила по дурной привычке вслух!
Чувствую, как заливает краской стыда, вон, даже руки становятся бардовыми.
Вылетаю в коридор, несусь, не разбирая дороги.
И едва не спотыкаюсь обо что-то живое и тёплое, метнувшееся в сторону от меня.
Со звоном упавшей монеты скачет по полу миниатюрная корона.
Галет.
И куда это он рванул?
На время даже забываю, как опростоволосилась у ректора. Пускаюсь по следу и не успеваю: тень растворяется во мраке одной из коридорных ниш. Единственное, что мне удаётся уловить — обрывок разговора. Вернее, одно слово, брошенное недобрым свистящим шёпотом:
— … смерть!
И меня охватывает дрожь.
Потому что если в Сказочной стране кто-то грозит смертью, к этому стоит прислушаться…
Глава 8, в которой я начала…
Слово змеится по полу, шепчется с гобеленами, пропитывает стены.
Кровь леденеет в жилах.
Из норы высовывается острая и злая крысиная мордочка. Обнюхивает воздух, шарит глазами.
Что-то ищет. Искомое взблёскивает едва ли не у меня под ногой.
Корона!
Что за игру ты затеял, Галет?
Крыс осторожен, движется мелкими перебежками, недобро зыркает на меня: мол, не тронь, моё.
И я не трогаю, позволяю взять.
Он водружает корону на голову, окидывает меня ненавидящим взглядом. Глаза его отливают красным. Крысокороль щерится, возмущённо верещит и исчезает в трещине каменной кладки.
А я стою и думаю: бежать ли обратно к Хмурусу? Но что я ему скажу? Ведь сама недавно защищала крысокороля. Да и как обосную свои подозрения? На слухах? Мол, услышала обрывок фразы, сказанной тенью, и решила…
Или мимо меня пробежала крыса, схватила корону, ну, знаете, маленькую такую, она до этого у неё с головы упала, нацепила себе на ухо и была такова?
Да ну, бред! Хмурус рассмеётся, выгонит и будет прав. Не хотелось бы выглядеть в его глазах ещё и параноичкой.
