Боевая ведьма была еще у универсала. Рядом с ней покачивались растворенные. Эльбы шпорили их болью и удовольствием, заставляя растворенных дергаться и вскидывать руки. Казалось, кукольник еще не разобрал нити. Лицо ведьмы перекосилось от досады. Она даже укусила себя за руку.
– Им же хуже. Этих нас не просили оставлять в живых. Информацию, куда делись шныры, я считаю из их мозга.
Берсерк отбросил арбалет и вытащил варяжскую секиру.
– Давно мечтал ее испытать. А то все бегаешь по городу с жалким топориком, – пробормотал он.
Ворчало заворчал и оскалился. Тяжелая монтировка столкнулась с секирой. Край секиры обломился, оцарапав Ворчале руку. Медведь лизнул ранку, а еще спустя мгновение монтировка ударила берсерка по ключице, и тот со стоном повалился в кусты.
Тем временем король Карл, изящно уклонившись от арбалетного болта, зацепившего ему опереньем щеку, ловким движением отбросил ножны и сделал выпад. Берсерк, успевший отбросить арбалет, но не успевший дотянуться до топорика, был пронзен насквозь.
– Мадам, вы можете удалиться! – высвобождая рапиру, великодушно сказал Карл.
Мессалина Петровна ухмыльнулась. Она была тощая, ломко-высокая, с низким лбом и густыми смыкавшимися бровями. У нее на шее в двойном плотном пакете билось сердце. Чье это было сердце – человеческое или нет, – определить было невозможно, но совершенно точно сердце было живое, с оборванными синеватыми сосудами.
– Это ты удалишься! – сказала Мессалина Петровна и вцепилась в пакет с сердцем ногтями.
Карл Английский пошатнулся, сделал заплетающийся шаг и с недоверчивым ужасом взглянул на свою грудь. Побледнел и, пытаясь встать, упал на одно колено. Ведьма не сводила с него злобных маленьких глазок. Казалось, она пьет из него жизнь.
– Страшно умирать? – спросила она.
Карл с усилием поднялся, опираясь на согнувшуюся рапиру. Лицо его выражало муку и одновременно радость.
– Монархи не умирают! Монархи уходят в небо по звездной дороге, – сипло произнес он и опрокинулся лицом вперед. Прежде чем он упал, рапира, которую он так и не выпустил, сломалась.
Ворчало бросился к нему. Перевернул. Открытые глаза Карла смотрели в небо. К влажным губам пристала хвоя.
– Теперь твоя очередь, большой миражист! Умри! – обратилась Мессалина к Ворчале и повторно сжала ногтями сердце в пакете.
Медведь, вскинув голову, мрачно смотрел на нее. Потом отпустил Карла и поднялся. Он стоял, наклонив вперед голову, и было видно, как он силен и грозен. В одной руке у Ворчалы была монтировка, в другой – сломанная рапира Карла.
– Ты еще жив?! Как?! – взвизгнула Мессалина Петровна.
Она отступила на шаг. Вцепилась в сердце в пакете так, что он прорвался.
– Взять его! – приказала она растворенным.
Растворенные двинулись в атаку. Женщина продолжала улыбаться. Один мужчина непрерывно жевал. У другого закатились глаза. Прежде чем растворенные добрались до Ворчала, тот по рукоять вонзил в висевшее на шее ведьмы сердце в пакете сломанную рапиру короля. Вонзил по рукоять, сразу пронзив два сердца – и то, что в пакете, и сердце самой Мессалины.
Схватившись за рукоять рапиры, Мессалина начала медленно сползать.
– Догадался, – прохрипела она. – Почему ты не умер? Я же убила тебя!
– Твоя магия действует на человека. А я медведь! – сказал Ворчало и с монтировкой бросился на растворенных.
Монтировка успела подняться и опуститься всего несколько раз. У одного из растворенных повисла рука, другой пошатнулся и упал, но хохочущая женщина с неженской силой вырвала монтировку из пальцев миражиста. Упавший растворенный вцепился ему в ногу, дернул, и медведь исчез под сомкнувшимися над ним телами.
Некоторое время куча копошилась на земле, а потом женщина поднялась. На плечах у нее, запустив в мозг пальцы-корни, восседал обмотанный бинтами карлик. Женщина больше не хохотала. В правой руке она держала нечто похожее на капустный кочан. У кочана было перекошенное и смятое человеческое лицо. С недоумением взглянув на то, что было у нее в руке, женщина отшвырнула голову.
– Что это? Мокрый хлеб… ненавижу мокрый хлеб… – пробормотала она и, спотыкаясь, пошла вдоль шоссе. За женщиной потянулись и мужчины, один из которых вел себя так, будто испытывал запредельное удовольствие. Останавливался, качал головой, неясно улыбался, на несколько мгновений закрывал глаза. Это был тот, со сломанной рукой. Видимо, эльб, выжигая центры удовольствия, замещал боль на противоположность.
Навстречу этим троим по обочине дороги гуськом двигались пять новых растворенных, предводительствуемые молодой ведьмочкой с большой лиловой родинкой на щеке. Это была приотставшая Людочка с той частью своей армии, которая не поместилась в универсал.
Глава двадцать четвертая
Золотая пуля
Белдо взвизгнул от восторга:
– Эта двухсотлетняя женщина родила больше ста человек детей, написала пятнадцать диссертаций!
Гай цокнул языком:
– Нет. Про пятнадцать диссертаций могу поверить. А детей… тут принцип прост: чем больше ты живешь, тем меньше производишь потомства.
Из записей секретаря Арно
Собравшиеся шныры стояли на небольшой поляне. Гамов опирался о плечо Лары. Макар при прыжке разодрал щеку. Влад Ганич брезгливо смотрел на влажную глину, покрывавшую его брюки. Тянулся к ней и отдергивал руку, осознавая, что оттирать бесполезно. Стрелка пчел, подрагивая в воздухе, нетерпеливо показывала на лес – туда, где две седые березы, смыкаясь, образовывали нечто похожее на арку. Со стороны дороги раздался одиночный крик. Это Ворчало поразил берсерка с секирой, о чем шныры не знали.
– Пошли! Они там ради нас сражаются, а мы стоим! – озабоченно сказал Сашка и двинулся за пчелами.
За Сашкой последовали остальные. Последним хромал Гамов, то и дело замедляясь и ощупывая колено. Плечо Лары он выпустил и подобрал с земли тяжелую ветку, похожую на посох друида. Острый край ветки глубоко вонзался в мох.
Шныры то срывались на бег, то останавливались и, пока Гамов нагонял их, прислушивались. Никаких звуков со стороны шоссе больше не доносилось.
– Кто это кричал? Они же не тронули миражистов? – спросила Лара.
– Демагогический вопрос! – резко ответила Фреда.
– Почему?
– Потому что ты хочешь получить лживый, выгодный тебе ответ!
И они опять то шли, то бежали, сердясь на пчел, которые вели не от дороги, а под углом к ней, причем дорога часто показывалась из-за деревьев.
– Так нас ведьмари заметят! – нервничал Кирюша.
– Шагай, солнце! Тут что-то одно: или ведьмарей бояться, или к закладке попасть, – отрывисто сказала ему Лена.
В минуты опасности в их паре она всегда становилась руководящей, и Кирюша слушался ее как зайчик. Зато когда опасность миновала, Лена преспокойно уходила в тень, а зайчик распушал перья и чудесным образом превращался в павлина.
Идти по лесу было тяжело. Кустарник был не так уж густ, но встречалось много поваленных деревьев, раскисших от влаги. Сашка поначалу унесся вперед, но, спохватившись, вернулся. Пчелы держались вместе, сплавившись в единую золотую массу, и для Сашки это было знаком, что и он должен держаться со всеми. Лес звенел комарами, облеплявшими шеи, щеки, руки.
Прихрамывающий Гамов сменял уже третий посох. Первые два сломались, когда он слишком сильно о них оперся. Задирая голову, Гамов поглядывал вверх. Между вершинами крошечной точкой держался Аль и в том же секторе неба – двойка берсерков на гиелах.
– Они его не перехватят? – спросила Рина.
– Нет. Разная высота. Аль к ним не спустится, а гиелам его не догнать, – отозвался Гамов.
Пчелы, как и в городе, вели их, не смущаясь препятствиями. Заставили спуститься в овраг и выбраться из него, после чего оказалось, что рядом была вполне себе культурная тропинка. Потом встретился топкий участок. Пчелы полетели прямо над ним. Шныры же призадумались, после чего выслали вперед Сашку.
