– Конечно, не просто так! Склады там небось всякие, помнишь эти ящики?
– А чего ж так глубоко? – не унимался Лёвка. – Да и основные склады корпусные совсем не там.
– Да откуда ты знаешь? – слабо отбивался Солонов.
– Знаю! «Историю Александровского кадетского» читать надо! В библиотеке!
– Ну и что? А лопаты-то с ломами…
– Так они этажом выше, как и положено!
– Слушай, Бобёр. Ты как хочешь, а я думаю, в следующий поход – ты ж к этому ведёшь? – нужно Ниткина позвать. Он умный. И не трус. Когда надо будет, не подведёт. Он только Воротникова боится.
Бобровский сперва аж поперхнулся.
– Да ты что, Слон, тронулся? Нитка ж против правил – ни-ни, ещё и халдеям нас выдаст!
– Не выдаст, – решительно сказал Фёдор. – Это ж, Лёвка… это ж настоящее. Настоящая тайна. Может, и впрямь твои Белые Стрелы…
– Тайна тут в том, что бомбисты этими ходами пользоваться могут, – выпалил Бобровский, не утерпев.
– Бомбисты?! – Глаза у Солонова полезли на лоб.
– Ну да. Бомбисты. А что? Кто их заподозрит? И кто знает, где эта потерна начинается да куда ведёт? Ведёт-то, кстати, как раз куда надо, в сторону дворца, а с ним вокзал на одной линии!
Тут Бобёр был прав.
– Да нет, не может быть. Это ж корпус! Тут и офицеры, и фельдфебели и…
– А может, – заговорщически зашептал Бобровский, – может, у них тут сообщники! Среди офицеров! Или солдат!..
– Что?! Да что ты болтаешь, Бобёр несчастный?!
– А вот то и болтаю. Знаешь, как папахен Нифонтова власти не любит? А тоже ведь офицер! Боевой! С наградами!
– Не знаю, не слыхал, – буркнул Фёдор и тотчас прикусил язык: вспомнил злые словеса Нифонтова-старшего в их первый корпусной день.
– А я слыхал. И вообще, Слон, газеты читать надо! Или у тебя их только Нитка раскрывает?
– Ты, Бобёр, будто читаешь!
– Не всегда, – хитро сощурился Лёвка, – но почитываю. Так вот, восстание на «Очакове» было, там и офицеры присоединились!
Про это Федя слышал.
– Так какие ж то офицеры?..
– Самые настоящие. С погонами. Морские. В общем, Слон, не отмахивайся тут; ну кому ещё надо в этакое время по нашим подвалам шастать?
– Так ящики же…
– Ящики! Ну ладно. Если я всё правильно понял, тот, который потерной ходил, спустился в неё не там, где мы, а гораздо раньше. Надо искать в подвалах, на первом уровне!
– Как же ты искать станешь? Попадёмся ведь! Когда туда лезть-то? На перемене?
– Можно на строевых… – неуверенно предложил Бобровский, сам уже понимая, что сморозил чушь, о чём Фёдор не преминул ему сообщить.
– Ладно, – вдруг сдался Лёвка. – Нитке ты хотел рассказать? Рассказывай. Он головастый, может, и впрямь чего придумает. Скажи ему, что Севка у него колбасу забирать не будет.
…Петя Ниткин встретил их неласково.
– Чего пришли? – буркнул он, делая вид, что донельзя увлечён арифметикой.
– Ты, Нитка, не бухти, – взял быка за рога Бобровский. – И на Слона не дуйся. Он мне слово дал. А теперь вот я ему его возвращаю. И сам тебе расскажу, только поклянись, что могила!..
…Правда, толком всё удалось рассказать только на большой перемене, уже после обеда. В Гатчино стало спокойнее, но офицеры всё равно где-то пропадали, и гимнастику опять пришла вести Ирина Ивановна Шульц в уже прославившихся своих шароварах.
Петя Ниткин выслушал их очень внимательно и очень серьёзно. Поправил очки и сказал донельзя важным голосом:
– Ты, Бобровский, правильно сделал, что мне всё рассказал. Думаю, смогу я вам найти этот другой вход.
– Как?! – разом выдохнули и Фёдор, и Лев.
– А вот так. План корпуса в библиотеке возьму да подумаю над ним немного. Я архитектуру люблю, почти как физику!..
– Архи-чего? – не понял Федя.
– Ар-хи-тек-ту-ру! Ну, про то, как дома строить, здания разные, дворцы там или крепости!..
– А! Да я знал, знал, просто думал…
– Не важно. В общем, Нитка, смотри – найдёшь вход, я тебе сам свою колбасу отдам.
Глаза у Пети вспыхнули.
– Правда?
– Правда, правда. Мама говорила, мне она тоже неполезна.
Спокойно миновал и следующий день. Петя Ниткин заговорщически подмигивал Фёдору и Льву, однако молчал как рыба. После уроков он взял какую-то записку у госпожи Шульц (офицеры по-прежнему где-то пропадали, Две Мишени не появлялся тоже) и отправился в библиотеку.
Вернулся он оттуда перед самым отбоем, едва успев на построение. Запыхавшийся – и тоже едва не опоздавший – капитан Коссарт наспех принял доклады.
– Господа кадеты, хорошие новости. В городе Гатчино и окрестностях, слава богу, всё спокойно. Его высокопревосходительство начальник корпуса решил, что можно вновь разрешить отпуска – младшим возрастам в пределах города, старшим с отъездом в столицу.
– Ура! – пискнул кто-то во втором отделении и сразу же зажал себе рот.
– «Ура» пока кричать рановато, господа кадеты. Однако в ближайшие выходные те из вас, на кого ничего не записано, нет долгов по заданиям и неисправленных плохих отметок, получат отпускной билет. Имеющие родных и близких в нашем городе – с трёх часов пополудни субботы до девяти часов вечера воскресенья, не имеющие – с тех же трёх часов субботы до девяти вечера субботы же. В воскресенье они также смогут отправиться за пределы корпуса в то же время…
«Отпуск!» – пело всё в груди Фёдора. Домой! Можно прийти домой!.. И всех обнять!.. И чаю с домашним вареньем! И пироги!.. И зайти в кондитерскую на углу!.. И своя комната, и солдатики – заждались, поди, его, хотя и стыдно, наверное, бравому кадету с ними возиться!..
Капитан Коссарт отдал команду «разойдись», сам вместе с госпожой Шульц медленно зашагал к выходу из ротного зала; Федя повернулся к Пете Ниткину – и увидал, что приятель уныло понурился.
– Петь? Петь, ты чего?
Ниткин жалобно вздохнул.
– Тебе хорошо, Федя, домой пойдёшь. А меня не отпустят. Да и… – Он поёжился. – Как-то оно там не так…
Фёдору мигом сделалось стыдно. Ну да, конечно, далеко не у всех кадет отцы служат здесь, в Гатчино; они младший возраст, им самостоятельные поездки в Петербург не положены. И будет Петя Ниткин уныло сидеть здесь один-одинёшенек, ну, в лучшем случае в обнимку с журналом «Физикъ-Любитель».
Решение созрело вмиг.
– Господин капитан! Господин капитан! Разрешите обратиться?..
– Разрешаю, кадет Солонов, – обернулся Коссарт, удивлённо поднял бровь. – Что случилось?
– Господин капитан, прошу разрешить кадету Ниткину отправиться в отпуск ко мне домой!..
Ирина Ивановна улыбнулась, положила руку Феде на плечо.
– Отрадно, что не забываете о друге, кадет. Константин Фёдорович! Мне кажется, можно разрешить. Не стоит оставлять кадета Ниткина так надолго с… удальцами вроде Севы Воротникова. У которого, если я правильно помню, не исправлен кол по географии.
– Будь по-вашему, сударыня Ирина Ивановна, – галантно поклонился Коссарт. – Напишите записку домой, кадет. Мне нужен ответ вашего отца, полковника Солонова.
– Премного благодарен, господин капитан! Записку напишу!..
– Вот прямо сейчас и напишите, – сказала m-lle Шульц. – И дайте мне, я сама тотчас же и отправлю.
– Спасибо, Федь, – смущался потом Петя. – А… а твои родители… они не рассердятся?
– Они? Рассердятся? Да ты что! Папа у меня знает, что такое отпуск!.. Он обрадуется! И мама обрадуется, и сёстры, Вера с Надей!.. Я написал, Фоминична пирогов напечёт!.. Она знаешь какая насчёт пирогов мастерица?!
При слове «пироги» Петя Ниткин непроизвольно облизнулся.
…Однако до выходных было ещё далеко, а на следующий день Бобровский учинил Пете допрос с пристрастием.
– Нитка! Ну говори уж наконец, узнал чего, нет?!
Лёвка явился к ним уже после отбоя, злостно нарушая правила внутреннего распорядка, и – о чудо! – Петя даже не обратил на это внимания, не затрясся, что им всем нагорит; не говоря ни слова, с видом загадочным и торжествующим поманил к себе и Федю, и Льва, словно фокусник, расстелив на столе какие-то планы, судя по всему, им торопливо вычерченные.
